Плывут круги, все разрастаясь. Вот стучится в дверь Хайдар. Вскоре прибегает и Кабир. Это не бюро ячейки. Совещаться некогда: у нефтяников произошла авария, пришли просить помощи. Кого же поднимешь в такой буран? Конечно, пойдет комсомолия. Кабир боится, что молодежь не соберется. Пойдут. Зифа уверена в этом. Хайдар поддерживает ее. Значит, большинство членов бюро за помощь.

Ясави, как ни удивительно, тоже «за». «Без нас у них ничего не получится! — кричит он. — Живут в наших домах, пьют молоко наших коров, греются у наших печей, надо помочь. Понятно, общее дело. Как ни говори, трудятся на карасяевской земле. Но при случае я им припомню!»

Зифа осторожно открывает глаза. Кругов нет. В окно льется дневной свет. Белая кошка по-прежнему обкусывает листок алоэ. Странно, никогда не замечала, чтобы кошки лакомились этим горьким растением.

Зифа пытается восстановить в памяти все события по порядку. Тридцать два человека копали траншею вдоль водопроводной трубы, уложенной в землю. Попробуй тут бороться с метелью! Не успеешь выбросить одну лопату снега, как ветер наносит десять. Все же продвигалась вперед, пока были силы.

К полуночи — а работали уже шесть часов подряд — начали расходиться. Кое-кто не выдержал. Это всегда так бывает: возьмутся горячо — и остынут. Зифа была в числе тех, кто остался.

По правде говоря, и она уже выбилась из сил. Больше сидела, чем работала. Хотелось только одного — чтобы не заметили ее слез. Она плакала оттого, что устала. В такую ночь некому было наблюдать за ней, и она могла реветь сколько хотела.

Как назло, место аварии никак не обнаруживалось. Рядом работал Хайдар. Он часто спрашивал: «Не замерзла?» — «Не-ет!» — отвечала Зифа.

Было темно и очень холодно. Хотелось пить, и она глотала снег. Но жажда не переставала мучить ее.

Все глуше и глуше слышался голос Хайдара. Зифа с трудом поднимала тяжелую лопату. Подумала: «Почему бы немного не отдохнуть в траншее? В яме не так дует».

А потом появились эти круги.

Один раз проснулась ночью, потом утром. Белой кошки на подоконнике уже не было. Возле кровати сидел Хайдар.

— Как твои дела?

Зифе захотелось оправдаться:

— Я сама виновата. Зря храбрилась.

— Не думай об этом, — ответил он.

— Почему не думать?

Она ведь не маленькая и соображает что к чему.

— Траншею копали и утром. Всего участвовало шестьдесят девять человек. Отыскали место аварии. Труба лопнула из-за того, что с осени была закопана мелко…

Прошел еще один день. Ее навестила Камиля. Давно не разговаривали они вот так, с глазу на глаз. Камиля очень изменилась. Под ресницами синие круги. По-новому уложила косы вокруг головы, стала еще красивее. У Зифы захолонуло сердце, как тогда, возле веялки: нет, такую красивую не забудет Буран!

— Я рада, что ты пришла.

Камиля услышала ее голос и улыбнулась.

Белая кошка жует листки алоэ. На стену легла косая полоса солнечного света. Все это хорошо, успокаивает. Отчего торопятся часы, тикают часто-часто, будто кто подгоняет их?

Голос подруги слышится будто через стенку. Она говорит о каком-то трактористе, погибшем в снегу. Если бы не нашли, не спасли ее, то Зифа тоже замерзла бы. Буран пришел бы, наверное, взглянуть на мертвую, а живая она ему не нужна.

— Зифа, тебе плохо?

Зифе хочется сказать: «Меня нес домой Буран. Он и Хайдар. Мне об этом мама сказала. Я даже рада, что была авария». Но она не смеет сказать это подруге. Если рассердить Камилю, она захочет вернуть Бурана. Она такая красивая!

В комнату вполз полумрак. Значит, вечер. Рядом на табуретке сидит Камиля, опустив голову.

Когда еще Зифа видела ее такой жалкой? Да, вспомнила. На рассвете, когда арестовали Хамита. Камиля стояла у порога потерянная, чужая. Тогда они не были соперницами.

Комок подкатил к горлу. По-настоящему стало жаль Камилю. В порыве нахлынувших чувств Зифе захотелось расспросить подругу, как жила она все это время, о Хамите, о сыне… Разве Камиля виновата, что так обернулась жизнь?

Мать несколько раз подходила к кровати и, наконец, не выдержав, сказала:

— Доктор не велел тебе утомляться.

Камиля стала прощаться.

— Надо бежать к сыну, а потом в контору, — засуетилась она.

Этим сказано все. Зифа поняла подругу. Камиля как бы говорила: «Я сама понесу свой груз и постараюсь удовлетвориться тем, что дал аллах».

Нет, Камиля не скажет так, она никогда не обращалась к богу. Она верит в свои силы. Кто теперь надеется на аллаха?

Камиля наклонилась над Зифой:

— Я заставлю молчать свое сердце, которое хочет вот-вот заговорить, — прошептала она. — Понимаешь, без красивой любви нет красивой жизни.

Это понятно Зифе.

— На днях Сагит Гиззатович дал мне почитать книгу. Она так и называется: «Про любовь». Рассказать про нее?

Зифа кивнула головой.

— Мне запомнилось одно место, где один араб спрашивает у другого: «Из какого ты народа?» А тот отвечает: «Я из народа тех, которые умирают, когда любят».

…Дверь с шумом закрылась за Камилей. В комнате осталась тихая мать, кошка и красноватая полоса света на печи.

Наступил апрель 1932 года. На всех четырех точках продолжалось бурение.

Следя глазами за грохочущим трактором, Буран думал о том, как лихорадит буровую контору. Простои следуют за простоями. То не хватает труб, то запасных частей, то горючего. То стоят локомобили, то буровые станки.

Люди сделались злыми. На собраниях часто дело доходило чуть ли не до кулачного боя. Неудачи подрывали у людей веру в успех дела, увеличилось число прогулов и «летунов», которые бросали работу и уходили в другое место.

Четвертая буровая тоже стояла: не было труб. Их ждали со дня на день. И вот наконец тракторы привезли эти трубы. Трактористы проклинали всех на свете, и в частности Ага Мамеда, заставившего везти трубы в распутицу. Лица трактористов были в грязи. Видно, нелегко им дались девяносто километров разбухшей весенней дороги от станции до Карасяя.

Никто не возражал и не спорил с ними, все знали: без труб была бы крышка — и в душе были благодарны этим парням.

Трактор ушел. Буран с подручным спустился с площадки вниз. Долго им пришлось месить грязь, пока наконец не удалось зацепить одну из труб и подтянуть ее к подмосткам, включив станок. Кран-блок уполз вверх и потащил за собой трубу.

Буран встал у элеватора. Надрывался ротор. К доскам площадки прилипла вязкая грязь, которую они притащили на своих сапогах.

— Ну и погода! — сплюнул Птица, закуривая. — Все замызганы, грязь везде, противно смотреть!

Буран по-своему понял мастера. Кивнул помощнику, и тот, взяв шланг, стал смывать с площадки грязь. Бурану так хочется встать у тормоза и управлять буровой самостоятельно. Тогда бы он показал, как надо работать!

Когда Птица уходил курить или перекусить, Буран оставался у станка и отлично справлялся с работой. Ничуть не хуже самого бурильщика.

Однажды в отсутствие Птицы вышел весь глинистый раствор. Это случалось и раньше, и не только на их буровой. Что делать? По инструкции следовало остановить буровую и вытащить трубы. Но Бурану так не хотелось прекращать работу, что он решил рискнуть — попробовать бурить при помощи чистой воды. Пробурил метров пять — ничего, долото нормально продвигалось вниз. Но Буран, испугавшись аварии, вскоре бросил эту затею и дождался, пока подвезли глинистый раствор.

Однако этот случай взволновал его. А может быть, глина и не нужна совсем? И можно обойтись без нее? Эти вопросы мучили Бурана. И сейчас он думает об этом.

Набухшие тучи затянули горизонт, не оставив нигде ни малейшего просвета. Горы помрачнели, дороги обезлюдели. Только буровые вышки, возле которых копошились люди, оживляли унылый пейзаж.

— Эй вы, сукины дети, куда смотрите? — кричит снизу Птица. — Пора менять долото!

Команда есть команда! Буран с подручным бегут вниз, выбирают новое долото.