На лице лекаря появилась злобная гримаса, которую игра света сделала особенно отвратительной.

- Перед самой смертью Мартина сказала о том, что некто уговаривал её подождать ещё немного. Она ведь говорила о вас, правда? Что вы ей обещали в обмен на её молчание? – спросила Алекто.

- Когда десять лет назад, в разгар лихорадки, я прибыл на Раденн, семья Мартины была одной из первых, обратившихся ко мне за помощью. Увы, мне не удалось спасти её мужа и сына, зато Мартина справилась с тяжёлой болезнью. За время лечения она имела возможность приглядеться ко мне и однажды прямо спросила, не родственник ли я графа Вальдульфа де Лармор. Сказала, что хорошо помнит, как граф выглядел в моём возрасте, и что я очень похож на него. Думаю, Мартина уже тогда догадалась, в какой степени родства я состоял с графом Вальдульфом и для чего появился на Раденне. Мне пришлось пообещать ей место горничной в Доме папоротников, а, кроме того, все эти десять лет Мартина исправно получала от меня запрошенную ею сумму денег. И никто из её соседей не задумывался об источнике благополучия бедной вдовы...

Губы Готье снова искривились в злобной ухмылке.

- А потом у неё вдруг пробудилась совесть, – продолжил он. – Она стала говорить, что её терпение истощается и что однажды она не выдержит и расскажет правду обо мне мадам Бертраде. В тот день, когда отпевали Мадобода, я следил за вами, кузина, и видел, как вы разговаривали с Мартиной. Чутьё подсказало мне, что она позвала вас к себе, и, едва не столкнувшись с вами нос к носу во дворе её дома, понял, что не ошибся. Я боялся лишь одного: что яд в чаше с элем будет действовать медленнее, чем язык Мартины. И, когда в моём присутствии вы сказали мадам Бертраде, что перед смертью Мартина говорила о какой-то картине и только, у меня гора с плеч спала. Я убедил вас, что она произнесла это слово в бреду, и поначалу сам в это поверил. Но потом меня осенило и я вдруг понял, что в этом коротком слове заключалось важное послание. Мартина подсказывала вам место тайника. Того самого тайника, на поиски которого я потратил не один год!

- И тогда вы велели Сорану... то есть своему родственнику Эсташу де Бо искать тайник за портретами, которые висят над лестницей в нашей гостиной, – вставила Алекто, обнаруживая свою осведомлённость.

Как и можно было предположить, удивлению Готье-Дагоберта не было пределов:

- Как вы узнали об Эсташе де Бо?

- У меня тоже есть тайны, – ответила Алекто, радуясь в душе, что сумела произвести впечатление не только на злодея, но и на всех, кто слышал её слова. Ободрённая этим, девушка продолжила: – Так, значит, вы признаётесь в том, что убили Мадобода и Мартину? Вам требовалось освободить место мажордома в нашем доме для того, чтобы его мог занять ваш родственник...

- Мой дядя, по материнской линии, – вставил Готье, уточняя.

- Вы с лёгкостью добились своего, – вела дальше Алекто, сделав вид, что не обратила внимание на замечание лекаря, – и тогда на Раденне появился человек, которого мэтр Хильден представил нам как своего приятеля Сорана. Скажите, убийство адвоката из Лютеции тоже ваших рук дело?

- После убийства вдовы пекаря и мадам Арогасты адвокат стал проявлять сильное беспокойство. Как человек, вовлечённый в преступную сделку, он испугался, что его тоже заставят замолчать. Навсегда. Мэтр собирался спешно покинуть остров, но ни у меня, ни у моего дяди Эсташа не было уверенности в том, что он не выдаст нас, когда окажется в Лютеции. Дядя договорился с ним о встрече у Красного холма, а у бедолаги адвоката не было даже предчувствия, что его заманивают в смертельную западню...

- За что вы убили мадам Арогасту? Чем она-то вам помешала? – в разговор вступила графиня де Лармор. – Или, может, вы скажете, что моя сестра также была участницей вашего злодейского сговора?

- Нет-нет-нет, – Готье-Дагоберт протестующе выставил ладонь свободной руки. – Вы заблуждаетесь! К убийству мадам Арогасты мы с дядей не имеем никакого отношения! Мы, конечно, знали о существовании ваших сестёр, но они не были помехой в наших планах. Пожизненное содержание им обещал мой дядюшка Харибальд, к новому же владельцу Дома папоротников, то есть ко мне, это никак не относилось бы...

- Простите, а по какому праву вы называете себя новым владельцем имения, которое принадлежит графине де Лармор и её дочери Алекто? – не выдержав, подал голос Эд де Туар.

Лекарь быстро перевёл на него свои тёмные лихорадочно блестевшие глаза.

- По праву наследования, мессир маркграф.

- По праву наследования, мессир маркграф. Вам напомнить, что гласит эдикт короля Хильперика в отношении земельного наследства? Аллод, со всем движимым и недвижимым имуществом, наследуется по мужской линии и только в случае отсутствия сыновей землю должны наследовать дочь или брат или сестра умершего. Когда умер старый граф Дагоберт де Лармор, Бруиден да Ре унаследовали его сыновья: Вальдульф и Харибальд. После их смерти единственной кровной наследницей считалась мадемуазель Алекто – дочь Харибальда. Но тогда никто не знал, что у Вальдульфа тоже есть ребёнок, к тому же мужского пола. Этот ребёнок – я. И, хотя я родился вне брака, граф Вальдульф признал меня своим единокровным сыном и наследником.

- Что за бред вы здесь несёте?! – взорвался Эд де Туар; от возмущения на его лице проступили багровые пятна. – Вы понимаете, что без документа, который подтвердил бы ваши слова, вам никто не поверит?

- Именно поэтому я потребовал, чтобы на нашей встрече присутствовали мадам Бертрада и мадемуазель Алекто! – вскричал Готье-Дагоберт, обрадовавшись, что разговор потёк наконец в нужном для него русле. – Я знаю наверняка, что они нашли завещание моего отца. И теперь требую отдать его мне в обмен на жизнь Данафрида.

- Вы сошли с ума! Причём здесь мой сын?.. – начал было Эд де Туар.

- Да будет вам, мессир маркграф! – прервал его лекарь. – Во-первых, вы и сами мечтаете прибрать Дом папортников к своим рукам, женив своего сына на наследнице аллода. Во-вторых, вы не оставили мне выбора. Как иначе я мог бы заставить графиню отдать мне то, что оставит её без крыши над головой, а её дочь – без завидного приданого? Но Бруиден да Ре – мой! Да, он принадлежит мне по закону, и я хочу вернуть его себе! Я готовился к этому дню с тех пор, как дядя Эсташ возвратился в Нейстрию и рассказал мне правду о моём происхождении! Мне пришлось пройти долгий путь! Я выучился на лекаря и приехал на Раденн, имея цель и чёткий план действий. Поначалу мне нужно было завоевать доверие мадам Бертрады и прощупать её мажордома: первое оказалось сделать легче, чем второе. Мадобод был вздорным и упрямым стариком, и мне, несмотря на все мои усилия, так и не удалось подобрать к нему ключ... Поиски завещания вслепую затянулись, и когда стало ясно, что после того, как мадемуазель Алекто выйдет замуж, имение будет навсегда для меня потеряно, я вызвал из Лютеции дядю Эсташа...

Готье-Дагоберт ненадолго замолк, потом, остановив взгляд на Бертраде, воскликнул:

- Как?! Вы ещё здесь?! Поторопитесь же, мадам, иначе я потеряю терпение и причиню боль вашему будущему зятю!

- Чего вы хотите? – вместо графини спросил Эд де Туар охрипшим голосом.

- Как чего? – изумился лекарь. – Разве я не ясно выразил свои требования? Мы с вами подождём, пока мадам Бертрада принесёт сюда завещание моего отца, потом я зачитаю его в присутствии членов сотни, которые засвидетельствуют моё законное право на аллод Бруиден да Ре. Господа рахинбурги, если не ошибаюсь, ваш долг ведь заключается в том, чтобы защищать на острове порядок и справедливость?

Готье-Дагоберт обращался теперь к людям, которые толпились рядом с маркграфом. Из пятнадцати человек, которые сопровождали Эда де Туар на эту встречу, лишь семеро являлись членами сотни. Тем не менее их голосов было достаточно для того, чтобы решить участь владельцев Дома папоротников.

- Так вот, – продолжал Готье-Дагоберт, начиная злиться, – для тех, кто ещё не понял, повторяю условия сделки: жизнь Данафрида в обмен на завещание графа Вальдульфа де Лармор.