Нина подхватила сынишку на руки, но тут же опустила на пол:
— Отойди, я холодная. Простудишься, дай раздеться.
— Где ты была? — недовольным голосом спросил ее Поспелов, не выходя в прихожую и не пытаясь помочь жене снять шубу. — Знаешь, который час?
Не обращая внимания на строгий тон мужа, Нина мирным шутливым тоном сказала:
— Счастливые часов не наблюдают. Правда, Коленька?
Легко подняла на руки сына, пошла в комнату, где был муж.
— У меня еще нет часов, — ответил мальчик и засмеялся. — Когда вырасту, купишь мне вот такие круглые, большущие, как кулак?
— Обязательно куплю, — пообещала Нина. — Ты уже пил чай?
— Ага. И апельсин съел. Папа принес.
— Не один, а два, — сказал Вячеслав Иванович. — И маме оставил, самый большой, как дыня. Принеси-ка.
Коленька побежал на кухню и тут же вернулся с большущим апельсином в руках.
— Вот! — сунул он Нине апельсин. — Это тебе.
— Спасибо. А ты не хочешь?
— Я наелся.
— Ну молодец, иди спать.
Она повела сына к постели.
Вячеслав Иванович продолжал хмуриться.
— Сегодня опять нянечка ругалась, что поздно приходим за Колей, — громко сказал он. — Хорошо, я догадался позвонить с работы в детский сад, узнал, что тебя не было, попросил подождать, сам заехал за Колей.
Нина молчала, укладывала мальчика.
— Ты меня слышишь?
— Да. Говори.
— Слыхала новость: Косачев сбежал из больницы, устроил переполох, все телефоны на заводе оборвал?
— Неугомонный человек, — сказала Нина с одобрением. — Если бы вы все так работали…
— Оставь, пожалуйста. Человек не машина. Про тебя я сказал нянечке, что в больнице дежуришь. Поверила.
Он ждал, что жена сейчас объяснит, где она была и почему так поздно вернулась. Но Нина шутливо сказала:
— Я же знаю, что ты находчивый, с тобой не пропадешь. Ужинал?
— Не хотелось одному. Ждал тебя.
— Сейчас приготовлю. Иди, я быстро.
Он пошел на кухню, сам поставил на стол два прибора, на плиту чайник, уселся и терпеливо стал ждать, когда Нина уложит сына и придет ужинать…
Кто-то из мудрых сказал: чтобы хорошо понять взрослого человека, надо узнать, как он прожил детство и юность. Все доброе и злое, сильное и слабое имеет свое начало.
Нина родилась в Москве на Таганке в старом деревянном доме, приютившемся в тихом переулке с узкой мощеной дорогой и тесными дворами. В большой комнате на втором этаже было много громоздких вещей: двустворчатый шкаф, никелированная кровать, кушетка, высокий кованый сундук, круглый стол и стулья с резными дубовыми спинками. На стенах висело десятка два фотографий — и в рамках, и под стеклом, и просто приколотые к обоям железными кнопками. Над кроватью от самого потолка был натянут старый выцветший ковер темно-коричневого тона с поблекшим узором. Ярким желтым пятном на нем выделялась гитара, подцепленная к согнутому гвоздю тугой петлей из синей шелковой ленты. По праздникам к Нининым родителям приходили гости, пили чай, иногда танцевали, а чаще всего пели песни. Нинина мама играла на гитаре, запевала сильным низким голосом, другие подхватывали напев, а иногда слушали ее молча с задумчивыми, мечтательными лицами.
Когда же от ее песен становилось грустно, отец отбирал у матери гитару, притопывая ногами по деревянным половицам, лихо ударял по струнам, играл веселые задорные припевки, выкрикивая слова мягким баритоном. Вышагивая вокруг стола, останавливаясь перед каждым гостем, он вовлекал всех в веселую игру, и все поддавались азарту, начинали петь, плясать, поднимали такой шум, хоть святых выноси.
Единственное широкое окно выходило на улицу, отсюда было видно все, что делалось в переулке, как люди шли в магазин или на работу, какие машины проезжали по мостовой. Дверь из комнаты выходила в кухню, а из кухни можно было пройти на лестницу, спуститься вниз на крылечко и во двор. Во дворе бродили куры, выискивая в траве поживу, в дальнем углу соседи пилили дрова. У водонапорной колонки звякали ведра, кто-то набирал воду.
По вечерам над воротами зажигалась лампочка, и, когда дул ветер, она колебалась, как маятник, и раскачивала тени во дворе и в переулке. От этого монотонного убаюкивающего колебания света и теней иногда находила такая сонливость, что хотелось убежать со двора. И стоило людям сделать сто или двести шагов, как они попадали на шумную светлую улицу большого города, шли в новый кинотеатр, в большой многоэтажный универмаг или спускались в подземное залы метро, терялись в пестром, неугомонном людском круговороте.
И вся эта жизнь внезапно ушла. На девочку нежданно обрушилась беда: Нинины родители, уехавшие в летнюю геологоразведочную экспедицию, попали под обвал в горной расщелине и погибли.
Так в пятилетнем возрасте Нина осталась сиротой, и ее отдали в подмосковный детский дом. Навсегда запомнился ей сосновый лес, заросшая камышами мелководная речушка и деревянный дом, низкий, приземистый, растянувшийся вдоль дощатого забора. У дома было несколько крылечек, и Нину приучили входить только в крайнее слева с желтыми перилами, а на иные крылечки ходили другие дети, постарше. Нина помнит розовую комнату с тремя окошками, много узких кроваток, на которых белели подушки. Когда она впервые вошла сюда, ее с любопытством обступили девчонки с круглыми стрижеными головками. Одна из них скорчила рожицу и шепеляво сказала:
— Уходи, ты не наша.
Другая маленькая девочка с родинкой на носу протянула ей куклу, взяла Нину за руку и повела за собой.
— Будем с тобой играть. Теперь ты моя подружка.
Потом время побежало так быстро, что Нина не могла точно сосчитать, сколько раз замерзала и таяла речка, сколько прошло зим, сколько лет, сколько раз прилетали и улетали ласточки. Она уже научилась читать и писать, вышивала цветные узоры, умела накрыть стол, собрать и помыть посуду. Перезнакомилась со всеми детьми в доме, свободно взбегала на любое крылечко, не боясь потерять свое, ходила с ребятами в лес по грибы, купалась в речке, а по праздникам выступала на маленькой сцене, танцевала и пела. Все жители детского дома стали для Нины родной семьей, и воспоминания о другой жизни и о том времени, когда она еще не была в детдоме, вытеснились из ее памяти, как давний сон. Теперь, когда она думает о днях своего детства, перед ее глазами чаще всего встает сосновый лес и желтое крылечко у низкого деревянного дома.
Когда Нине исполнилось восемь лет, ее неожиданно «нашла» родная тетя Надя. Это была красивая молодая женщина с милой улыбкой и мягким, вкрадчивым голосом. Нине запомнились волнистые черные волосы тети Нади, новое синее платье, плетеная белая сумочка, из которой тетя вынула конфеты и фрукты, стала угощать Нину и всех детей.
Тетя Надя увезла Нину к себе домой в новый пятиэтажный дом в зеленом благоустроенном подмосковном городке, где жили авиаторы. Ее муж был летчик, добрый и веселый человек. Он встретил Нину так просто и радушно, будто давно знал девочку и по-родственному любил. Нине с первой минуты стало легко и свободно в новой семье, она подружилась с тетей Надей и дядей Олегом, который разрешал ей надевать его фуражку и китель, не бранил девочку за то, что она, переодевшись в эту амуницию, подолгу вертелась перед зеркалом, любовалась собой.
— А девочек берут в летчицы? — допытывалась Нина, показывая свою выправку.
— В редких случаях. Хлопот с ними много.
— Значит, я буду редким случаем, без всяких хлопот.
Дядя Олег с одобрением смотрел на нее, смеялся.
— И вполне может быть. Ты смелая, дерзкая.
Однажды Нина спросила тетю Надю:
— Почему у меня нет мамы и папы? Что-то случилось, я не могу понять. Я была маленькая, все забыла.
Тетя Надя рассказала девочке всю правду о ее родителях.
— Тогда мы с дядей Олегом были далеко на Севере, ничего не знали об этом несчастье, не могли тебя взять к себе. Теперь мы считаем тебя своей дочерью, ты будешь жить с нами всегда.
Нину отдали в школу. По праздникам возили ее в Москву, в цирк, в парк культуры, катались на «чертовом колесе», плавали на катере по реке. Девочке приходилось бывать и в аэропорту, где служил дядя Олег. Не раз с тетей Надей они приезжали сюда с цветами встречать его из очередного дальнего полета. Счастливо и весело жилось Нине в то время. Да только недолго длилось это счастье: дядя Олег попал в аварию и разбился.
