Вскоре в печке уже потрескивали сухие дрова, теплый дух распространился по комнатам.

Николай молча наблюдал, как Алька проворно бегала по дому, смотрел на ее раскрасневшееся лицо. Никогда не думал, что доведется сидеть с ней наедине ночью, в пустом доме.

Сели к столу, она налила вина в рюмки, ласково, нараспев сказала:

— Выпьем, Коля, за то, чтобы почаще бывал у меня.

Он улыбнулся ей, поднял рюмку:

— Будь здорова, Аля!

Пока сидели за столом, в комнате потеплело. Алька сняла с плеч толстую шерстяную кофту, бросила на диван.

— Сними пиджак, Коля, — сказала она.

Он повесил пиджак на спинку стула.

— Видать, тетка твоя путешественница, а ты все больше одна в доме живешь? Не скучно?

— А кто мне нужен? Эх, Коля! Зря сторонишься, обходишь мой дом за три версты. Не нравлюсь я тебе? — ласково говорила Алька, упираясь в стол пышной грудью и придвигаясь к Николаю. — Всем ты хорош, а меня не любишь. Пей, закусывай, пожалуйста.

Выпили еще по одной, без тоста, просто так. Николай подобрел, снисходительно слушал Алькины излияния, хоть и не принимал ее слов к сердцу.

— Хорошие у тебя хоромы. Тепло, уютно, красиво.

— Какая сама, такой и дом, — хвастливо сказала Алька, повела плечами и добавила: — Нравится, оставайся ночевать.

Она озорно уставилась на него, вся расплылась в улыбке. Ее пухлые губы дрожали, открывая влажные жемчужины крепких, ровных зубов.

— Хочешь соленых рыжиков? Я сейчас.

Она вышла в сени, прикрыв за собой дверь. Минуту повозившись и погремев посудой, подошла к щитку, выкрутила пробку. Потом вернулась в комнату.

— Вот досада! — притворно сказала она. — Опять перегорела пробка.

— Я починю, — поднялся Николай. — Пустяшное дело.

— Да ну его. Посидим так, Коля. Без света даже интереснее. — Она засмеялась, прильнула головой к его плечу. — Не бойся, дурачок. Иди ко мне. Иди же, Колечка! Милый!

— Перестань! — крикнул Николай. — За этим меня позвала? Как была, так и осталась дурехой. Цены себе не знаешь: ты же красивая.

— А что мне делать с моей красотой? — сквозь слезы говорила она. — Вянуть и пропадать? Спать в обнимку с холодными подушками? Красота и молодость пролетят, как залетные птицы, так пусть хоть останется память о любимом человеке.

Он поднялся со стула, шагал в темноте по комнате, то приближался к Альке, то отходил.

— Я не осуждаю тебя, Алька, пойми. Но, ей-богу, ты неправильно живешь.

— Неправильно? А ты выправь мою жизнь, спасибо скажу. Думаешь, я плохая, развратная, раз сама набиваюсь? А если ты хочешь знать, никого у меня не было и нет, одна я одинешенька, хоть в петлю лезь, и только делаю вид, что весело живу и счастливая. Чтоб не жалели…

— Не в том же дело, Аля, — сказал он.

— Помнишь, как ты от меня убежал с сеновала? Наверное, думал, что я испорченная девчонка, а я и понятия не имела о мужчинах. Просто сразу полюбила тебя, и все! И до сих пор люблю. А ты отвергаешь.

— У меня есть своя причина.

— Я знаю, ты никогда на мне не женишься, — перебила его Аля. — Ты любишь Нину. Любишь ведь? А что толку? У нее своя жизнь, сын растет. На что надеешься? Не сумел ее взять, когда свободная была, а теперь забудь мечтать.

— Не тронь ее, Алька, — сурово сказал Николай. — Это моя печаль. А тебе пора остепениться. Вышла бы замуж, детей завела.

— Да не могу я без любви выйти замуж, пойми ты! Тебя одного, дурака, люблю. Сто раз говорю, неужели не можешь понять? Давно знаю, в моем несчастье Нинка виновата. И все равно она не твоя и не будет твоею. Вышла за нелюбимого, а теперь вон и от него ушла, и к тебе не идет. Забудь ее, и все.

— Сейчас все это придумала? — строго спросил Николай. — Такими словами не шутят.

— Клянусь жизнью, ушла Нинка от мужа. Сама ее встретила, с ребеночком шла. У тетки Даши теперь живет.

— Врешь, Алька!

— Чего кипятишься? Все равно не будет твоей. Она свое понятие о жизни имеет. Привыкла на машине ездить, в большой квартире жить, красивые платья носить, в норковых шубах щеголять. А от тебя какой толк?

— Замолчи!

Алька притихла, прижалась спиной к стене.

Николай загремел стульями, в темноте искал пиджак, шапку, пальто.

— Чего вскочил как ошпаренный? Куда побежишь? — примирительным тоном говорила Алька. — Все правда, не соврала я. Не думай, что я Нинке враг. Я по-бабьи жалею ее, знаю, ей тоже несладко жилось, хоть и за инженером была. Что я, что она — обе несчастные.

Она ждала, что он пожалеет ее, скажет хоть одно утешительное слово.

Но он уже выскочил в сени, загремел засовом, хлопнул дверью, ушел.

Николай бежал к дому, где жила тетя Даша. Была глухая ночь, ни в одном окне не горел свет. Поднялся на крыльцо, постоял, отдышался, тихо постучал. Долго никто не откликался. Он стукнул сильнее.

— Кто там? — спросил голос тети Даши.

— Откройте, это я — Николай!

— Что тебе надо? Среди ночи сорвался.

— Нину позовите. На одну минутку.

Голос тети Даши ответил:

— Ничего я не знаю. Иди, шалопутный.

— Откройте дверь, тетя Даша. Это я, Николай! — напирал он на дверь, стуча кулаками.

Дверь не открывалась. Он кинулся к окну и прямо перед собой увидел бледное лицо Нины. Она быстро задернула занавеску, крикнула:

— Нет! Не-ет! Уходи!

Этот крик остановил Николая. Он спустился с крыльца и пошел куда-то в темноту.

Поспелова бросало в дрожь при одной мысли о том, что он должен встретиться с Николаем Шкуратовым и просить его возглавить бригаду электросварщиков. Идти на поклон к своему сопернику, умолять, унижаться и косвенно признаться в том, что прославленный электросварочный цех не может обойтись без какого-то рядового рабочего. Не много ли чести? Да и что, в самом деле, не справимся своими силами?

Он откладывал этот разговор с недели на неделю, и с каждым днем труднее и труднее было решиться на такую встречу.

Уход Нины из дому совсем выбил его из колеи. И надо же было случиться такому именно тогда, когда на заводе столько дела, не успеваешь поворачиваться.

Несколько дней он мучительно решал эту задачу, размышлял, колебался. На днях Косачев еще раз спросил у Поспелова о сварщиках и персонально о Николае Шкуратове. Он, кажется, начинает злиться. Поспелов понял, что дальше тянуть нельзя. Хочешь не хочешь, а пора решать дело. Надо идти к Николаю.

С утра, приехав на завод, Вячеслав Иванович направился в цех горячей прокатки и сварки тонких труб, где работал наладчиком младший Шкуратов. Шумели станы, лязгали и грохотали механизмы, оттягивающие от электропечи стальную огненную ленту, которая с огромной скоростью неслась по рольгангам к маятниковой пиле, отрезанные трубы ровной длины скатывались под струи водяного охлаждения. За пультами сидели операторы, вдоль линии ходили наладчики.

Появившись в цехе, Поспелов издали увидел Николая, направился к нему. Николай тоже заметил идущего по эстакаде Поспелова, насторожился. «Что ему надо? — подумал он. — Какой у него странный взгляд, кого он ищет?»

Николай отвернулся и занялся своим делом, наклонясь к раме с рольгангами. В шуме и грохоте не услышал, как Поспелов подошел к нему сзади, остановился.

— Послушай, парень! Эй!

Николай не отвечал.

Тогда, наклонившись к Николаю, Поспелов крикнул над его ухом:

— Слушай, Шкуратов! Переходи в трубопрокатный цех. Нужны опытные сварщики. Косачев тебя просит.

Николай, не отрываясь от дела и стоя спиной к Поспелову, ответил:

— Косачеву я сам объясню. Не пойду.

Ползущая красная лента странно задергалась, в цехе усилился грохот. В глухом шуме различались какие-то странные гулкие удары и визжащий скрежет.

Поспелов встревоженно посмотрел по сторонам и сразу же понял, где неисправность.

— Это пила! — крикнул он Николаю. — Проверить надо.

— Успокоится. Визжит, как свинья.

Поспелов, однако, беспокойно оглядываясь, пошел вдоль пролета. Поднимаясь по лесенке, лицом к лицу столкнулся с Ниной. Она была в белом халате, с санитарной сумкой в руках. Опустив голову, Нина молча посторонилась, чтобы пропустить Поспелова. Он в замешательстве улыбнулся ей, но она не ответила, пошла на переход.