«Это почти наш вариант», — подумал Косачев, но тут же мысленно похвалил самого себя: «Наш проект лучше. У них все еще только в уме да на бумаге, а у нас уже дело делается, нас не догонишь».
Министр слушал ораторов и изредка перебивал, задавал вопросы. Все чаще раздавались реплики работников Госплана, Минфина.
Вскоре Косачева стала утомлять перекрестная словесная дуэль, он перестал вникать в подробности и детали предложений других людей, сосредоточенно думал о том, как лучше выступить ему самому, и напряженно ждал, когда министр предоставит ему слово.
Наконец Павел Михайлович обратился к Косачеву:
— Пожалуйста, Сергей Тарасович.
Косачев поднялся с места, спокойно стал излагать свой план изготовления нового вида труб большого диаметра. Когда он сказал, что завод работает над созданием двухшовных труб, в зале поднялся гомон, с разных сторон раздались восклицания:
— Ловко придумали.
— Широкий диаметр с двумя швами? Смело.
— Выйдет ли?
Не обращая внимания на реплики, Косачев продолжал свою речь ровным тоном, а под конец не выдержал, заговорил горячо и громко, обращаясь к министру:
— Поверьте нам, Павел Михайлович, наш коллектив готов выполнить эту задачу.
После Косачева выступило еще несколько человек. Дискуссия разгоралась, кое-кто горячился, брал слово два и три раза. Когда все высказались, министр стал подводить итоги и сообщил, что находит целесообразным просить ЦК и Совмин включить в план новой пятилетки те встречные предложения, которые были наиболее обоснованы как реальные и перспективные для народного хозяйства. В числе таких предложений министр назвал предложение Косачева, сказав при этом о выделении дополнительных средств.
Косачев облегченно вздохнул. Кажется, все пошло так, как ему хотелось. «Министр занял мудрую позицию, по-государственному ведет дело».
По залу неожиданно пошел гул, раздались реплики, кто-то сказал из угла:
— Извините, Павел Михайлович. Можно два слова?
Это насторожило Косачева: как бы не повернулось колесо в иную сторону.
Заговорил экономист Бирюков. Он возбужденно и настойчиво стал выкладывать свои доводы против косачевского проекта.
— Денег Косачеву дать можно, — сказал он. — Но есть ли в этом целесообразность, Павел Михайлович? Вложим капитал, а потом окажется, что на фоне новых, строящихся заводов косачевский цех — всего лишь кустарное, нерентабельное предприятие. Что будем делать? Ставить его на простой? Это несерьезно, товарищ Косачев, — резко обернулся экономист к Косачеву, как бы подчеркивая, что возражал не министру, а директору завода.
— Вы забыли, какой у нас цех, — возразил Косачев. — Если его расширить и пустить в ход, как мы предполагаем, то не всякий новый завод сможет потягаться с нашим цехом. Вы же сами, товарищ Бирюков, когда-то работали на нашем заводе и хорошо знаете.
— Довольно спорить, товарищи, — остановил перепалку министр. — Я настаиваю на тех предложениях, о которых сказал. Внесем их в ЦК и в правительство и будем ждать решения.
На этом совещание у министра закончилось. В полночь Косачеву позвонил Бирюков.
— Как настроение, Сергей Тарасович? — спросил он дружеским тоном.
— Превосходное, — бодро ответил Косачев.
— Не рано ли торжествуете? Подождем, что скажут в ЦК. Но я, собственно, звоню по другому поводу. Хотел посоветовать: просите денег побольше, все равно срежут наполовину, вы же знаете.
— Спасибо за совет. Как-нибудь сам соображу.
— Извините, я по-дружески. Общее же дело. До свидания.
— Будьте здоровы! — Косачев положил трубку, подумал: «Чего он добивается? Хочет, чтобы я напугал Министерство финансов своим запросом и нарвался на отказ? Мне же ни копейки лишней не надо».
Косачев вспомнил, что Бирюков и раньше всегда был против финансирования экспериментальных работ на заводе, признавал бесперспективность этого дела и теперь боялся, что признание и утверждение косачевских предложений может серьезно подорвать авторитет экономиста.
«Вот человек, — подумал Косачев. — О чем заботится в такой момент? Да шут с ним, с его авторитетом».
Вскоре состоялось совещание в ЦК. Еще до начала, проходя в зал, Косачев неожиданно встретился со своим старым знакомым — инженером Иваном Николаевичем Прониным, в прошлом известным специалистом-прокатчиком.
«Где он теперь? — подумал Косачев. — Кажется, после юга был переведен во Внешторг? Неужели все еще там?»
Косачев живо вспомнил те годы, когда у них на заводе только налаживалась горячая прокатка труб, и Пронин, тогда еще молодой, приехал к нему на работу. Они близко сошлись тогда, Косачев высоко ценил Пронина, как отличного специалиста, хорошего товарища. После, когда Пронин работал в других местах, Косачеву не раз доводилось встречаться с ним, и хотя эти встречи были короткими и не всегда носили деловой характер, Косачев все больше проникался уважением к Пронину, как к человеку умному и дальновидному.
Косачев и Пронин пошли навстречу друг другу, пожали руки.
— Здравствуйте, Иван Николаевич. Какими судьбами?
— Гора с горой не сходятся, а люди, знаете, вот так. Очень рад вас видеть, Сергей Тарасович.
«Вот чудеса, — думал Косачев. — Никак не ждал встретить Пронина на этом совещании. Зачем он здесь и в каком качестве? А впрочем, прекрасный случай. Поговорить бы с ним, перетащить на завод. Отличный организатор. Знает трубопрокатное дело, работал у нас, знаком с людьми, с обстановкой — словом, свой человек, лучше не придумаешь. Но согласится ли?»
Ровно в десять часов в зале появился ответственный работник ЦК Алексей Степанович Коломенский, министр Павел Михайлович и другие товарищи.
Коломенский обратился к собравшимся:
— Центральный Комитет внимательно рассмотрел предложения министерства и в основе одобряет ваши встречные планы по дополнительному увеличению производства труб, и особенно — крупнокалиберных.
Косачев вдруг почувствовал, как сильно забилась кровь в висках, незаметно стиснул голову руками, ждал, когда схлынет боль, с иронией подумал о себе:
«Уймись, уймись, старый дурень. Все идет как надо. Наилучшим образом. Будем делать двухшовную трубу. Будем!»
Коломенский не произносил длинной речи, а просто, глядя в зал, обращался персонально к каждому директору завода, чьи предложения принимались, и спрашивал:
— Все взвесили, товарищ Миронов? Реальный план.
— А ваши предложения, товарищ Грибанов, обсуждались в коллективе? Партийная организация поддерживает?
Когда дело дошло до Косачева, Коломенский улыбнулся и дружеским тоном сказал:
— У вас, кажется, особый случай, Сергей Тарасович? Двухшовная труба? Интересное дело, желаем успеха.
Коломенский повернулся лицом к министру, потом к Косачеву.
— Принимаем решение: поручить вашему заводу срочно приступить к освоению производства двухшовных труб большого диаметра. Все иные работы передадим другому предприятию. Так, Павел Михайлович?
— Министерство согласно, — ответил министр.
— Как вы считаете, товарищ Косачев, когда можно практически начинать?
Косачев лукаво прищурился.
— А мы уже начали.
— Это не считается, — мягко перебил Коломенский. — Беритесь за дело по-настоящему. Быстрее переходите от экспериментов к настоящему делу, с широким размахом.
— Какой обусловим срок выпуска первых промышленных труб? — спросил Косачев.
— А как по-вашему? Только абсолютно реально, без хвастовства.
— Нам хватит двенадцати месяцев.
— Что нужно заводу? Какая помощь?
— У нас есть все, товарищ Коломенский. Дело за нами. А просьбы изложены в нашей записке.
— Хорошо. Будем действовать сообща. Пришлем на завод уполномоченного ЦК. О всех нуждах докладывайте лично мне.
— Можно обратиться с одной просьбой? — спросил Косачев, вспомнив важную мысль, которая возникла у него в начале совещания.
— Слушаю вас.
— Прошу в качестве уполномоченного послать к нам товарища Пронина. Мы с Иваном Николаевичем встречались по работе, он, в сущности, хорошо знает наш завод.
