- Мэтр, - прощаясь, графиня протянула адвокату аккуратно свёрнутый в трубочку свиток, - прошу вас, берегите эту бумагу как зеницу ока.

- Я не подведу вас, мадам, - пообещал Хильден – и тугой свиток с гербовой печатью исчез в складках рукавов его роскошного жиппона.

- Мэтр Хильден, а ведь мы не закончили наш разговор! – крикнула Алекто и быстро спустилась по лестнице.

- Простите, мадемуазель, но мне пора! – засуетился адвокат, кутаясь в дорожный плащ, поданный слугой. – Уже темнеет, а в ночи, как вы знаете, дорогу не разглядеть. Нужно поторопиться!

После этих слов Хильден, не дожидаясь ответа Алекто, едва ли не бегом бросился к поджидавшему его экипажу.

Солнце уже закатилось, и только над дальними холмами тянулась широкая полоса, которая залила кровли дома алым светом. Отблески вечерней зарницы трепетали на лицах двух женщин, стоявших на крыльце дома и задумчиво смотревших вслед удаляющемуся экипажу.

- Можно полюбопытствовать, о чём был ваш разговор? – первой прервала молчание Бертрада, медленно переведя взгляд на дочь.

- Я хотела узнать правду о Соране, - ответила Алекто, не поворачивая головы. – Мне решительно не нравится этот человек! И меня беспокоит, что тот, кому я не доверяю, живёт с нами под одной крышей.

Алекто выдержала паузу и, взяв мать за обе руки, спросила:

- Матушка, что вам известно об Аталии? Мой отец когда-нибудь упоминал имя Аталии де Лармор?

Графиня вздрогнула.

- Почему ты спрашиваешь об этом?

- Она моя родственница, разве нет? Она – де Лармор, как и я. Как все те, кто упокоился в фамильной усыпальнице, где для неё не нашлось места. Даже тётя Арогаста, урождённая дама де Монфор, присоединилась к моим предкам по отцовской линии, зато Аталия де Лармор погребена без подобающей почести! И я хочу знать: по какой причине? Только не говорите мне, что вы сами никогда не пытались это узнать!

- Алекто, поверь, судьба Аталии де Лармор никогда не волновала меня так сильно, как тебя! Я не знаю, по какой причине её прах не был погребён в родовой усыпальнице. И всё, что мне известно о ней, не удовлетворит твоё любопытство в полной мере, - Бертрада помедлила и, склонив голову, прибавила: - Аталия была сестрой Вальдульфа и Харибальда. Ей было всего двенадцать лет, когда она утонула...

- Она утонула? – Алекто выглядела растерянной: совсем не эти слова она ожидала услышать – предчувствие разгадки семейной тайны снова обмануло её.

- Это случилось задолго до того, как я появилась в Бруиден да Ре, - снова раздался голос графини. – Харибальд не любил говорить об этой трагедии... Но как ты узнала, что под безымянной стелой покоится прах Аталии? Ведь этого не помнят даже жители Раденна...

- Некоторые помнят, - сказала Алекто и прибавила с горечью: - Мартина тоже помнила, только почему-то утаила это от меня.

Бертрада помолчала, а затем, обняв дочь, привлекла её к себе и погладила по волосам.

- Милая, пойдём спать. Сегодня был долгий и тяжёлый день: нам обеим нужен хороший отдых.

Алекто вошла в дом следом за графиней и, взглянув на портреты над лестницей, спросила, нет ли среди них портрета Аталии. Бертрада ответила, что точно не знает: она не была столь любознательна, как Алекто, и никогда не задавала подобных вопросов своему мужу.

- А где Соран? – поинтересовалась Алекто перед тем, как, пожелав матери доброй ночи, войти в свою комнату. – Разве он не был приглашён на поминальную трапезу?

- У него разболелись зубы, и я отправила его к Готье, - прозвучал ответ, но он не рассеял тревожные подозрения Алекто.

Самайн – один из главных праздников кельтов, знаменует окончание светлой половины года, лета, и начало тёмной половины, зимы. Дни безвременья, когда всё сверхъестественное устремляется наружу, когда мёртвые возвращаются в мир живых; срок уплаты долгов.

Ночью Алекто снился удивительный и очень странный сон. Впрочем, сновидения зачастую такими и бывают: им трудно найти толковое объяснение.

Всё происходило как наяву. Безмятежная морская гладь, пронизанная солнечными лучами, звала погрузиться в неё, уйти под воду с головой и предаться восторгу единения с одной из самых мощных и загадочных стихий, древней, как само мироздание, – водной. И Алекто, как всегда, с радостью и ликованием откликнулась на этот зов. Она ныряла и заплывала так глубоко, что, касаясь песчаного дна кончиками пальцев, могла рисовать на нём. Она играла с солнечными бликами, плясавшими на поверхности воды, и между подводными скалами гонялась за шустрыми стайками мелких пугливых рыбок. Но в какое-то мгновение она ощутила присутствие другого человека... Да, в этом волшебном подводном мире она была не одна.

Навстречу Алекто, легко рассекая руками водную толщу, плыла девочка – в старомодном блио светло-жёлтого, песочного, цвета, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косы, которые струились, повторяя движение водных потоков. У девочки было мертвенно-бледное лицо, а глаза – такие же незрячие, холодные и страшные, как у незнакомой девушки со скал. Утопленница!.. Однако страха Алекто не испытывала; напротив: она обрадовалась появлению этой девочки как обрадовалась бы своей давней доброй приятельнице. И даже больше: глядя на неё, на то, как она приближается, Алекто чувствовала разрастающуюся в сердце щемящую тоску – как по очень близкому, родному человеку. Сомнений не было! С этой девочкой Алекто связывало кровное родство, и это могла быть только Аталия де Лармор.

- Аталия! Как хорошо, что ты откликнулась на мою просьбу! – мысленно приветствовала её Алекто, уверенная, что девочка слышит её: ведь так она уже говорила с другой утопленницей. – Я очень хотела познакомиться с тобой! Расскажи мне о себе...

Алекто ясно видела перед собой лицо Аталии – так близко та подплыла к ней и, казалось, улыбалась ей. Но внезапно всё переменилось. Черты девичьего лица страшно исказились: нос стал плоским, а потом и вовсе исчез, а на его месте остались две ноздри; глаза округлились, и в них появился мутно-красный вертикальный зрачок; рот превратился в хищную рыбью челюсть, усеянную острыми смертоносными зубами. Улыбка сменилась чудовищным плотоядным оскалом.

Алекто закричала от ужаса – и её рот сразу наполнился солёной водой...

Она закашлялась и проснулась, но... не в своей постели. Оглядевшись, Алекто увидела, что находится внутри колодца: голову она держала над водой, а руками упиралась в скользкие каменные стенки. Девушка только подумала о том, каким способом можно выбраться наружу, – и в то же мгновение некая мощная сила вытолкнула её из колодца. Над головой светила полная луна, от которой исходило голубоватое свечение, и мерцали холодные звёзды. Алекто узнала задний двор в маркграфском замке, где недавно устраивали гадания над чаном с водой, и увидела дверь, ведущую в подземелье.

Не раздумывая, Алекто побежала к этой двери, но, разглядев дремлющего стражника, остановилась. Тот, видимо, услышав её шаги, встрепенулся и хрипло окликнул: «Кто здесь?» Сама толком не понимая, что она делает, Алекто взмахнула рукой с надетым на неё браслетом-подарком Радегунды – и стражника окутал туман, густой и белый, как парное молоко. Алекто вошла в этот туман, нащупала связку ключей и затем, зажав её в ладони, начала спускаться в подземелье...

- Мадемуазель... Мадемуазель Алекто, просыпайтесь! – Голос Катрин вырвал Алекто из удушливых объятий кошмарных сновидений.

Девушка открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого дневного света, льющегося через окно в её комнату.

- Что такое? Что случилось, Катрин? – Немного погодя сонно спросила она у служанки, которая смотрела на неё испуганными глазами и протягивала ей одежду.

- Одевайтесь, мадемуазель. Мадам Бертрада ждёт вас в гостиной. Снова случилось несчастье...

Алекто вскочила.

- Кто на этот раз? – спросила она и не очень удивилась, услышав ответ.