Косачев любил движение вперед, не терпел успокоенности и застоя. Никакие трудности не останавливали его, он постоянно выдвигал новые идеи, изобретал, искал, тормошил всех вокруг.

Еще с давних студенческих лет Косачев мечтал создать такое идеальное комплексное производство, чтобы оно работало без отходов, в данном случае он видел возможность обеспечить технологию изготовления труб при максимально емком использовании стального листа, получаемого с прокатных заводов. При такой технологии Косачев мог бы полностью сосредоточить все силы инженеров, мастеров и рабочих на главных задачах завода и сделал бы новый шаг к повышению качества и надежности выпускаемой продукции.

Об этом он неоднократно писал в главк, в министерство, пытался обосновать свою идею, но так как проблема долгое время не решалась, а с завода не снимали план по изготовлению емкостей из отходов, Косачев самостоятельно начал эксперименты по отработке технологии изготовления из обрезков стального листа двухшовной трубы большого диаметра. Он имел свои планы: освоить это дело в принципе, а потом вытеснить побочный для завода ассортимент и выпускать из цельного листа новые крупнокалиберные трубы, которые нужны народному хозяйству.

На свой риск и страх, в течение нескольких лет, не торопясь, Косачев оборудовал экспериментальный цех, собрал группу специалистов, упорно подступался к решению заманчивой инженерно-технической задачи. Регулярно выполняя основной заводской план, Косачев всегда умел изыскать из внутренних резервов необходимые средства для задуманного эксперимента, постепенно построил один стан, потом второй к третий, подготовился к сооружению целой линии, твердо веря, что затеянное дело имеет большую перспективу на будущее. Шли серьезные и основательные опыты, все строилось на научной базе. Дело продвигалось так успешно, что уже в прошлом году удалось по-настоящему сварить несколько экспериментальных труб, которые Косачев без ведома министерства рискнул отправить на испытание на участок Газстроя. И хотя это, как известно, кончилось конфузом, Косачев не сдался, продолжая эксперимент.

Косачев знал, что прошлогодний конфуз у многих подорвал веру в двухшовную трубу. Не только в министерстве, но и на заводе многие скептически стали смотреть на это дело. Правда, заводские работники открыто не выступали против, никто не чинил препятствий. Иные рассуждали так: раз у истоков этого дела стоит сам Косачев и является главным заводилой, так пусть он и отбивается своими силами, характер у него твердый, настырный, его просто не сломишь, он любую стену пробьет, докажет свое.

Однако, когда заходил серьезный разговор, возникали горячие споры, иные высказывали возражения прямо в лицо Косачеву. Как всегда, выявлялись и сторонники и противники, выдвигались серьезные возражения, но Косачев закусив удила яростно спорил со скептиками.

— Не рискованно ли с двумя швами? — возражали осторожные люди. — Такого еще не было.

— Не было, так будет, — твердил Косачев. — Вы понимаете, какие выгоды это сулит заводу? Да и не только заводу — всему государству! Мы с вами без особых капиталовложений колоссально увеличим эффективность производства и дадим народному хозяйству совершенно новый вид продукции и, конечно, при этом обязаны обеспечить высокое качество.

— Мы государству и так даем, что положено, — говорил заместитель главного инженера Вячеслав Иванович Поспелов. — Зачем суетиться, искать, выдумывать, когда у нас и так дел по горло. Завод на хорошем счету, дела идут отлично, чего нам не хватает? От добра добра не ищут, Сергей Тарасович. Техническая революция обязывает нас совершенствовать дело.

— И искать новые пути, — перебил его Косачев. — Непременно искать, уважаемый Вячеслав Иванович. Искать и двигать вперед наше дело, вот к чему нас обязывает время.

В разговор вмешался главный инженер Кирилл Николаевич Водников.

— Я не согласен с вами, Вячеслав Иванович, — возразил он своему заместителю. — Мне лично всегда представлялась идея Сергея Тарасовича о двухшовной трубе весьма интересной. Вы отмахиваетесь от нее, ссылаясь на техническую революцию, а я думаю, что именно такой подход к делу, о котором говорит Сергей Тарасович, собственно, и является одним из конкретных выражений сущности технической революции. Здесь сама жизнь соединяет науку с производством. Я целиком и полностью за проект Косачева.

— Я тоже не против, — вдруг возразил Поспелов. — Только не люблю суеты, нам и так неплохо живется.

— Суета, говоришь? — сверкнул глазами Косачев. — Надо различать суету от беспокойства. Суета — пустое дело, а беспокойство — это, брат, вечный двигатель жизни.

— Двигатель, — усмехнулся Поспелов. — В прошлом году нас так двинуло, что до сих пор кое-кто смеется.

Косачеву не понравились эти слова, он оборвал Поспелова:

— Острить всякий умеет. Делом надо заниматься и не прятаться в кусты при первой неудаче. За битого двух небитых дают.

Косачев почему-то вспомнил теперь этот разговор с Поспеловым и словно увидел усмешку упрямого инженера и услышал сказанные с подковыркой слова: «Двигатель… В прошлом году нас так двинуло…»

Тогда Косачев срочно вылетел в Москву, чтобы лично объяснить ситуацию с трубами, явился к министру.

— Все партизаните? — с упреком сказал министр, протягивая Косачеву руку. — Что у вас там творится?

Они были один на один в кабинете и, как старые товарищи, говорили прямо, без лишних предисловий и иносказаний.

Павел Михайлович вышел из-за стола, сел рядом с Косачевым на диване, как бы подчеркивая свою доброжелательность и миролюбие.

— Нехорошо получилось с трубами, — вполне официальным тоном говорил министр. — Дело пустяковое, а резонанс большой. Вся Москва оборвала мне телефоны: что это, говорит, с Косачевым? Правда, что в лужу сел со своими трубами?

— Прямо уж вся Москва? — усомнился Косачев.

— И не только Москва. Из других городов спрашивали. До Свердловска и до Горького слухи дошли. Все удивляются: завод, мол, первоклассный, всему миру известный, а с трубами конфуз. Пришлось успокоить, объяснять, что это за трубы. Новый, мол, сорт, личное изобретение Сергея Тарасовича.

Косачев с обидой покачал головой.

— Смеяться, конечно, можно. Я не оправдываюсь, поспешил и людей насмешил. Однако, скажу вам, Павел Михайлович, дело это все же серьезное. Выгода для завода и государства бесспорная.

— Зря ты хвастаешься, — сказал министр. — Чего тут геройствовать? Тратите впустую ценнейшую сталь.

— Это же отходы, — объяснил Косачев.

— Вам уже давно четко указано, что нужно делать из этих отходов, а вы самовольно, без необходимых расчетов, делаете ваши трубы и позоритесь перед людьми.

— Да что тут страшного? — пожал плечами Косачев. — Допустили промах — сами же исправим. Мы свое дело доведем до конца, дайте срок. Не всякая удача с первого раза бывает. Мы не в игрушки играем, двухшовную трубу обязательно сделаем.

Министр слушал Косачева, смотрел на него в упор и с ироническим укором покачивал головой. Прервал собеседника, мягким, дружеским тоном сказал:

— Скажи мне, я правильно понял ситуацию, Сергей Тарасович? Ты хочешь наладить такое производство труб, чтобы не оставалось отходов стального листа, и таким образом отделаться от изготовления цистерн и прочих емкостей?

— Да, Павел Михайлович, — подтвердил догадку министра Косачев. — Это правда. Я мечтаю добиться абсолютной специализации завода при оптимальном использовании стального листа, предназначенного для нашей главной профилирующей продукции. Это — первое. А второе, скажу откровенно, меня всерьез захватила идея создания двухшовной трубы большого диаметра, и я уже почти на пороге решения этой задачи. Вы не хуже меня знаете, что такие трубы нужны нашему народному хозяйству не меньше, нежели эти емкости, которые мы выкраиваем и шьем, как шьют лоскутные одеяла из обрезков.

Министр молча встал, прошелся вокруг стола и сел в свое кресло. Строго взглянув на Косачева, сказал официальным тоном: