Кони идут шагом. Артему Алексеевичу снова хочется вызвать старика на разговор. Это не так-то легко: старик ограничивается односложными ответами: «да» или «нет».

Но Белов знает слабую струнку Шаймурата: старик любит поболтать о коне. Он не раз говорил, что более выносливой и бодрой лошади, чем башкирская, нет во всем мире.

Артем Алексеевич уважал этого работящего и независимого старика. Взглянув на себя и на старика, он снова улыбнулся: едут Дон-Кихот и Санчо Панса. Дон-Кихот — на крупном вороном коне с толстыми ногами и плотной шеей. Рядом с его вороным гнедая кобыла Шаймурата кажется карликом. Но знаток лошадей, без сомнения, выбрал бы гнедую кобылу, выносливую и неприхотливую. Шаймурат утверждает, что его кобыла может за день пробежать сто километров. Белов стал подтрунивать над стариком:

— Шаймурат, тебе бы надо сменить лошадку. Шея длинная, ноги тонкие, корпус как у собаки, а морда тупая…

— Красота нужна только женщине. Когда человек сидит в седле, он смотрит не на морду лошади, а на дорогу! — возразил старик.

Артем Алексеевич продолжал:

— Я это потому говорю, что кобыла твоя хилая и слабая.

Недобрая улыбка тронула губы старика.

— Я принимаю твой вызов, — глухо произнес он. — Видишь, там, впереди, стог сена? До него километра три. Скачи к нему. Я тебя обгоню!

— Догоняй! — азартно крикнул Белов.

Ветер резанул лицо. В ушах застучала кровь. Сердце загорелось борьбой. Дорога мягкая, вороному легко бежать.

Артем Алексеевич оглянулся. Гнедая была совсем рядом. Шаймурат сильно пригнулся к шее лошади. Опытный всадник, помогает.

— Ну-ка, дружок вороной!

Белов освободил поводья. Он уже не оглядывался, ощущая старика рядом. Все ближе, ближе. Стог уже совсем рядом. Радостный огонек появился в глазах, сильнее забилось сердце. Еще немного, родной! И в этот миг вперед проскочила гнедая.

— Еще небольшое усилие!

Вороной вспотел, белая пена появилась на губах. Нет, не догнать ему кобылу. Она бежит впереди, выбрасывая из-под копыт комья земли.

Вороной отстал всего на четыре корпуса.

У Шаймурата блестят глаза.

— Вот она, какая некрасивая!

— На этот раз твоя взяла, но мы еще посмотрим…

Старик не ответил, снисходительная улыбка пробежала по морщинистому лицу. Он мог бы рассказать молодому геологу кое-что из своей жизни. Шаймурат взял столько призов на скачках, сколько молодой геолог за всю свою жизнь не получил, наверно, отметок у учителя. Первый раз он участвовал в скачках, когда ему было восемь лет. На сабантуях у татар, казахов и киргизов бывал. У чувашей весенний праздник. Актуем называется. Из рук самого Льва Николаевича Толстого Шаймурат получил приз на скачках, которые устраивал русский писатель в башкирском ауле. Понял бы начальник тогда, что в груди старика сердце егета бьется!

Гнедая нервно шагала рядом, навострив уши. Старик с видом победителя гордо восседал в седле.

Артем Алексеевич поглядывал на своего спутника с уважением. Посмотреть бы на него, когда он был молод, в расцвете сил!

Немилосердно жжет полуденное солнце. На небе ни одного облачка. От долгой ходьбы дрожат колени, пересохло в горле.

Геологи идут гурьбой, шествие замыкают Шаймурат и Буран.

— Где же наметили первую точку? — спрашивает Милованова.

Белов ведет к южному склону Девичьей горы.

— Здесь. Как вы находите?

Ага Мамед придирчиво спрашивает:

— А как поднимем оборудование на гору?

— При помощи тракторов.

— А локомобиль? Нет, на такую крутизну его не поднять. Может быть, передвинуть точку метров на двести ниже?

Белов, поразмыслив, согласился.

На второй точке Хамзин поинтересовался:

— Где будете брать воду?

— Из Белой.

— До реки километров пять.

— Три шестьсот.

— Много хлопот. О колодце не думали?

— Проверили, вода на глубине семи-восьми метров, — ответил Белов.

На месте будущих буровых вбили колья.

Прошло два месяца — и в Бельской долине поднялись буровые вышки. Карасяевцы долго не могли привыкнуть к ним: рядом с легкими, ажурными вышками Девичья гора стала казаться не такой высокой, громоздкой и… старомодной, что ли.

Для нефтяников настала страдная пора.

На людях Белов был все такой же спокойный и уверенный. Никто не догадывался, что сомнения не дают ему спать по ночам, заставляют рыться в справочниках, в сотый и тысячный раз прикидывать: правильно ли намечены точки для бурения, так ли расставлены вышки, окажется ли хоть одна из них над подземным куполом, достаточно ли точны данные о нижних пластах?

Он походил на командира, который отдавал приказания по интуиции, а не на основе достоверных сведений о противнике. Но такова уж участь геолога-разведчика. Несмотря на более или менее совершенную радиофизико-химическую разведку, никак нельзя, пока не пробуришь, точно установить толщину пластов и глубину нефтесодержащих горизонтов. Многие данные разведки весьма приблизительны.

Нет, у Белова нервы совсем не железные, как это казалось Людмиле Михайловне.

Настал день, когда он распорядился:

— Вынесите геолого-технический наряд.

Людмила Михайловна старательно прикрепила кнопками к стенке культбудки длинный, раскрашенный и разграфленный лист ватмана. Светло-желтая краска обозначала мягкие породы, под ними синей краской были отмечены твердые пласты, а красной — породы, особо трудные для проходки.

— У вас нет замечаний?

У Людмилы Михайловны замечаний нет. Она мельком взглянула на Артема Алексеевича: глаза воспалены, лицо осунулось, будто его жег изнутри беспокойный жар. И только голос прежний.

— Итак, начинаем?

— По-моему, пора.

Все члены четвертой бригады во главе с бурильщиком Птицей, рослым мужчиной с бритой головой, были в сборе. Пришли и свободные рабочие с других буровых. Четвертая бригада опередила остальных в строительстве вышки, она сегодня была именинницей.

Скопление людей на склоне Девичьей горы привлекло внимание деревенских мальчишек. Прискакали сюда несколько табунщиков, оставив невдалеке свои косяки.

Людмила Михайловна живо ощутила готовность к бою: талевый блок цепко держит на весу «свечу» — бурильные трубы с трехшарошечным долотом на конце. По сигналу бурового мастера свеча спустится в колодец. Включат двигатель, и завертится бурильный станок, к вертлюгу взметнется поток глинистого раствора…

Тишина. Людмила Михайловна чувствует ее и в своем сердце: оно как будто бьется медленнее…

Настроение у всех приподнятое. Кажется, будто все вкладывают в свои слова какой-то особенный, глубокий смысл. Ага Мамед, до последнего дня занятый возведением вышек, монтажом оборудования и строительством котельной, произнес только одно слово:

— Пора!

Как много заключено в этом коротком слове! Он уверен в успехе. «Все готово! Монтаж отличный, оборудование прекрасное. Можете работать спокойно. Пусть сопутствует вам удача!»

Такой же глубокий смысл уловила Людмила Михайловна и в слове «товарищи», многозначительно произнесенном Артемом Алексеевичем. Казалось, главный геолог говорил ей и всем: «Мои дорогие друзья! Мужайтесь и верьте. Мы добудем нефть во что бы то ни стало».

— Присаживайтесь кто где стоит, — пошутил Птица.

Все засмеялись. Ага Мамед знал: если дело начинается с улыбки, оно всегда увенчается успехом. Все эти люди разойдутся, геологи займутся разведкой новых площадей, а он, Ага Мамед, и Птица останутся. Вместе с ними останутся три бурильщика, три помощника бурильщика, трое рабочих и слесарь. От них будет зависеть успех или неудача проходки, нормальная работа станков, состояние оборудования.

Спокойный, негромкий голос Белова вернул его к действительности.

— Уфимская свита лежит на глубине от ста до ста двадцати метров, — говорил Артем Алексеевич. — До двухсот метров залегает кунгурский ярус. Разрез артинской толщи сто пятьдесят метров. С четырехсот метров надо готовиться к встрече верхнего карбона.