Не без пользы, например, во время визита рассказать пациенту о своем диагнозе вразрез с мнением признанных авторитетов.
Не мешает завести книжку, в которой расписать визиты наперед недели на две и, конечно, вымышленными пациентами.
А то тряхнуть стариной: в прежнее время жаждущий славы доктор нанимал извозчиков и в часы приема выстраивал около своей квартиры, – пусть всякий видит и чувствует, как ломится народ.
Очень еще помогает жениться на богатой.
Но самую большую услугу могут оказать дамы: сумеешь покорить, займешь прочное место – раздуют, как свиной пузырь.
Доктор Задорский был вне всяких обычных домогательств и слава шла к нему за его исключительный дар.
Правда, в его практике был какой-то счастливый случаи, который переоценили, но без этого не обходится никакая слава.
И стали записываться на прием.
Знаменитостью он еще не считался. Имя его не произносилось в пустые минуты. Про него пока говорили, как о молодом докторе, у которого большое будущее, сурьезном и внимательном.
И обыкновенно, когда к профессорам и утвердившимся знаменитостям не было средств попасть, обращались к Задорскому.
Так пошла к Задорскому Маша.
Маша считала себя совершенно здоровой. И только по настоянию отца пошла она на исследование.
Но что она скажет доктору?
По-настоящему она должна была бы все выложить ему по всей правде – весь свой несчастный замужний год. Памятливая – ей ничего не стоит восстановить день за днем со всей своей болью и отчаяньем.
Маша вышла замуж неожиданно и совсем неудачно.
И за что ей такая судьба выпала издевательская?
Пылинин, муж ее, это полная противоположность: совсем другая душа и другое устремление.
Маша всегда правдивая и ответственная за свое, в нем же одна безответственность и голое бесстыдство.
И насколько Маша решала все с большим душевным напряжением, его решения, как и поступки, были всегда воздушны:
пообещать и не исполнить – ему ничего не стоило, или сегодня сказать одно, завтра по-другому или подписаться под противоположным одновременно.
Машу все мучило, и не только настоящее, но и прошлое по ее необыкновенной памятливости, для него же все было и ясно и просто – просто задуматься не о чем – и что бы ни случилось, как с гуся вода – безмятежностью и забвеньем отличался он удивительным. Его можно было оскорбить с последней беспощадностью, а он только облизнется и больше ничего.
И не от всепрощающего сердца, и не от сердца мудрого, прозревшего тщету хвалы и порицания, а от бездушности всего существа и бездумья.
И если у Маши душа, у него – надо сказать: пар.
И вот при всем этом необыкновенно заносчивый выступ – стать неприкосновенная.
Лишенный всякого дара, по своему бездушью и бездумью – воздушности, как моль, он, кажется, все мог:
Пылинин был и литератором – писал рассказы, сочинял стихи и драмы, и в философии, и по всяким религиозным вопросам, везде как свой, и писал он самым пригвожденным истасканным словом и на самые избитейшие темы и, само собой, общедоступно или, попросту говоря, на дурака.
Пылинин был и музыкантом – играл на рояли и свои сочинения, конечно, и чужие с треском и ужасно упрощая и уж без всякого слуха заслушаешься.
Пылинин и пел и рисовал: пел всегда под кого-нибудь, а рисовал с той слащавостью, которая прельщает безглазье, ну а на безглазье мир стоит!
Появление Пылинина в обществе всех очаровывало.
И про это он знал.
И уж что любил и чего искал, то, пожалуй, только этого – только легких успехов.
Молиное существо его, уверенное в своем всемогуществе и чарах среди низких душ, рвалось к орлиным полетам. И он ничем не стеснялся, и где можно и где нельзя урывал назоем.
Такие зарождаются чаровые, – такая моль в пламенном плаще, и среди низких душ, бездушья и безглазья могут прослыть даже за гениальных, а уж само собою за приятных собеседников, благо неумолкаемы – многоязычны – и безобидны и ничуть не скучны: чего-нибудь да уж ляпнет или что-нибудь да сотворит! – скучающими или унылыми таких не встретите.
Кипучесть прямо стрекозиная.
А находчивость беспримерна.
При всяких обстоятельствах они на своем месте: посади в тюрьму, сладит и в тюрьме, сошли в ссылку и в ссылке обернется, совсем изгони в тартарары и там будет свой, – везде найдется и устроится по своей именно особой и беспримерной воздушности – молиной!
В обществе приятные люди, кажется, и слава Богу, приятные, значит безвредные.
Но это совсем не так, – так только кажется, – пустотой, воздушностью, беспечалием своей жизни и безответственностью дел и слов своих несут большое горе и соблазн.
И скажу вам, в смутные годы – в потрясения общественные рядом со смелостью и безумием безумцев и такие легколетные взлетают на самые верхи, примазываются к власти и, пользуясь всеми житейскими приемами своего бездумья и безответственности, сеют величайшее зло, соблазняя простое доверчивое сердце золотыми посулами – раем земным.
Во рву-то львином, в тощете и отчаянии нашем и вдруг – рай!
Сердце у Маши доверчивое, как и глаза ее.
А ему до нее, до ее тяжелой души и доверчивости никакого дела. Она ему просто понравилась. А понравилась, почему не жениться?
Так мог бы он жениться на сотне, на тысяче. Понравилась и готово.
Но Маше, – чем он мог ей показаться?
А у таких, знаете, есть свое очарование: ведь моль в пламенном плаще!
И еще бескорыстность, нестяжательность, и никакой намеренности, а все так – ведь с этим легко жить и беззаботно.
И еще уменье лгать и убеждать в своей лжи.
Маша поверила и вышла замуж.
И с первых же дней обнаружилось –
И эта легкость, какой наполнено было все его существо, камнем легла на ее душу.
Само собой он нисколько не подумал разорвать свои прежние связи. Что ж тут такого? И чему мешает? – о ней, ведь, он совсем не подумал.
И когда это обнаружилось, а произошло это на третий день свадьбы, ее это просто убило.
А на все упреки он отвечал так же легко, как всегда и на все, словно ничего особенного не было.
Ну, что ж тут такого? Ну, а если он виноват, – только он совсем ненамеренно, – он винится.
И разжалобил.
Маша простила.
Забыть она никогда не забудет, и примириться не может, а так на время – до первой памяти.
Временно вина его пропала, но не исчезла.
Тут он ей всяких клятв – для него, как и все, ничего не стоило! – и еще больше сгладил.
А все-таки наскочил, это-то он понял, – совсем не ожидал, что Маша так примет: надо быть осторожнее!
И принялся за старое, только с хитрецой и обходом.
Жизнь у них шла бесшабашная.
Дом их – постоялый двор.
И никому невдомек: всем казалось и лад и полная чаша.
И немудрено: самый бессовестный поступок свой он так умел скрасить, не задумаешься, и всякую фальшь выдаст за чистую монету.
И почему Маша тогда еще, в первые дни медового месяца, не уехала от него, ведь он был весь, как на ладони!
Или, видно, захочет Бог отнять разум у человека и отнимет.
Или судьба?
И за что ей такая судьба выпала издевательская?
И с год протянула она постоялую жизнь.
Только случай решил.
Однажды он заявил Маше и с той же легкостью своей и беспечностью, с какой все делал, что он болен.
– Не стоит обращать внимания, – сказал он, – такое бывает. Бывают такие болезни: залечишь, а она возвращается. Но ничего, скоро поправим и без всяких последствий.
Маша ничего не поняла.
Тогда он с подробностями рассказал ей об этой болезни своей вернувшейся. И исследование показал.
– Вот видишь, это и означает!
При всей ее болезненной мнительности, как еще она тогда ничего не сделала над собой? Или от неожиданности?
Когда все сообразила, в душе ее не осталось и тени чувства, одна гадливость.