Вечером Поспелов возвращался домой в плохом настроении.

«Ну, что я вздумал лезть в разговор с Прониным? Дал же слово не спорить ни с Косачевым, ни с кем-либо другим об этих пресловутых полуцилиндрах. И все-таки не выдержал, зачем-то вякнул какую-то чепуху! И поделом поддел меня Пронин. Видно, крепкий мужик, имеет свое мнение, зигзагами не ходит, знает прямые дороги. Нет уж, хватит с меня споров, не буду больше строить умника. Надо работать, право же, делать надо дело, как все, что я, в самом деле, валяю дурака?

Нервы, нервы шалят у вас, Вячеслав Иванович, — мысленно говорил самому себе Поспелов. — Учитесь властвовать собой, прекращайте словопрения, раз всем заводом впрягаемся в одну телегу, сообща и надо тянуть в одну сторону».

И хотя Поспелов твердо принял такое решение, покоя в его душе не было. Он понимал, что потеря равновесия началась давно, еще до спора о трубах и до приезда Пронина, и обнаружилась сразу по всем линиям. Все рассыпалось. Заводские дела, которым он раньше отдавался с увлечением, теперь уже не так занимали его. На заводе не клеилось что-то, и дома все было плохо, и не хотелось признаться самому себе, что жизнь пошла наперекосяк, не хватало сил встряхнуться, взять себя в руки, все поставить на свои места. Неотвратимым несчастьем надвигалось на него крушение семьи. Поспелов с каждым днем все больше нервничал, терял опору. И некому было пожаловаться, как-то стыдно плакаться на судьбу, да и деликатное это дело, личная, семейная жизнь. Не получалась она у него с Ниной, трещала по всем швам, ползла, и с ее разрушением разрушалось и падало все остальное — видимое и невидимое людям.

Словно предчувствуя недоброе, Поспелов перед выездом с завода после работы позвонил в поликлинику. Ему сказали, что Нина Степановна уже ушла. Тогда он позвонил на квартиру — телефон не отвечал. Набрал номер детского сада. Нянечка недовольным голосом сказала: «Нина Степановна еще не пришла, мальчик у нас, сидит одетый, ждет родителей».

Он заехал за сыном, торопливо сунул в руку малышу конфету и повез его домой. Нины дома не было.

Поспелов накормил сына, разложил игрушки на ковре, беспокойно поглядывал на часы. Было уже поздно, и он сказал малышу:

— Ты, сынок, поиграй, а я пойду позову маму.

— А где она?

— Наверное, в магазине, тут недалеко. Я скоро, — наобум сказал мальчику Вячеслав Иванович, сам не зная, куда идти и где искать жену.

И только стал одеваться, в прихожей раздался звонок. Он обрадовался, думал, пришла Нина, почти побежал открывать. В дверях стоял товарищ Вячеслава Ивановича, Валентин Разин.

Поспелов приветливо протянул руку приятелю:

— Вот молодчина! Заходи, поболтаем. Что-то мне муторно нынче. Нины нет, душа разламывается.

— А мы ее, душеньку, смажем елеем, — пошутил Валентин, вынимая из кармана бутылку коньяку. — Отличное смягчающее средство. Пока доберемся до дна, и Ниночка вернется.

Нина Степановна часто приходила домой позже Вячеслава Ивановича. Задерживалась в поликлинике, помогала своим коллегам, а иногда кого-нибудь подменяла на дежурстве. Последнее время с Ниной творилось что-то неладное, и Вячеслав Иванович, привыкший к неровному, взрывному характеру жены, заметил в ее поведении беспричинную нервозность, которую она с трудом скрывала. Он делал вид, что ничего особенного не происходит, старался не давать жене поводов для недовольства и раздражения, а если они и назревали и как-то прорывались, он мягко уходил от скандала и ссоры, не допуская резких вспышек. Нина все время была как наэлектризованная, готовая взорваться от неосторожного, косого взгляда мужа, неточного слова, неверной интонации.

Она настойчиво искала случая встретиться с Николаем, хотя и боялась такой встречи. Нужно же объяснить ему все, сказать правду. Пусть знает, что она вышла замуж не по любви и теперь раскаивается, клянет себя. Да и сам он виноват в том, что все так нелепо оборвалось, хотя она и не думает упрекать его ни в чем. Была молодая, неопытная, легко обманулась. А теперь?.. Теперь все может повернуться по-другому, лишь бы только Николай захотел, одно бы словечко сказал — она все бросит и пойдет за ним на край света.

Пока Николая не было в городе, душевная боль, постепенно затихшая после Нининого замужества, дремала где-то в глубине, таилась, как опасная болезнь, не давая о себе знать до поры до времени. Теперь же эта рана открылась, болезнь рвалась наружу. Нина все время думала о Николае, вспоминала прошлое, словно распутывала нить, искала, где завязались узлы, чтобы развязать их и, может быть, вернуться назад, все исправить. Раз невозможно забыть и нет силы избавиться от боли, нужно лечить рану. Все, что связывало ее с сегодняшней жизнью, уходило в туман, размывалось в сознании. День и ночь думала только об одном — о Николае.

С Николаем Нина познакомилась на зимней городской спартакиаде, года четыре назад. В тот день она участвовала в соревновании лыжниц, и случилось так, что на крутом спуске Нина сделала неверный разворот, сломала лыжу и сорвалась в овраг по крутому откосу. Поднявшись, попробовала идти, но почувствовала резкую боль в колене и присела на снег.

Сверху кричали ей:

— Жми скорее! Давай!

Она пыталась подняться, но встать на ноги не могла, сидела на груде снега беспомощная и растерянная.

— Скорее поднимайся! — кричали ей сверху.

Нина подняла голову и увидала, как кто-то подбежал в краю оврага и скатился вниз.

— Вы ушиблись? Помочь вам? — спросил парень, открывая в улыбке белые зубы.

— Кажется, ногу подвернула, — ответила Нина. — Помогите.

Парень осторожно взял ее под руку, помог подняться. Приминая ботинками рыхлый снег крутого овражьего откоса, они с трудом стали взбираться наверх. Он помог ей добраться до лыжной базы, усадив на скамейку, участливо спросил:

— Порядок? Не болит?

— Большое спасибо, — сказала парню Нина, протянув руку на прощание. — Ну и опростоволосилась же я нынче — позор. Так глупо вышла из игры.

Парень, однако, не торопился уйти, стоял перед девушкой и любовался ее свежим раскрасневшимся лицом и большими сверкающими черными глазами.

— Между прочим, — сказал он девушке, — меня зовут Николай. Николай Шкуратов. А вас как?

— Нина, — сказала она и засмеялась от смущения. — Вы спортсмен?

— Какое там! — махнул он рукой. — На лыжах, конечно, умею, но так… А вы из команды «Медики»?

— Угадали.

Она старалась согнуть ногу в колене, поглаживая его руками, морщилась от боли. Николай сочувственно смотрел на нее.

— У меня к вам большая просьба, Нина. Как только заживет ваша нога, пойдемте в кино. На любую картину и на любой сеанс.

— Вот чудак! — Нина засмеялась, снимая с головы красную шапочку, встряхивая рассыпавшиеся темные волосы.

Как только Нина поправилась, Николай уговорил ее пойти в кино. Потом, провожая девушку домой, к своему удивлению, узнал, что она живет у его дальней родственницы, одинокой «тетки Дарьи», как звали ее все Шкуратовы, хотя она была не теткой, а троюродной племянницей Никифору Даниловичу.

После работы Николай спешил к воротам городской поликлиники и ждал, когда освободится Нина и выйдет к нему.

Все медсестры и врачи давно обратили внимание на молодого настойчивого ухажера, говорили Нине:

— Какой ладный, красивый парень! Чем не жених? Не прозевай, другие девки вмиг пришвартуются.

Но Нина не торопилась признать его женихом. Хоть он видный и умный, даже красивый, а все же не сразу его поймешь. Кто знает, каков он? Жизнь приучила Нину к сдержанности и осторожности. Нина не могла так сразу броситься навстречу, и сердце ее и душа открывались не вдруг. Николаю нужно было проявить много терпения, чтобы дождаться того дня, когда девушка до конца поймет его и разберется в своем собственном чувстве.

Николай был слишком молод, горяч, нетерпелив и, как многие молодые люди, считал, что от жизни нужно брать все решительно и мгновенно.

Однажды он сказал Нине:

— Ты знаешь, я скоро ухожу в армию и хочу, чтобы ты стала моей женой.