Думаю: «Зачем я ему понадобился?»
Ребята расступились. Приезжий подошел ко мне и говорит: «А я-то представлял вас такой громадиной». Поднял руку над кожаной фуражкой — показывает, каким он меня представлял. И вдруг сделал серьезное лицо: «Почему небритый?»
Я не успел ответить, а он и говорит: «Первую вышку у моря ставим!. Праздник для всего Баку. Вся страна на вас смотрит, а вы будто не чувствуете праздника… Вот не ожидал!» Он сказал это с улыбкой, но мне от этого не стало легче…
Потом, когда этот человек уехал, я спрашиваю у бурового мастера: «Кто это был?» А он мне отвечает: «Сергей Миронович Киров!»
Вот как бывало в старое доброе время… С неба упало три яблока: одно — тебе, другое — мне, третье — тому, кто это рассказал…
6
Тишина объяла красавицу Белую, тишина залегла меж синими хребтами. Буровая затаилась. Люди переговаривались негромко, озабоченно…
Теперь весть об опробовании не собрала праздной толпы — былой интерес пропал. Привыкли к неудачам.
Ранним утром на буровую прибыли лишь Алтынбаев, Белов, Милованова и Хамзин.
Буровики по приказу Ага Мамеда спустили в скважину тридцать килограммов тола. Подземный взрыв должен открыть проход для нефти. Пока спускали взрывчатку и готовились к взрыву, прошло около часа.
Взрыв ощутили по сильному выбросу воды, но вскоре вода перестала фонтанировать.
— Приготовиться к свабированию.
Снова начался утомительный подсчет:
— Один… два… три…
Хамзин рассказывал Алтынбаеву:
— Англичане говорят: нефть — это взрывчатый материал. Кто-кто, а англичане знают, что такое нефть. Подсчитано, что во время войны половину поставок на фронт составляют нефтепродукты…
Ага Мамед продолжал считать:
— Пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…
Белов стоит около самой скважины. После каждого сваба появляется вода, медленно вытекая из устья скважины. Неужели снова неудача?
Милованова и Камиля молчат. На их лицах — страдание. Значит, нефти не будет…
Хамзин часто спускается с площадки, чтобы закурить. Он тоже нервничает.
Ага Мамед монотонно считает:
— Шестьдесят шесть… шестьдесят семь… шестьдесят восемь…
И вдруг с глухим гулом из скважины вырвался черный фонтан. Люди едва успели отбежать. Фонтан взлетел выше, а через какую-нибудь минуту достиг полукилометровой высоты.
Громадный нефтяной столб, как смерч, взметнувшийся к облакам, ослепительно сверкал радугой в лучах багряного восхода.
Милованова сквозь слезы — она плакала от радости — видит, как рабочие во главе с Беловым и Ага Мамедом бросились к скважине, чтобы закрыть стальным колпаком разбушевавшуюся стихию. Другая группа рабочих самоотверженно борется с потоком нефти, пытаясь направить его в сторону земляных амбаров.
Фонтан рос, как великан в сказке. Он был так высок, что казалось, с пренебрежением глядит сверху вниз на гордую вершину Девичьей горы.
Из Карасяя бежали мужчины и женщины, дети и подростки, у многих в руках были чайники, кумганы и бутылки. Только один человек стоял молча и неподвижно — Хамзин. Казалось, он окаменел…
7
Алтынбаев бросил лопату. С трудом разогнулся. Руки — как тряпки. Кажется, будто они вот-вот отвалятся.
Только теперь он огляделся вокруг. Удивительная картина, которую он увидел, запомнилась ему на всю жизнь. Все пространство вокруг вышки напоминало муравейник. Люди, черные, как черти, воздвигали земляной вал вокруг озера нефти.
Еще год назад они воевали между собой из-за сотни десятин земли, а теперь дружно работали плечом к плечу. Земля уже не разделяла, а объединяла их.
А фонтан все рос и рос. Казалось, что черные брызги запятнали облака. Земля протянула руку небу!
— Эй, секретарь! — крикнул Шаймурат. — На свой костюм посмотри!
Алтынбаев, взглянув на свой новый костюм, ахнул. Он ничем не отличался от рабочей одежды буровиков. Маслянистые капли, комки грязи украшали его. А шляпа во что превратилась!
Усмехнулся: попадет от жены!
За ночь соорудили высокий вал. Амбары заполнились нефтью.
— Доброе утро! — сказала Людмила Михайловна, подойдя к секретарю обкома.
Белов протянул руку Алтынбаеву, отвернулся. Он едва стоял от усталости. Слезы навернулись ему на глаза.
— Ну ничего. Зато какая победа!
Белов махнул рукой, будто был недоволен.
Хамзин тоже горячо трудился. Он распоряжался крестьянами, насыпавшими земляной вал.
Галлям остановил Алтынбаева:
— Прекратится этот фонтан или нет?
— Ага Мамед старается прикрыть устье скважины. Но фонтан отшвыривает все заслонки. В конце концов все-таки закроют…
Вдова Хадича стояла в стороне с кумганом.
— Воду, что ли, принесла?
Галлям объявил:
— За нефтью прибежала, боялась, что не достанется ей.
— Разве я одна? — рассердилась вдова. — Вон, погляди, сколько людей принесли с собой бидоны и кувшины.
Старик Закир сидел на валу, опустив ноги в нефтяное озеро.
— Нефть, говорят, от ревматизма помогает…
Алтынбаев не скрывал своей радости. Теперь с полным основанием можно считать, что Башкирия из аграрной республики превращается в индустриальную. В Карасяе — нефть, в Баймаке — медь, в Зауралье — золото, а Куюргазах — бурый уголь; и еще не разведаны хребты Южного Урала, вся равнинная часть республики, Уфимское плато.
Его отвлекли отчаянные крики женщин:
— Хайдар тонет! Хайдар!
Алтынбаев бросился к земляным амбарам, наполненным нефтью. Он увидел, что мужчины уже вытащили парня из нефтяного озерка.
— Как он туда попал? — спросил Алтынбаев.
— Наверно, устал… Целую ночь трудился…
Хайдара окатили водой из шланга.
В это время Алтынбаева окликнул Ясави Хакимов:
— Тагир, посиди со мной. Ты, наверно, тоже устал.
— Еще как!
— А почему же ходишь?
— Я не умею радоваться сидя.
— Ну, садись, садись…
Сотни людей, работавших всю ночь, наконец свободно передохнули: фонтан удалось заглушить. У подошвы Девичьей горы образовалось несколько нефтяных озер.
Усталые люди сидели и полулежали, еще не остывшие, взволнованные борьбой. Алтынбаеву это напомнило военный лагерь после ожесточенной битвы. Для большего сходства не хватало только дыма костров. Хотелось курить, да нельзя, можно поджечь нефть.
Красноармейцы, вместе с которыми защищал молодую республику и Тагир Алтынбаев, не рассчитывали так быстро поднять разрушенное хозяйство страны. Думалось, что только их дети, а может быть, даже и внуки, только через десятки лет смогут зажить светлой, обеспеченной жизнью. Самоотверженные борцы, они чувствовали себя пахарями новой жизни, но не надеялись еще тогда сами собрать урожай с засеянных ими полей. И они ошиблись. Тагир Алтынович участвует в сборе урожая…
Наверно, душа Ясави в эту минуту тоже ликовала, иначе он не заговорил бы так взволнованно:
— Прошлой весной мы мечтали: у Девичьей горы целину поднимем да в низине, у излучины реки, сады разобьем. О полях гречихи, о тракторах, лобогрейках, маслозаводе и лесопилке мечтали. Одним словом, обо всем, о чем может мечтать колхозник. Нет, ты не перебивай меня. Ты думаешь, я буду жаловаться? Ты, наверно, вспомнил, как я с тобой спорил о земле? Да, я крестьянин, я люблю землю. Но то, что я увидел за этот год, заставило меня много передумать. И я хочу тебе вот что сказать: не мне, старому чапаевцу, бороться против новой жизни. Умирает аул Карасяй. Я не знаю, будет ли он городом или рабочим поселком, но я твердо знаю: Карасяй не останется прежним.
Мужчина родится в юрте, а сражается в поле
1
Ранним утром Танхылу подошла к колодцу, чтобы набрать чистой воды. Позже вода уже была мутная, народу теперь в Карасяе вон сколько.
Не успела она вытащить ведро, как в конце улицы заурчала машина. Танхылу закрыла воду шалью, тяжело груженная машина подняла за собой тучу пыли.
