В выпускном классе она влюбилась в одноклассника. Они встречались украдкой на катке, в кино сидели, несмело прижавшись друг к другу. Во время долгих прогулок по городу делились впечатлениями о прочитанных романах, высмеивали чудаковатого учителя физики, молча любовались звездными ночами, робели от ощущения близости и пуще огня боялись, что об их дружбе узнают посторонние.

Но… как-то поздно вечером, когда они возвращались из театра, их окружили парни с той улицы, где она жила, и потребовали от ее друга, чтобы он влез на ворота и три раза прокричал «кукареку». Она с испугом смотрела, как он взбирался на ворота. Неужели он подчинится? Лучше быть избитым, чем так унижаться!

До сих пор она не может забыть, какой противный голос был у него, когда он подражал петуху! Она убежала, не зная, куда спрятаться от позора. Нет, труса нельзя любить. Из-за него она перешла в другую школу, хотя оставалось учиться меньше полугода. Он писал слезливые письма, но Люда не ответила ни на одно из них. Когда приходили его родители, она убегала из дому… Как давно это было!

Вкрадчиво обняли ее предрассветные сумерки, и она незаметно уснула, когда в соседнем ауле пропели настоящие, горластые петухи.

Чем дольше читал Казимир Павлович исписанные мелким неровным почерком страницы, тем больше хмурился. Многие положения отчета аргументировались беспомощно, отчет больше походил на исповедь, чем на деловую бумагу; кроме того, в своих выводах Людмила Михайловна резко противоречила его точке зрения. С этим он никак не мог согласиться.

Когда ему предложили возглавить Башкирскую геологическую экспедицию, он твердо оговорил право самому подбирать людей. Ему были нужны работники, которые бы подчинялись его воле. «Сработаться — значит победить», — частенько напоминал он своим подчиненным.

И он подобрал геологов по своему вкусу. С Хамзиным Сагитом Гиззатовичем он познакомился на многочисленных собраниях и конференциях. Хамзин слыл опытным, знающим свое дело специалистом. В то время он работал на Кавказе и на предложение Казимира Павловича ответил согласием. «Башкирия — моя родина, — писал он. — Я хорошо знаю природу Южного Урала, язык местных жителей. Все это может принести пользу…» В экспедиции Хамзин зарекомендовал себя энергичным и скромным работником, и это окончательно убедило Казимира Павловича в правильности своего выбора.

Милованова — из интеллигентной семьи. Конечно, можно было взять на должность главного геолога более опытного работника, чем она, какого-нибудь бывалого полевика, но выбор на нее пал по двум причинам. Во-первых, надо придерживаться моды — выдвигать молодые кадры, как принято нынче говорить. А во-вторых, Милованова — внучка старого друга, уральского геолога, это тоже имело значение. Одним выстрелом он убил двух зайцев: и политическую линию не нарушил и коллеге услужил.

Перед выездом из Москвы Казимир Павлович подробно изложил свой план изучения «белых пятен» на геологической карте Урала, и до сир пор ни у кого из его подчиненных этот план не вызывал возражений.

А в своем отчете Милованова хотя и робко, но настойчиво пыталась расширить первоначальный план работ экспедиции, одобренный в Москве. Сначала она расширит план, а потом подменит его другим!

Однако Казимир Павлович не терял веры в себя. Он был уверен, что сумеет переубедить Людмилу Михайловну. В ее возрасте естественно увлекаться и чувствовать себя Колумбом. Его долг — объяснить ошибку молодому, неопытному геологу.

Казимир Павлович попросил зайти к себе Людмилу Михайловну. Бросив из-под лохматых бровей быстрый взгляд на девушку, он обратил внимание на ту перемену, которая произошла с ней. Под ветрами и весенним солнцем ее кожа посмуглела. Одета она подчеркнуто просто: грубые сапоги, суконная юбка и что-то вроде толстовки. На голове косынка. И он впервые, наверно, под свежим впечатлением докладной записки, попытался представить себе, что же происходит в ее душе. В обстановке напряженного труда, среди простых людей ее, наверно, смущает «интеллигентское воспитание». Она не хочет выделяться. Вот почему грубое платье и загорелое лицо, за которым перестала ухаживать. А может быть, она поддалась настойчивым атакам некоторых комсомольских деятелей, которые ведут борьбу с губной помадой, пудрой, галстуком, шляпой, рассматривая их как наследие буржуазного мира? Ведь не все еще отдают себе отчет в том, что такое мещанско-обывательская шелуха, а что достижение человеческой культуры. И ему захотелось мягко, по-отцовски побеседовать с этой девушкой.

— Разберемся в том, что вы написали, — заговорил он задушевно. — Вы говорите о медленном развертывании земляных работ, о трудностях первых дней. Я понимаю вас: вы хотите быть объективной и предельно самокритичной. Но у вас нет чувства меры. Самокритика должна отличаться от слезливой исповеди, рассчитанной на жалость. Впрочем, это легко исправимо. Но с сутью докладной я, как начальник экспедиции, никак не могу согласиться…

Людмиле Михайловне нравилась эта палатка, убранная строго, почти по-спартански: походная кровать, две табуретки, грубый стол, сколоченный Шаймуратом. На широком обрубке дерева, заменяющем тумбочку, несколько пузырьков с лекарством и книга. Какой-то роман Мамина-Сибиряка — она прочла на обложке лишь фамилию автора…

Людмила Михайловна понимала, что у Великорецкого будут замечания по отчету, но когда услышала его голос и вдумалась в первые его слова, то поняла, что у него принципиальные возражения. Предстоял, по-видимому, неприятный разговор.

— Раз и навсегда необходимо уяснить себе, во имя чего мы забрались сюда. — Голос Казимира Павловича стал строже. — Почему именно здесь, а не где-либо в другом месте базируется наша экспедиция? Чего мы хотим и чего ждет от нас наука?

Она высказала в отчете свое мнение и готова его защищать. Надо внимательно и терпеливо выслушать соображения Казимира Павловича.

— К разрешению Урало-Волжской проблемы, как вам известно, ученые подходят двояко, и борьба этих тенденций отразилась в вашей докладной, — продолжал Казимир Павлович. — Существует точка зрения Губкина. Он утверждает, что в этом районе есть промышленная нефть, и ратует за всестороннюю разведку. Многоуважаемый Иван Михайлович, надо отдать ему справедливость, с присущим ему фанатизмом отстаивает свои взгляды. Кое-кто подпал под его влияние. И я должен сказать откровенно, что вы, хотели или не хотели этого, стали его последовательницей.

Помолчав, он продолжал:

— Теперь спросим себя: на чем базируется уверенность Ивана Михайловича?..

Начальник экспедиции не новичок вроде Миловановой. За его плечами десятилетия, отданные науке. Голос его звучит уверенно.

— Ни на чем! Единственно, на что может опираться Иван Михайлович, — это на свою же спорную теорию о взаимоповторяемости рельефа. Ну, допустим, что нижележащие горизонты повторяют рельеф местности. Что ж из этого? Почему там обязательно должна быть нефть? Неубедительно, я вам скажу, совсем неубедительно.

В институте, где училась Людмила, споры об Урало-Волжской области носили чисто академический характер. Сейчас она, как главный геолог, несла и моральную и юридическую ответственность за судьбу разведки.

Перед выездом из Москвы Людмила Михайловна просмотрела сотни хранящихся в фондах Академии наук докладов и отчетов, так или иначе связанных с Урало-Волжской областью. Она рылась в документах акционерных нефтепромышленных компаний, тщательно изучала карты этого района. Она ясно их представляет.

На реке Кармалке — маленький кружочек. В 1762 году татарский старшина Надыр Уразметов доложил коллежскому советнику и Академии корреспонденту Петру Рычкову о существовании четырех нефтяных ключей. Это было первое сообщение об уральской нефти.

Второй кружок — возле Самарской Луки. Там побывал Академии наук адъюнкт Иван Лепехин. Через два года академик Паллас, посетив деревню Семенкину, утверждал, что «вся земля около сего ключа наполнена нефтяной материею»…