Прошло не менее десяти минут, как всё было готово для службы и Мэльсхедек с Исаилом, облачённые в хитоны цвета золота и серебра готовы сослужить службу добрую. Вещи глубоких символов – жертвенная хлебная лепёшка с килейскими травами справа на алтаре, массивная бронзовая чаша с водой слева, жаровня с тихо горящим огнём посредине. Исаил встал у чаши с водой, перебирая цепи кадильницы, а у хлеба Первосвященник. Я смотрю за приготовленным - лепёшка настолько дорога из-за трав, что не каждый торговец или мелкий аристократ будет на неё готов раскошелится, вода кристальная и чистая, как горный хрусталь.

Исаил кивнул Мэльсхедеку, и они начали служение. Первосвященник серебряным ножом рассёк плоть хлеба, став его нарезать на части. Исаил в это время погрузил уголь, и ладан в кадило, разжигая благовоние, вскоре часть алтаря скрылась за клубами дыма.

- Тебе, Единый, возносим молитвы наши, - вознеся чашу с благовониями начал Исаил. - Тебе и никому больше, ибо нет Бога кроме тебя.

- Тебе жертвы наши, жертвы в искупление за грех приносим, - Мэльсхедек положил правую ладонь на разрезанный хлеб. - Ибо нет больше Того, Кто смог бы очистить души наши от тяжести болезни смерти. Нет Того, к Кому мы можем обратиться за исцелением, - Мэльсхедек взял хлеб и рассыпал его по жаровни, сию секунду к потолку храма вознеслись струйки дыма, уподобившись благим молитвам верных, возданных во хвалу. – Жертву, установленную Тобой для искупления греха и реченную роду верного ещё до Звездопада[2].

Эта лепёшка символизирует жертву, готовность отдать то немногое, но дорогое нашему сердцу и тленной плоти ради нечто большего, ради пребывания с Тем, Кто больше всего, ради единения с полнотой бытия. Но я чувствую, что за ней есть что-то иное, ведь хлеб не более чес символ, материальное выражение истины. Я понимаю, что Ему жертвы не нужны, ибо как можно что-то отдать, если всё – Его? Древнему народу, горстке тех, кто готов был вместить истину, по несовершенству их и требованию больных душ, даны были жертвы, что, отдавая ценное, притягивающее к мирскому, они шли к Единому. Их дал Он от того, что требовала душа их.

Я же готов пожертвовать, отдать ради неё своё здоровье, если Он позволит. Медленно шевеля губами, я начал шептать слова молитвы:

- Единый, помоги ей. Я прошу Тебя, как сын молит отца. Пусть горе не трогает её, даже если мне придётся принять на себя её болезнь.

- Благословен Единый, благи Его дела и Его произволение на нас! – взмолился Исаил, кадя алтарь.

Враг же, слуги великого предателя не заставили себя ждать. Грудь сжалась от окутывающего внешнего холода, тьма стала собираться и клубиться по углам, разрастаясь и становясь червоточинами, из которых поползли сущности, изнутри горящие ярким алым огнём. Тени заплясали по стенам церкви, окружая алтарь, но не приближаясь к нему, сторонясь. Молитвенники не обратили внимания, а если и сделали это, то подавили страх и удивление от увиденного, вдвоём запев:

- Пастырь народа верного! Обрати ухо своё к овцам немощным. Перед царями народа, поклоняющегося тебе, воздвигнул силу, приди и спаси ны, да воссияет лице Твое и спасёмся!

Я покачнулся, когда увидел, что к нам на встречу шагают не просто порождения мира духа, а воплощения холодной черноты и бессердечия подобия снаружи и пламенной, непогасшей ярости снаружи. Мои глаза не распознают в них ни людей, ни атерна, это какие-то тени.

- Вы не сможете свершить намеренного, - мои ладони хлопнули по ушам, зажимая их, лишь бы не слышать этого мерзкого скрипучего голоса. – Оставьте ваши молитвы, как бесплодные, оставьте надежду, ибо она тщетна.

- Оставьте веру! - теней становилось всё больше и голос их превращался в адское крещендо. – Ибо не найдёшь ты в ней избавление.

- Оставь любовь! – на сей раз омерзительно-ласково выплеснули звуки духи. – Ибо в ней нет покоя и бесстрашия!

От головокружительной карусели света и теней, голова пошла кругом. Я делаю два шага к алтарю и духи настолько сильно завыли, что стёкла пошли сетью трещин, а я и подавно размягчал, и рухнул на одно колено.

- Фриджидиэн! – на лбу Мэльсхедека проступил град капель пота, сам он сжал чашу с водой до белизны костяшек. – Держись!

Исаил, подняв голову продолжил идти, кадя алтарь, словно не было всего этого представления. Три раза, под истошное протяжное улюлюканье и вопли обойдя алтарь, он остановился у воды.

- О, Единый, прими жертву нашу. Мы недостойные отдаём тебе всё, что есть у нас, вверяем души, только помилуй нас.

- Тебе, Царю Небесному, хвалу воздаём за всё, что мы имеем, и просим тебя о помощи, - Мэльсхедек остановился и медленно повернулся на Исаила, окружённого зубастыми, пламенеющими тенями, когти и языки касаются его мантии, по коже расползлась жадная тьма, остроконечными пальцами поглаживая; он же измученным взором окинул Первосвященника и кивнул и тот с ответным кивком продолжил. – Единый, мы просим Тебя – пошли исцеление, пошли отторжение от уз болезней и чумы у Лишари, даруй ей помощь Твою благодатную.

Мэльсхедек достал горсть ладана и кинул его в большую жаровню, сладкий запах тут же окутал нас, вместе с дымом, от которого отступили и тени. Я осмотрелся, и увидел, что они стали кружить, как стая голодных волков, выжидая момента, когда можно напасть.

Исаил теперь продолжил молитвенное служение – кадило с лязгом легло на алтарь, а к Небу устремились слова молитв:

- Что мы попросим у Тебя? Ты оградил народ, просвещённый, от рук злодеев в пустыни Хашан[3], Ты освободил народ Свой от уз града Осс’Тиан. Мы, немощные и слабые, просим исцеления не для себя, но для Лишари, избави её от уз болезней и чумы.

Чёрные сущности снова ринулись на нас. Ледяной цепью на моём горле сжалась ментальная лапа одного из монстров, я пытаюсь вдохнуть, но воздух с трудом проходит в лёгкие. Теперь паника нахлынула на меня, не давая и встать с колена. Глаза уставлены в зеркальный пол, в котором я вижу только своё измученное лицо и круговорот кривых нечеловеческих рож. С неимоверным трудом я поднимаю голову, но вижу только расползающуюся черноту, загородившую даже свет свечей.

- Ты посмотри, как они пытаются, как молятся и как взывают к Небу, что глухо! – верещит из тьмы существо.

- Это забавно, когда в тщетной надежде смертные твари пытаются найти избавление от своих переживаний и тревог!

- Фриджидиэн, - с ласковым воззванием прильнула одна из теней, вонзая в мою плоть острые когти ледяного ужаса. – Не слушай их. Обратись к нам за помощью, и мы исцелим её. Сделай что угодно, что исцели её – это не нанесёт нам поражения! Поверь, тебе не победить.

Сладкие слова этих мерзопакостных духов ничего не стоят, и я знаю это. С твёрдой решимостью, напряжением духа я отмахиваюсь от их предложения.

- Благий Господь! – воскликнул Мэльсхедек и погрузил в воду черное крапило и богатырским взмахом всё залил водой. – Благослови нас водою очищения! Очисти молящихся Тебе благодатью, изливаемую Тобой на нас и просвещающую душу и плоть!

Я ощутил, как капли влаги упали на моё тело, как рубаха стала мокрой и как живительная влага растекается прохладными струйками по коже. Ощутил, как она передаёт мне сил, как кости мои крепнут и плоть исторгает власть духов злобы. Это чувство такое же, что я испытал в том мёртвом храме, при явлении ангела. И как тогда – я снова могу встать, что и делаю, грозно возглашая:

- Не будет победы вашей!

- Можете пробовать, цивилизация до вас уже попытала удачу и проиграла! И теперь все их души – наши!

- Вы – высшие, - даю я им имя, услышанное мной ранее.

- Можете нас звать так. Овцы, покорно идущие путями гибели, именно так нас и прозвали. Но какое нам дело до наречий, коими кличут нас? Вы все сгорите в огне, ваши души – наши! - с визгом стала отступать тьма от области, куда рассеялась вода с кропила.

- Вы лжёте и сбиваете нас с пути! Мы остановим вас! – криком я пытаюсь бороться с их пронзительно-едкими речами.

- Вы всё равно проиграете. Не интригами, но мечом мы возьмём своё! – настаивают тени. – Авадд-Адонн! Он поведёт наши легионы в бой и сокрушит вас! Аввадд-Адонн пройдёт огнём по всем землям и сожжёт всё пламенем очищения! Аввадд-Аддон! Он пришёл!