Белов не понял:

— Каких лебедей?

— Так у нас в Баку называют качалки, которыми сосут нефть.

— Задержим лебедей! — засмеялся Артем Алексеевич.

— Из Перми к нам выезжает специальная комиссия для ликвидации конторы… — вмешался Хамзин.

— Не пускать ее сюда! — сказал Белов.

— Как не пускать? — удивился Хамзин.

— Очень просто. Воспретить им появляться здесь, пока мы бурим. — Взглянув на Шаймурата, он весело добавил: — Вот спроси у Шаймурата, как можно не пускать комиссию, которая намерена нам помешать бурить!

И с этими словами он поднялся на площадку буровой.

Тысячи дорог ведут не туда, куда стремится человек. Только одна тропа ведет к цели, и надо уметь ее выбрать.

До самой старости Шаймурат искал свою тропу. Когда пришли геологи, он решил, что, наконец, она найдена. Он попал к счастливым людям, занятым большим делом. И вот теперь эта надежда улетучилась, как дым. Дым — и только. Шаймурат никому не нужен, хотя и получает по-прежнему свое жалованье как конюх. Казимир уехал. Он не нашел здесь своего места. А человек без дела — это мертвый человек!

Шаймурат помогал тем, кто ищет в долине нефть. Сейчас он готовит обед для рабочих, добуривающих четвертую скважину. А если она обманет, придется Шаймурату искать другую работу.

За его спиной грохочет буровая. Человеческие голоса тонут в грохоте. Остальные буровые умолкли навсегда. Начальство из Перми оказалось сильнее Артема и Аги. Рабочие разрушают вышки, которые сами же построили.

Старик недовольно качает головой:

— Галлям правильно говорит: «Пока у меня в руках молот, нет человека, которого я признал бы выше себя».

Если бы Великорецкий, Белов, Хамзин и Милованова стояли заодно, то никакое начальство не скрутило бы их. Они плохо держат в своих руках молот, вот что!

Из разговора Белова с Хамзиным старик понял одно: вот-вот нагрянет начальство и запретит бурить. Как помешать тем, кто стоит против башкирской нефти?

Проведя ночь на буровой, Белов, Милованова и Ага Мамед на рассвете вернулись в аул. Что сделает один Шаймурат, если нагрянет комиссия?

Самое лучшее, если комиссия приедет при Белове или Ага Мамеде. Этот тоже никому не уступит. Сердитый человек, умеет настоять на своем.

Когда в полдень на дороге показалась легковая машина, старик насторожился. Как назло, нет никого из начальства. Придется самому Шаймурату принимать комиссию.

Из машины вышел плотный пожилой мужчина. Голова большая, глаза спрятаны за очки. В руках — толстый портфель. Шаймурат питал уважение к толстым портфелям: сразу видно, важная персона. Ну-ка, старик, не ударь лицом в грязь!

— Это и есть четвертая буровая? — спросил приезжий.

У Шаймурата дрогнуло сердце. Так и есть, комиссия! Подозрительно оглядев приезжего, старик спросил:

— Кто будешь? Документы есть?

Человек в очках, не упорствуя, протянул документ. Шаймурат долго вертел в руках удостоверение, беспомощно держа его перед глазами. Увидев круглую печать, недружелюбно спросил:

— Начальником будешь?

— Да.

— Как фамилия?

— Губкин Иван Михайлович.

— Такое теперь время, шляются всякие люди… Ты доктор, что ли? — спросил он, желая затянуть время.

— По нефтяной части, — озадаченный любопытством старика, ответил Губкин.

— Сам нефть находил?

— Приходилось.

— Много?

— Да, немало.

— Далеко отсюда?

— В Майкопе. Слыхал про такое место?

Старик подумал, а потом показал головой:

— Не слыхал. Уфу знаю, Чишму знаю. Дальше Челябы ходил. В Свердловске был, а Майкоп не слыхал.

— Это на Кавказе.

Старик продолжал разговор с приезжим со всей галантностью, на которую способны карасяевцы:

— У нас обед готов. Может, отведаешь?

Ему казалось, что сурового приезжего можно подкупить только добрым отношением. В старое время всегда так делали — откупались.

К его удовольствию, начальник принял приглашение. Не зря Шаймурат считался мудрым собеседником.

Сели вдвоем за стол. Не отрывать же других от работы на буровой ради обеда. Когда очередь дошла до мяса, Шаймурат с великодушием хозяина поставил кастрюлю перед гостем.

— Вижу, много стран ты объездил, много наук познал. Такой гость — дорогой гость. Мне, старому, позволительно сказать: вот мясо, вот кумыс, вокруг тебя люди — распоряжайся!

Выходит, Шаймурат назначил начальника аяксы и с интересом наблюдал, как он исполнит обязанности тамады. Приезжий отпил кумыса и одобрил его. Потом поставил касу перед Шаймуратом. Первый кусок мяса он отдал тоже Шаймурату.

Выпив кумыс, старик с достоинством заметил:

— Знаешь наш степной обычай. Тебе можно доверить даже свадебный стол, не будет греха!

Как раз в это время к обедающим подъехали Белов, Милованова и Хамзин.

— Все, что делается, к лучшему, — сказал академик, поднимаясь им навстречу. — Виноват, не доехал до вас. Пообедал, кстати. Спасибо, старик. Ну что же, будем знакомиться.

Пожимая руку Хамзину, Губкин сказал:

— Простите, товарищ Хамзин, мы с вами не встречались в Баку, так году в двадцать втором или двадцать третьем, во время большого пожара.

Хамзин любезно улыбнулся.

— У вас превосходная зрительная память. Наверное, встречались. В двадцать втором году я был в Баку.

— Очень рад, Артем Алексеевич, видеть вас в добром здравии.

Обращаясь к Людмиле Михайловне, он заставил ее покраснеть:

— Нельзя забывать стариков, мой друг, Роман Николаевич жаловался, что племянница редко пишет.

Пожав руки геологам и перекинувшись с ними несколькими приветственными словами, Губкин перешел к делу. Он сразу преобразился, это уже был не тот веселый, добродушный человек, который обедал с Шаймуратом.

— Центральный Комитет прислал меня к вам, товарищи, — строго сказал он. — Я объезжаю Русскую платформу. Побывал в Верхнечусовских Городках, после вас поеду в Самару и Сызрань. Время у меня ограничено, поэтому у вас задержусь не более двух дней. В Москве ждут моего доклада…

Милованова осторожно спросила:

— А как идут дела в Верхнечусовских Городках?

— По-прежнему. Месторождение не оправдало надежд, возлагаемых на него. Ну, а теперь покажите свое хозяйство.

Осмотр начали с лаборатории, которой так гордилась Людмила Михайловна.

Губкин, надев на нос пенсне с золотой цепочкой, внимательно осматривал керны, ощупывал их быстрыми пальцами, нюхал образцы пород. Геологи молча наблюдали за ним.

Серебристая проседь легла на его виски. Волосы причесаны назад, но сейчас, вероятно, с дороги, они дыбились, и Людмиле Михайловне казалось, что Иван Михайлович чем-то недоволен. Синие, прищуренные за стеклами пенсне глаза его глядели холодно.

— Где же вы нашли такую богатую коллекцию морской фауны? — спросил он.

— На Девичьей горе.

— Пойдемте туда…

Всех удивило, что он начал обход не с буровой.

Академик легко поднимался по крутой тропинке, остальные с трудом поспевали за ним. Он прекрасно ориентировался и без объяснений геологов. Ничего не ускользало от его острого взгляда.

— Мшанки! — сказал он, рассматривая через лупу стенку скалы.

— Да, мшанки, — подтвердила Милованова.

Хамзин шел позади всех молчаливой тенью, внимательно наблюдая за академиком.

— Кораллы! — восклицал Губкин. — Фораминиферы! О, да тут и криноидеи есть!

Осмотр Девичьей горы закончился, когда косые лучи заходящего солнца лизнули ее вершину.

— Вы, товарищи, слишком робки в своих исканиях и мечтах, — сказал Губкин осуждающе.

После ужина он пригласил к себе Ага Мамеда. Выслушав его долгий и страстный доклад, пересыпанный восклицаниями и поговорками, Иван Михайлович сказал:

— Когда ты жалуешься, что тебе трудно, и сердишься на начальников, на дороги, на реки — это я могу понять. Но с одним я никак не могу согласиться — почему ты так неуважительно отзываешься о деревенских парнях, пришедших к тебе работать? Конечно, они новички в бурении, еще не умеют ладить с машинами. Но я категорически возражаю против того, чтобы заменить их бакинскими нефтяниками. Перед империалистической войной на Кавказе я сам был свидетелем того, как Нобель и другие нефтяные короли держали в узде твой родной азербайджанский народ. Они с пренебрежением относились к настоящему хозяину нефти. И ты сам видел, как гордый и мужественный азербайджанский народ выгнал чужеземцев и, смотри, как поднял Баку! И у башкир со временем будут свои нефтяники. Подготовка национальных кадров — это наш долг, батенька. На это нужно смотреть с государственной точки зрения.