Зифа вошла в сени, сняла сапожки, чтобы не разбудить мать. Айхылу, деревенская портниха, не запирала дверь до возвращения дочери. В полутемной избе задорно стрекотали сверчки. Недошитое белое платье лежало на машинке. Видимо, мать устала и не успела убрать работу. Нащупав на столе кружку с молоком, Зифа залпом выпила его и, стараясь не шуметь, юркнула под стеганое одеяло.

Зифу и ее мать разбудил рев толпы, ворвавшийся в избу. Накинув на плечи шали, они опрометью кинулись к двери.

В темноте трудно было разобрать, что делалось на улице. Озверелая толпа глухо мычала, топала, выла. Испуганные женщины услышали стон и отчаянный крик:

— Братцы, дайте сказать слово! Не виноват я…

Зифа увидела Ясави Хакимова, бегущего к толпе. За ним спешил Кабир, громко оправдываясь:

— Прозевал! Отлучился на самую малость домой — и вот…

Ясави не слушал его. Подняв над головой «летучую мышь», он закричал:

— Что вы делаете? Прекратите, дьяволы!

Никто не обратил на него внимания. Толпа медленно колыхалась, продолжая бить, топтать, сопровождая каждый удар хриплыми выкриками. Все старались протолкаться поближе к центру страшного живого клубка.

Ясави передал фонарь Кабиру и стал прокладывать дорогу в толпе. Он отшвырнул одного, другого. Наконец оказался в середине толпы. Зифа невольно подалась вперед: его самого могут свалить под ноги, затоптать!

Почувствовав чью-то руку на плече, оглянулась.

— Он остановит их, — шептала Камиля, полуодетая, с непокрытой головой, дрожа не то от холода, не то от страха. — Только Ясави может это сделать.

Вдруг из середины клубка взметнулась рука с наганом. Гулко и раскатисто прокатился выстрел. Толпа разом отпрянула от Ясави, и все услышали его голос:

— Кабир, ко мне!

Между ними выросла фигура торговца кожей, человека с темным прошлым, о ком ходило немало недобрых слухов.

— Погоди, Ясави, командовать, — прохрипел он. — Тут тебе не правление колхоза… Ты что, против народа идешь?

— Не допустим!

— Не позволим! — подхватила толпа.

Кабир стоял, высоко подняв над головой «летучую мышь». При неверном свете фонаря Зифа со страхом смотрела на лица своих односельчан.

— Уйди, Ясави, не доводи до греха! — хрипел торговец кожей. — Я этого шайтана сам поймал. Он обливал мой дом керосином.

— Собаке собачья смерть! — закричал кузнец Галлям из-за спины торговца.

Толпа снова сомкнулась. Зифа уже не видела председателя колхоза. Ясави окружили люди, ослепленные яростью. В прежнее время они не раз устраивали страшные самосуды над конокрадами… От них можно всего ожидать.

Быстрым движением торговец кожей поднял что-то с земли.

— Камень! — вскрикнула Камиля, вцепившись в руку подруги.

Толпа затихла. Камиля отвернулась, Зифа вскрикнула.

Ясави успел выхватить наган и снова выстрелил в воздух. Торговец медленно опустил руку и выронил камень.

Все напряженно следили за тем, как Ясави осторожно поворачивал избитого человека лицом кверху. Зифа не видела его, но заметила, как попятились люди, устрашившись того, что они сделали.

Ясави, выпрямившись, скомандовал:

— Хайдар, запрягай коней. Надо везти его в больницу. Всем остальным не расходиться! Натворили, будете отвечать по всей строгости закона… А ты куда хочешь улизнуть? — направил Ясави наган на торговца кожей.

К человеку, лежащему на земле, с трудом возвращалось сознание. Люди расступились, и при свете фонаря Зифа увидела, как он открыл глаза и неожиданно внятно сказал, взглянув на торговца кожей:

— Он! С ним был еще короткий, толстый. Стащили меня с воза… Я ехал на элеватор, колхоз послал за семенами… Да вот не доехал…

Торговец плюнул.

— Он сошел с ума, черт знает что болтает!

— Врешь! — вцепился в него Шаймурат, однако торговец без усилий отбросил старика.

— Взять! — скомандовал Ясави.

Когда избитого подняли на носилки, его блуждающий взгляд, на мгновение задержался на Хамите. Зифа заметила, как Хамит спрятался за спину Шаймурата. Это не ускользнуло и от Ясави, он отстранил старика.

— Этот тоже помогал, — сказал избитый человек.

— Били всем аулом, всем и отвечать. Нечего сваливать вину на черного козла! — зло крикнул Хамит.

— Там разберемся, взять его! — приказал Ясави.

Зифа почувствовала, как задрожала Камиля. Наверно, она упала бы, если бы Зифа не поддержала ее.

«Любит она его, — поняла Зифа. — Не все тогда сказала — главное утаила от меня».

Уводя под руку Камилю, Зифа слышала, как распоряжался Ясави:

— Хайдар, немедля вези в больницу. А арестованных запереть в амбар. Закир, где ты?

— Я тут.

— Беги в сельский Совет, вызывай милицию. А вы все расходитесь по домам.

Проводив Камилю, молчаливую, сникшую, Зифа вернулась домой. Поднявшись на крыльцо, она оглянулась. В окнах погасли огни, угомонились собаки. Залитый щедрым лунным светом, безмолвный и обманчиво мирный лежал Карасяй.

Мокрый снег противно чавкал под ногами арестованных. На черных буграх, выступивших среди снежной равнины, не обращая никакого внимания на людей, чинно галдели грачи.

Рядом с торговцем кожей семенил, то и дело с опаской оглядываясь на конвой, коротконогий полный человек. Третий арестованный — Хамит шагал с независимым видом, и это очень злило милиционеров.

Они поднялись на безлесный холм, откуда можно было бросить прощальный взгляд на Карасяй. Кроме Хамита, никто не оглянулся. Остановившись, он прищуренными глазами смотрел на родное село. Из многих труб поднимался дым.

— Слушай, ты! — крикнул старший. — Не задерживайся, догоняй команду.

Хамит презрительным взглядом смерил старшего, однако послушался его. В душе Хамита росла неприязнь к торговцу кожей, к его компаньону, к милиционеру и к самому себе. Угораздило же спьяну попасть в такое грязное дело!

Хамит сплюнул и выругался.

«А все из-за Камили, — размышлял он. — Не смеялась бы над ним в клубе, перед всем аулом, не пошел бы пить к дяде. И тот тоже хорош гусь! Все наливал да приговаривал: «Пей, наше время пьяное. Те, у кого есть деньги, пьяны от водки, а голодранцы — от речей уполномоченных. У меня, слава аллаху, есть водка! Пей!»

Дорога шла лесом, который тянулся на восток верст на двести. Из глубины леса повеяло прохладой, воздух, спертый, пахнущий прелыми листьями, ударил в нос.

У Хамита забилось сердце. Надо бежать! Кони застрянут в чаще, а пешим его не догнать! Если начнут палить из наганов, за деревьями не опасно! Но волчья жизнь еще страшнее пуль. Прятаться от людей, жить в вечном страхе… Хамит, волнуясь, непрерывно курил, бросал окурки на обочину дороги.

…Солнце уже поднялось высоко над лесом, когда Хамит спросил у старшего:

— Слушай, а что со мной будет?

— Коли пастух выживет, и ты будешь жить. А если умрет — не миновать высшей меры: расценят как классовое убийство.

— Значит, крышка?

— Понимай так.

Размышляя над своей судьбой, Хамит не сразу сообразил, почему вдруг ускакали милиционеры. Что они, одурели, что ли? Услышав два винтовочных выстрела позади, он оглянулся. Меж деревьев увидел бородатых людей. Торговец кожей и его компаньон весело потирали руки, провожая глазами быстро удаляющиеся фигуры стражей.

Бандитов было человек десять. Один из них был из Карасяя. Все считали, что он отбывает наказание на Соловках, а он, оказывается, тут рядом в лесу. И другого Хамит узнал: он был осужден за ограбление кооператива. Наверно, и остальные были такие же отпетые. Широкоплечий, с золотистой, спадающей на грудь бородой мужик, видимо, главарь шайки, спросил:

— Ну, как там?

Хамит не понял вопроса. Торговец кожей поспешно ответил:

— Поломали кости как следует, полагаю, больше не станет разоряться на сходках.

И только сейчас Хамит сообразил, что избиение пастуха, оказывается, было задумано в лесу. Разглядывая Хамита, рыжий поинтересовался: