— Несчастное любящее сердце, Мирая, Трепетная, — произнесла она шёпотом прямо в огонёк свечи. — Я пришла тебя искать. Ответь мне.

«Можно было бы взять с собой ильмию», — подумалось ей. — «Но лучше уж я оставлю эту штуку на потом. Нынче я без амулета, и нужно быть настороже, чтобы не сделать лишнего».

Крошечное пламя, вздрагивая от её дыхания, потянулось вперёд. Эйра сощурилась. И приметила можжевельники, до которых ещё не добрались сборщики: их ветки были усыпаны тёмными ягодами.

Это было тихое, практически могильное место. Она поджала губы и осмотрелась, боясь — и одновременно ожидая — увидеть то, зачем явилась. Затем набралась смелости и потёрла листья змееголовника у себя под носом.

И услышала.

«Жница, ты пришла. Ну хоть кто-то», — прозвенел одинокий обиженный голосок.

— Трепетная, — тихо произнесла Эйра и поджала губы. Ком встал в горле от этой встречи.

Ведь если б она была жива, они бы не говорили здесь.

«Да, видишь, я уже и не думала. Что за издевательство! Я сижу тут, под дверью “Такелажника”, и хоть бы кто… А Шад так вообще… ты слышала? Ты слышала, он Печальную увёз вместо меня? Как будто меня и нет».

Эйра часто заморгала, страшась того, что слышит. Трепетная не понимала до конца своего положения; это было тяжелее всего.

Она медленно пошла вдоль можжевельников, сквозь игольчатые лапы ища тело пропавшей девушки.

Хотя ей очень не хотелось его найти.

«Я жду и жду. Хотя чего жду? По-моему, это уже просто издевательство, скажи, Жница?»

— Да, дорогая, — отвечала Эйра. — Он ветреный, тебя не стоит. Ты найдёшь себе куда лучше. Настоящего рыцаря.

«Да о чём ты, Жница… хотя, говорят, тебя маргот у себя привечает. И как он, правда со шлюхами ласков?»

«Странно», — задумалась Эйра. — «Трепетная уехала ещё до того, как меня позвали к Мораю. И не могла знать решение Шада. Значит, она ждёт здесь, будто это крыльцо “Такелажника” и слушает то, что долетает до неё… и не понимает, что с ней. Времени для покойников нет, потребностей тоже; всё в их мире делается размазанным и относительным, и она воспринимает лишь то, что хочет. Или к чему привыкла».

— Он — да, — признала она.

«Жестокий человек. И великий. И… вот ещё что…» — её голос стал стихать. Эйра потёрла зубчатый листок змееголовника под носом и воскликнула взволнованно:

— Трепетная! Трепетная?

«Да-да. Я подумала… я подумала… ты, конечно, права. Грустно, но надо бросать о нём переживать», — и трава прошелестела рядом, словно призрак девушки подошёл к ней. На мгновение показалось, что щёку лизнул холодок её руки.

— Точно, — согласилась Эйра. И взмолилась про себя: «Хоть бы этого ей хватило, чтобы уйти. Хоть бы не пришлось объяснять!» — Ну его к чёрту, дорогая. Он не заслуживает того, чтобы о нём вспоминать.

«Да! Да!» — восторженно отозвался её звенящий голос. — «Ты права. Хватит мучиться по тому, кому нет до тебя дела».

— Точно!

«Мучиться приходится из-за того, кто мучает. Я-то уйду, но ты, Жница, помни. Есть один человек, который должен умереть».

Эйра застыла.

«Маргот. Убей маргота, Эйра, и я уйду».

«Да что с ней?!» — ужаснулась Эйра и отскочила от можжевеловых кустов.

— Ты с тиса рухнула, Трепетная? — выпалила она. — Ну тебе-то чего сдался маргот?!

«Убей его, Жница, убей! Только так! Только это поможет!» — голос Трепетной в считанные секунды усилился, превратился в раскаты грома в её черепе. Хор незнакомцев, прежде едва слышных, присоединился к ней. Они усиливали друг друга, ревели в голове, разрывая Эйре сознание.

И у неё не было при себе амулета из железных ключей и бузины. Она не могла выпить поганого зелья и пером отсечь Трепетную от этого поветрия.

Она бросилась наутёк, отмахиваясь от них, от роя кровожадных мух.

— Хватит! Отстаньте! — кричала она на бегу. — Уйдите!

В голове звенело. Она споткнулась о корягу и упала на тисовый перегной. Шум стал невыносимым. Крики долбились ей в виски, проламывали путь в её разум, терзали её, как когтями. Пытались пожрать, как короля Лехоя.

Её руку схватила чужая рука — не призрачная, живая. Эйра вскинула голову — и увидела своего возницу, меча Мора.

— Жрица, да у тебя припадок! — воскликнул он и помог ей сесть.

Голова раскалывалась надвое, но теперь это была просто боль. Не крики, а лишь отдалённый звон.

«Мертвецы всегда отступают перед живыми», — подумала она, стискивая руку своего провожатого. — «Это наш мир, не их».

— Д-да… — прошептала она и нервно покивала.

— Не носись так, тебе надо беречь свои неокрепшие мышцы.

— Да, да…

— Поедем обратно в Покой, отдохнёшь, выпьешь немного джину…

Она посмотрела в его напряжённое лицо и неожиданно улыбнулась.

— Кажется, я узнала вас, — вымолвила она. — Ваш шрам поперёк глаза. Не вы ли служили у Зверобоя и про Сакраала рассказывали?

Солдат смутился. Он помог ей встать.

— Да, я… помню тебя по «Дому культуры», — пробурчал он в усы.

«Но теперь он постесняется говорить о том, как покупал меня, ведь я шлюха маргота».

— Ах, то-то мне казалось знакомым ваше лицо.

— А про тебя вечно слухи ходили, — заметил солдат. — Что Чёрная Эйра не в себе немного. Я думал, это тебе, знаешь, для флёра… загадочности. А ты и правда.

Она махнула рукой и обворожительно улыбнулась в ответ. Сейчас это наконец было искренне.

— Я и правда, — признала она. — Поедем отсюда. Спасибо за помощь, сэр…

— Сэр Бакс, жрица.

— Очень приятно.

Он не смог ответить взаимностью — кто стал гордиться бы знакомством со схаалиткой или же шлюхой? — но помог ей дойти до двуколки. Эйра на всякий случай обернулась и провела привычную черту.

— Ухожу, отгоняя протянутые ваши руки, разрывая с вами всякую связь и оставляя вас позади, — прошептала она себе под нос.

После этого она села на привычное место в двуколке, и провожатый повёз её обратно в Покой.

По пути Эйра с некоторым волнением касалась своего живота. Она уже ходила без бинтов, но всё равно не хотела повторения случившегося. Морай очень характерно описал ей, что будет, если она не соблюдёт время восстановления и это превратится в хроническую проблему при поднятии любой тяжести; а ей нельзя было отказываться от тяжестей.

Но то, что она услышала от Трепетной, напугало её куда больше.

«Я привыкла к тому, как толпы набрасываются на меня с проклятиями и требованиями, и желают только одного — смерти жестокого маргота», — вспоминала она. — «Роза-Певица тоже надеялась на это; она не раз заговаривала о том, что уличная преступность — это попущение Морая. Когда она примкнула к остальным неупокоенным в этом желании, это не показалось мне слишком уж странным. Но пора признать правду. Это уже не первый раз, когда требование доносится из уст души, совершенно не знавшей Морая и даже не упоминавшей его при жизни. Будь это Трепетная, она пожелала бы смерти кому угодно — хоть Шаду, хоть Печальной, хоть Почтенной — но марготу? Да ещё и с такой яростью? Мне начинает думаться, что это была не она. Что всё это — не они».

Эйра хотела прикусить себе палец, но по привычке одёрнула себя сама, будто боясь хлопка веером Почтенной по макушке. И сама себе покачала головой.

«Голоса сливаются в единый хор, и устами забытых глаголит сам Схаал — вот что я помню из учений в монастыре», — признала она. — «Неужели так Бог Горя передаёт мне свою волю?»

На душе стало неспокойно. Она привыкла думать, что это всё каприз множества мстительных душ, коих было немало среди жителей Брезы. Устремляясь в едином порыве, они притягивали к себе остальных, как бурный весенник поток. Но если всё было иначе? И то была воля Схаала?

Однако ж если это было требованием её бессмертного жениха, то почему они выбрали для этого её? Потому ли, что она одна слышит?

«А может, меня не просто так привело к марготу — всё, лишь бы я сумела сделать это?» — осенило её. — «Я могла исполнить эту мольбу ещё там, на погосте у Кирабо. Но я думала, они просто многого хотят; однако теперь… теперь, кажется, я поняла».