— Я хотел объяснить, но, видимо, вы не поняли, — наставник устало вздыхает, опуская голову. — Нет смысла пытаться перебить друг друга, есть смысл договориться…
— Довольно, — директор с презрением перебивает его и спускает предохранитель. Краем глаза успевает заметить взгляд Ветра, направленный ей за спину, в сторону шлюза, но не успевает больше ничего сделать: в полной тишине эхом отдается еще один щелчок предохранителя.
— Ника, не смей!
Слишком поздно. Два выстрела гремят одновременно. Светодиодные ленты искрят и гаснут, полумрак заливает кабинет, и в следующий миг тишину разрывают автоматные очереди. Хрупкую фигурку в белом с силой швыряет назад, и она медленно оседает на пол, съезжая спиной по стене. Выхватив из мертвой руки директора пистолет и прячась в темноте, Ветер стреляет наугад, чувствуя движение совсем рядом: попал, не попал… Ничего не понятно, да и не до того. Только перед глазами вместо кабинета и движущихся целей — скорчившаяся на полу светлая фигурка, отчаянно яркие пятна крови на белом комбинезоне.
Электричество выключается повсюду, стихает мерный гул компьютеров, попискивание роботов-очистителей и помощников. Шлюз гаснет последним, его створки постепенно закрываются, и в последний момент Ветер успевает выскользнуть в коридор. Сразу же за ним шлюз блокируется с характерным мягким щелчком, и он понимает: ребята справились, отключили всю Систему.
В коридоре пусто, только четыре безопасника замерли в неестественных позах, а с противоположной стороны в темноте белеет до боли знакомый форменный комбинезон. Пол куда-то уходит из-под ног, Ветер опускается на колени. Мелисса полулежит у стены, безвольно уронив голову набок, ее светлые косички совсем растрепались, короткие пряди упали на мертвенно-бледное лицо. Ветер осторожно берет ее за руку — прикосновение холодно, как лед.
— Ника…
Уложив ее на пол, Ветер сдвигает с ее лица светлые пряди и вдруг чувствует на ладони короткое, рваное дыхание, едва уловимое, но живое. Приникнув к ее груди, чудом находит сердцебиение. Взглянув на разбитый дисплей связного браслета, засекает секунды. Один… два… три…
И снова страшная, мертвая тишина.
Он торопливо стягивает рубашку, рвет плотную ткань на длинные лоскутья. Едва хватает на две перевязки, и всякий раз, когда он в спешке ненароком касается ран, Мелисса вздрагивает, глухо стонет, до крови кусает губы. В забытьи слабо цепляется за его руку, пытаясь подняться, и Ветер, наклонившись к ней и пытаясь разобрать слова в горячечном шепоте, вдруг слышит:
— Оставь меня, оставь, уходи… Там ребята одни… Времени мало!..
Она права: счет идет на секунды, но секунды безопасности не важнее мгновений ее хрупкой жизни. За закрытым шлюзом явственно слышится глухая ругань и возня: охранники директора пытаются открыть шлюз вручную, но Ветер уже далеко. Мелисса снова потеряла сознание, и, подхватив ее на руки, он спускается пожарной лестницей, которой давно уже никто не пользовался. С каждым шагом он вслушивается в дыхание Мелиссы и боится не услышать, не почувствовать его. Только теперь понимает, что потерял восемь чертовых лет. Он давно догадывался, что напарница влюблена, но не мог ответить на ее чувства: сначала переживал свою личную драму, потом привык к ней, как к коллеге, помощнице, боевой подруге, и не думал, что даже спустя столько лет службы у нее все еще остались чувства. Все это время он мог бы не жить прошлым, не цепляться за него, ведь его давно нет. Открыть сердце новому тоже иногда больно, но боль эта совсем другая, целительная, не оставляющая после себя горькую пустоту.
Мелисса так и не приходит в себя. Безжизненно запрокинув голову и уронив руку, она даже дышит совсем не слышно, и всякий раз Ветру кажется, что это конец, но легкое горячее дыхание снова касается напряженной ладони, и он упрямо идет дальше, к аварийному выходу отсека С, где заранее договорились встретиться с остальными.
В спину стрелять нехорошо. Не то что нехорошо — неправильно. И с опозданием на восемь лет Ветер соображает: Мелисса была готова ради него на все. Преодолеть страх перед Системой — она с детства панически боялась встретиться с врагом из-за Грани лицом к лицу, поступиться своими принципами, погибнуть. Увидев его под прицелом, она выстрелила в спину директору первой и не сообразила, что последует сразу за этим. Благородно, но так безрассудно…
Глаза совсем сухие, и кажется, что в них песок. Иначе с чего бы так горячо и больно при каждом взгляде на бледное и странно спокойное лицо напарницы?..
* * *
С очередной попыткой ввести код шлюз упорно не поддается. Часовщик бродит по подвалу из угла в угол, бормоча себе под нос какие-то жуткие формулы и страшно меня нервируя, а я набираю комбинацию за комбинацией, вспоминая семинары с базы по прикладной математике, и все равно это бесполезно: шлюз по-прежнему заблокирован. У нас остается одна попытка, после чего ручное открытие тоже станет невозможным. И мы больше никогда отсюда не выберемся…
Паника охватывает меня, заливает жгучей волной изнутри, так что ноги подкашиваются, а сердце бьется быстрее. Но вот странно: раньше, во время панических атак, меня сразу же накрывало приступом боли, даже задолго до рецидива, это не новость. Однако сейчас никакой боли нет, и хотя мне очень страшно и тревожно, физически я себя чувствую вполне нормально. Вспоминаются слова деда о том, что меня “просто немного подлечили”. Неужели это возможно?
Нет! Не о том сейчас мечтать надо. Однако я любовно сжимаю спрятанную в верхний карман рубашки ампулу с голубоватой жидкостью — мой эликсир жизни. Если вдруг приступы снова вернутся, а это вполне возможно, хоть и маловероятно — я знаю, что делать. Видно, дедушка все-таки закончил свои разработки, даже без старых формул и набросков.
И все-таки я опять не о том… Еще одна неверная попытка, и мы застрянем тут навсегда. Вернее, не навсегда, а ровно до того, как закончится время на таймере. А когда это случится, мы понятия не имеем. Даже Прометей задумчиво трет переносицу под очками, напряженно пытаясь сообразить, в чем подвох, и я прикидываю разные комбинации, верчу их и так и эдак, но все они кажутся какой-то глупостью.
— Думай, — шепчу, сжимая виски ладонями и крепко зажмурившись. — Думай, гуманитарий… Я знаю, что ты не умеешь…
Пятнадцать лет назад была создана база, протянута Грань… Точно!
— Я поняла! — подвал вдруг оглашается моим радостным воплем. Надо же, сама от себя не ожидала. Под мерный писк взрывной установки я мчусь к двери и набираю четыре цифры: двадцать один ноль семь. Мгновение жуткой тишины — и мы втроем синхронно щуримся от яркого дневного света, заливающего застекленный коридор.
— Что это было? — изумленно хлопает глазами Артем. — Я все перепробовал!
— Вероятно, какое-то важное число, — я пожимаю плечами. — Подумала, что если Грань появилась пятнадцать лет назад, то эта дата для Системы что-то значит.
— Тиша, молодец, — Прометей хлопает по плечу, и я краснею от радости: он впервые назвал меня кратким кодовым именем, и для меня это сродни похвале. — А теперь уходим!
Спустя добрых пятнадцать минут бега по разнообразным светлым, темным, длинным и коротким коридорам у нас под ногами вздрагивают монолитные плиты, а в отдалении слышится гул и грохот, как от мощного взрыва. Впрочем, это он и есть, но сейчас нам нечего бояться: бомба была спроектирована и установлена так, что не повредился ни один лишний метр. Единственное, что мне по-настоящему жаль — дедушкину лабораторию. Наверняка там осталось то, чем он так дорожил, в том числе и остальные ампулы с лекарством… Но ничего не поделаешь: если он знает технологию, то наверняка сможет сделать еще, а сейчас необходимо пожертвовать меньшим, чтобы сберечь остальное.
В здании уже не слышно стрельбы: Система мертва, а значит, игра с ней в кошки-мышки окончена. Все эти люди, которые служили на нее долгое время, в один момент теряют ориентацию, оставляют свои посты, пытаясь в темноте найти дорогу к эвакуационным выходам. Им уже не до борьбы с неведомым врагом: они ищут путь к отступлению, потому что приказывать больше некому.
