— Харвилл, это для тебя.

Танк схватил письмо быстро и с таким энтузиазмом, что, казалось, он этого ожидал. Он подошёл к маленькой полке, где хранил свои вещи, и использовал ручку зубной щётки как нож для вскрытия писем. Его пальцы жадно вцепились в письмо.

— Это от Джейси? — спросил я.

Он не ответил мне, разворачивая письмо. Ёмкое старательно написанное сообщение не привлекло внимания Танка, он не стал читать письмо, просто отбросил его в сторону. Он достал фотографию, которая была вложена внутрь конверта.

— Она нашла, — пробормотал он себе под нос.

Он поднял крошечную картинку, чтобы рассмотреть её при свете. На обороте была надпись. Он перевернул фото и прочитал слова про себя. Последовал смех, в котором слышалась насмешка.

— Ты хочешь её увидеть? Хочешь увидеть самую красивую жену в мире? Я попросил маму найти школьную фотографию Джейси.

Я многозначительно посмотрел на письмо, которое, как мне показалось, написала его мама. Оно валялось в стороне, как будто это была просто обёртка от картинки. Я не был до конца уверен, хочу ли я смотреть. Не потому, что это не соответствовало бы образу Джейси, который я сформировал, но, увидев её лицо, я бы сделал её намного более реальной. И мне было ненавистно сознавать, что у мудака, стоявшего напротив меня, есть кто-то вроде неё, кто ждёт его.

Реального выбора не было. Танк подошёл и подтолкнул фотографию ко мне.

— Ты, наверное, думал, что я её выдумываю. — Боже, он был глуп. На самом деле он считал старую школьную фотографию, присланную его мамой, доказательством того, что она принадлежала ему.

Я зажал картинку между большим и указательным пальцами. Это была она. Это была девушка, о которой он говорил. Это не мог быть кто-то другой. Она была той девушкой, которую все в старшей школе хотели знать, хотели сидеть рядом в классе, хотели дружить с ней. Её голубые глаза смотрели на меня в ответ. Даже на крошечной школьной фотографии было видно, что она была невероятна. Я перевернул фотографию. «Моему милому Джеймсу, с любовью, Джейси».

Я вернул ему фотографию и хотел вслед за этим врезать по его самодовольной физиономии. Дверь позади меня открылась. Без каких-либо комментариев я повернулся и вышел. Я слышал его целеустремлённые шаги прямо за спиной, так что знал, что он будет злорадствовать весь обед.

Я взял поднос и встал в очередь. Вся еда была одинакового цвета и имела одинаковый вкус. Если её облить достаточным количеством кетчупа, то было съедобно. Но это была тюрьма. Для некоторых парней внутри это было трёхразовое питание, которого они никогда не получали снаружи. У меня было достаточно плохих лет в подростковом возрасте, чтобы я не раз убегал. В те не слишком запоминающиеся времена мне приходилось рыться в чужих объедках в мусорных баках, просто чтобы сохранить еду в своём желудке. Но как бы плохо я ни старался стать полным разочарованием, мой отец никогда не сдавался. Он всегда посылал полицию искать меня, и они тащили меня обратно домой. Потом я потратил несколько месяцев, пытаясь показать ему, что достоин его любви. Но всегда случалось что-то, что возвращало меня обратно на улицу.

Мой сокамерник, если все его рассказы были правдой, никогда не ходил голодным и ездил на новой блестящей машине. Последние несколько дней он был подавлен и в отвратительном настроении, но эта маленькая фотография подействовала на него как наркотик. Казалось, он вернулся к своему обычному, напыщенному, как грёбаный петух, прежнему я. До сих пор оставалось загадкой, почему его маме пришлось отправить фотографию и почему это была просто школьная фотография. Где были их совместные фотографии? Если они были парочкой в старшей школе, где была эта грёбаная банальная фотография с выпускного вечера перед серебристой картонной вырезкой луны?

Новый заключенный, парень, маленький и с редеющей головой, как недоеденный ощипанный цыплёнок, стоял на несколько человек впереди в очереди. Он выглядел настолько нервным, насколько это вообще возможно, если не считать того, что он описался в штаны и упал в глубокий обморок. Два придурка позади него, Гас и Лонго, два мудака, которые были столь же подлыми, сколь и большими, нацелились прямо на парня. Гас продолжал наступать на пятки ботинок маленького человечка. И Лонго резко толкнул парня локтем в спину, чтобы заставить его двигаться дальше. Дважды он был близок к тому, чтобы уронить свой поднос с едой.

Танк повернулся в очереди и указал головой в сторону представления. На его лице была широкая ухмылка. Я не улыбнулся в ответ.

— Они придурки, — сказал я достаточно громко, чтобы Гас и Лонго услышали. Танк напрягся и бросил на меня хмурый взгляд типа «потише».

Гас бросил на меня оценивающий взгляд. Я пристально посмотрел на него в ответ. Он решил проигнорировать замечание. Я думал, что он мог бы.

— Чёрт, у тебя сегодня нет чувства юмора, — покачал головой Танк. — Должно быть, ты всё ещё кипишь от ревности к моей горячей жёнушке. Она нечто другое, это уж точно, чёрт возьми.

Если бы я был хоть немного умён, я бы отказался от серого мясного рулета и вернулся в камеру. Я был напряжён, как натянутая резинка. Я не был до конца уверен, была ли это фотография, которая повергла меня в мрачное настроение, или у меня просто было это из-за всего дерьма, происходящего вокруг меня. Я усердно работал над тем, чтобы держаться подальше от неприятностей. Я не хотел оставаться в этой грёбаной тюрьме ни на минуту дольше, чем необходимо, но хорошее поведение никогда не было моей сильной стороной.

На этот раз сильный удар Лонго в ребра новичка заставил его выронить свой поднос. Он в ужасе уставился вниз, когда мясной рулет приземлился прямо на ботинки Лонго.

— Ты маленький, грёбаный хорёк, — усмехнулся Лонго. Глаза парня чуть не вылезли из его маленького белого лица, когда Лонго потянулся к нему.

Я шлёпнул своим подносом о край прилавка с такой силой, что моя рубашка забрызгалась картофельным пюре. Я бросил на Гаса взгляд, чтобы он не вмешивался. Он поднял руки и отступил. Лонго схватил парня за рубашку, и это выглядело так, как будто он собирался запустить его через всю комнату. Никто из охранников не обратил на это внимания, а если и обратил, то они просто игнорировали происходящее. Они часто делали это до тех пор, пока не проливалась кровь.

Моя рука обвилась вокруг шеи Лонго ещё до того, как он понял, что я подхожу к нему сзади. Я сжал кулак и сильно ударил костяшками пальцев ему между лопаток.

Глаза Лонго сощурились, когда он искоса посмотрел на меня.

— Дело сделано. Ты заставил его уронить свой поднос, теперь оставь его, блядь, в покое.

Собралась толпа. Сцены любого рода были интересным изменением по сравнению с рутиной. До сих пор я никогда не был в центре внимания ни разу. Я увидел двух охранников, стоявших позади зрителей со своими дубинками, готовых вмешаться, если их попросят.

Лонго отпустил рубашку парня, и тот отшатнулся, оказавшись вне досягаемости.

Я опустил руку, готовый уйти, но видимо задел самолюбие Лонго, и он не собирался отпускать меня так легко. Его кулак полетел на меня, задев мой подбородок и резко отбросив мою челюсть в сторону. Я выпрямился и пустил в ход кулак. Он угодил прямо в середину его лица. Кровь хлынула у него из носа, когда он упал спиной на щит из оргстекла, который ограждал работников кухни от заключённых. Он упал на колени, его массивная рука прикрыла нос.

Некоторые из зрителей одобрительно кивнули, когда охранник ткнул меня дубинкой в спину и вывел из кафетерия. Мои ноги тяжело ступали по цементному полу. Я сделал это. Я облажался. Надо было отказаться от дерьмовой еды и вернуться в камеру.

Всё в этом казалось совершенно правильным и одновременно совершенно неправильным. Я слишком многое скрывал от Джейси, а она, в свою очередь, понятия не имела, как много я знал о её жизни. Мне просто нужно было больше времени. Мне нужно было, чтобы мы были на более твёрдой почве. Мне нужно было её доверие. Мне нужно было, чтобы она поняла, как сильно я забочусь о ней. Тогда я бы рассказал ей всё.