Боевой порядок полка в наступлении состоял из двух линий батальонов. Батальоны первой линии выстраивались тоже в две линии рот, имея впереди стрелковую роту в цепи. Кроме того, от каждой линейной роты выделялись полувзводы, которые образовывали вторую стрелковую цепь. Все остальные подразделения батальона выстраивались взводными и полувзводными колоннами в 240 м от цепи. В цепи боевой единицей считалось звено из четырех солдат. Наступление стрелковой цепи велось перебежками (по 20–40 м) от укрытия к укрытию. Когда до противника оставалось 40–80 м, стрелки бросались по команде в штыковую атаку. Наступление остальных линий батальона осуществлялось в сомкнутых строях.

Единые тактические взгляды выработать не удалось. Если передовые военные деятели придавали решающее значение стрелковой цепи, то почти весь высший командный состав отводил главную роль линейной пехоте, наступавшей в сомкнутых строях. «Атака сомкнутыми частями, — говорилось в уставе 1875 г. «Батальонное учение», — должна быть сколь возможно подготовлена огнем цепи; поэтому перед началом атаки цепь должна быть не только выслана, но и возможно усилена; огонь ее должен быть самый учащенный»[86]. Следовательно, стрелковая цепь рассматривалась как вспомогательный элемент к сомкнутому строю. Основное внимание уделялось залповому огню и штыковому удару, а прицельный огонь считался второстепенным. Это не позволяло в полной мере использовать возможности пехотного оружия.

Неверие реакционного генералитета в солдат тормозило внедрение в жизнь прогрессивных советов передовых военных деятелей относительно важности обучения войск самоокапыванию. Только в начале 70-х годов на это стали обращать внимание. В «Наставлении для обучения полевых войск саперному делу» 1871 г. указывалось, что «все части пехоты и пешей артиллерии в полном их составе, во время летних сборов, должны упражняться в земляных работах, имеющих целью устройство закрытий от неприятельских выстрелов»[87]. Однако обучение саперному делу не привилось: солдаты не имели малого шанцевого инструмента и окапываться не могли.

При обучении пехоты действиям в обороне также господствовали неправильные взгляды. Большая часть сил батальона располагалась в сомкнутом строю в резерве и лишь небольшая часть — в цепи. Оборонительный бой велся так: противник подпускался к позиции возможно ближе (на 300–500 м), затем по нему открывался залповый огонь; когда же он приближался на 50 м, цепь и резерв стремительно бросались в штыковую контратаку. Таким образом, прицельному огню в обороне, как и в наступлении, отводилась второстепенная роль.

С возрастанием роли нарезного оружия распространилось ошибочное мнение, будто кавалерия потеряла свое былое значение, что она не может, как прежде, успешно вести атаку пехоты. Конницу намечалось использовать лишь при осуществлении таких задач стратегического значения, как маневр на театре военных действий, удары по коммуникациям противника и другие. Считалось, что ей следует придать большую самостоятельность, а значит, изменить содержание боевой подготовки. Важная роль отводилась обучению ее действиям не только в конном, но и в пешем строю, особенно на пересеченной местности.

Много делалось для улучшения боевой подготовки артиллеристов, но и эта работа не была доведена до конца. Зачастую офицеры слабо знали новые образцы орудий, новую теорию стрельбы, не умели быстро выбирать и менять огневые позиции, вести фланговый и косоприцельный огонь. Не в полной мере отрабатывались вопросы взаимодействия артиллерии с другими родами войск. Не было должным образом поставлено обучение артиллеристов сосредоточению огня путем маневра траекторией по важнейшим целям.

Инженерные войска имели достаточную подготовку. Хорошо были обучены понтонные части и подразделения минеров.

Рост численности армии, совершенствование средств борьбы изменения в тактике, усложнение военного дела — все это повысило требования к подготовке военных кадров. Офицеры с высшим военным образованием готовились в Николаевской академии генерального штаба, Михайловской артиллерийской, Николаевской инженерной и Военно-юридической академиях. С 1854 по 1876 г. включительно этими академиями было выпущено 2 288 офицеров. Специальная военная подготовка была сосредоточена во вновь созданных военных училищах с 3 — 4-годичным сроком обучения и в юнкерских училищах — с 2-годичным. В войсках вводились занятия с офицерским составом по расширению и углублению их тактических знаний и навыков.

Несмотря на некоторые достижения, к началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. лишь треть офицерского состава мирного времени получила достаточную военную подготовку. Около половины офицеров окончили юнкерские училища и обладали самыми элементарными познаниями в области военного дела, другие не имели их вовсе. Следует учитывать также, что офицеры с хорошим военным образованием служили в гвардии, артиллерии и технических войсках, а в пехоте и коннице их насчитывались единицы. Высшие руководящие должности в русской армии замещались, как правило, лицами, близко стоявшими к царскому двору. Это вело к тому, что во главе войск часто оказывались малоспособные генералы.

Военно-морские силы России, переживавшие переходный период от парусного деревянного флота к паровому броненосному, состояли из кораблей самых различных классов и типов. На состоянии Черноморского флота продолжали сказываться последствия Парижского договора[88]: в его составе не было ни одного современного боевого корабля. Имелись всего 2 броненосные плавучие батареи («поповки»), 4 винтовых деревянных корвета, 7 вооруженных пароходов, 13 винтовых шхун, яхта «Ливадия»[89]. К этим кораблям в начале войны были присоединены еще 12 пароходов, купленных у Русского общества пароходства и торговли, и минные катера. Наиболее совершенными являлись «поповки» — крупные плоскодонные бронированные паровые суда конструкции вице-адмирала А. А. Попова и корабельного инженера А. В. Мордвинова. Это были броненосцы «Новгород» и «Вице-адмирал Попов». Они служили в основном для оборонительных целей. Все остальные суда не имели брони и были слабо вооружены.

Таблица 4

Основные данные броненосцев береговой обороны ("поповок")[90]

В лучшем положении был Балтийский флот; в его составе числилось 27 броненосных, 26 неброненосных и два парусных корабля. Каспийская, Аральская и Сибирская флотилии насчитывали в общей сложности 25 неброненосных судов. Но вследствие стратегической разобщенности театров сосредоточить для предстоящих военных действий все эти силы или хотя бы часть сил на Черном море не представлялось возможным.

Таким образом, накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в русской армии была проделана огромная работа по улучшению вооружения, организации и подготовке. Военные реформы 60 — 70-х годов имели большое значение. Их главная задача — приспособить вооруженные силы феодального государства к условиям капиталистического развития страны — в основном была выполнена. Русская армия превращалась в массовую армию буржуазного типа. Однако вследствие экономической отсталости России и реакционной политики царского правительства военные реформы не были и не могли быть последовательными. И после реформ в царской армии сохранилось много порядков, свойственных феодальной армии.