— Для безопасности, — сказал он. — Кулак есть кулак, как бы чего не выкинул.

Каро не участвовал в нашем продотряде.

Чего греха таить, к нему мы все же относились настороженно, не посвящали его в свои сокровенные тайны.

Как ни говори, сын богача, а вдруг возьмет да выдаст наши планы?

Во многих переделках мы потом бывали, но Каро не изменил нашей дружбе. Мне и сейчас перед Каро немного неловко за нашу излишнюю подозрительность.

В домах еще горел свет, когда мы постучались к Геворковым. Во дворе гулко и раскатисто залаяла собака. Ворота открылись. У входа показался тучный, шарообразный старик, освещенный неровным красным светом коптилки, которую он держал в руке.

Собака заливалась неистовым лаем. Хозяин притворно покрикивал, делая вид, что не может ее унять. Узнав, кто мы и зачем пожаловали, он совсем потерял управу над собакой. Почему-то погасла в руках коптилка.

Холодный ночной мрак поглотил весь двор.

— Это уж зря, — сказал Саркис, — темнота вас не скроет.

Собака лаяла все громче. Чтобы быть услышанным, дядя Саркис прокричал:

— А ну, ребята, осветите двор! Я плохо вижу, с кем говорю.

Затрещали зажженные факелы, разбрасывая в воздухе красные полосы света.

— Где прячешь хлеб? — строго сказал Саркис.

— Если мое слово ничего не стоит, поищи сам, — ответил хозяин, показав спину.

Он заковылял в сторону крыльца, но задержался у лестницы, очищая ноги о поскребок.

— Действуйте! — коротко приказал Саркис.

Вооруженные железными шампурами, мы рассыпались вслед за взрослыми по двору. Факельщики осветили все его закоулки.

Не прошло и пяти минут, как раздался радостный вскрик. Притихшая было собака снова залилась тревожным и гулким лаем. Хозяин у лестницы длинно выругался. Мы побежали на крик.

Посреди двора в свежевырытой яме копошился кто-то. Айказ направил свет факела, вырвав из темноты острые плечи. Это была Арфик. В ярком свете факелов блеснул в яме плоский камень, отодвигаемый Арфик с горлышка колодца. Все было ясно: она нашла то, что искала.

Удачно прошли поиски и в доме Алиханяна. Аво прямо привел нас к спрятанному хлебу, словно сам положил его.

Третьим домом, куда мы постучались в ту ночь, был дом Согомона-аги. Хозяин, видно, ждал нас.

— А-а, милости просим! Проходите, проходите. Но только уговор: найдете что-нибудь — срежу усы, — встретил он нас у ворот.

На крыльце жались друг к другу Цолак, Вард и Беник.

Аво первым прошел во двор. За ним, опережая взрослых, один за другим прошмыгнули остальные члены нашего отряда.

Запылали факелы. От неожиданно яркого света куры тревожно закудахтали. Азиз нес впереди себя остро наточенный шампур, как винтовку на изготовке.

— Копайте вот здесь, — сказал Азиз, не проверив даже шампуром.

Застучали лопаты.

Согомон-ага, сопровождавший нас, спокойно балагурил:

— Копайте, копайте, — может, случайно и клад раскопаете.

— Что-то сегодня тебе очень весело! Смотри, не к слезам ли? — сухо заметил Саркис, покосившись на Согомона-агу.

Когда яма дошла до плеч, Саркис сказал:

— Хватит. Надо искать в другом месте.

Азиз привел нас на новое место. Снова заработали лопаты. Что за черт, опять осечка! Теперь за дело взялись все. Весь двор истыкали шампурами, исковыряли лопатами, но тщетно.

Азиз ходил сам не свой.

— Как же так? — бормотал он. — Все потайные дыры пустые. Куда он дел хлеб?

На рассвете мы покинули дом Согомона-аги.

— Так и уходите? Ни с чем? А я думал, клад раскопаете, поделитесь с нами, — злорадствовал нам вслед Согомон-ага.

Провал с поисками припрятанного хлеба в доме Согомона-аги сильно ударил по самолюбию Азиза.

— Нет, ты подумай только; Арфик нашла, Аво нашел, даже Сурик в долгу не остался. А я? Эх, а еще в партизанах ходил! Хвастун! — ругал себя Азиз.

— Не было хлеба — не нашел. Чего убиваться? — утешал я друга.

— Не было, говоришь? Он тебя с дедом со всеми вашими горшками купить может, а ты — «не было»!

— Ну где он мог спрятать? Был бы у него хлеб, мы нашли бы!

— И дурак же ты, Арсен! — махнул рукой Азиз.

Неудача порядком расстроила и меня. Азиз понял это.

— Давай проследим. Если спрятали хлеб во дворе, они чем-нибудь выдадут себя.

— Давай, — согласился я.

К нам присоединились Васак и Аво.

— Ну как? — спросил Саркис, которому был известен наш замысел.

— Пока ничего. Ночью только часто выходит во двор.

Мы по очереди дежурили в зарослях конского щавеля, бурно разросшегося за подворьем Согомона-аги. То ли пожалев нас, то ли не очень полагаясь на нашу бдительность, к нам присоединился и Аво. Вместе с нами нес дежурство. Если бы Согомон-ага знал о нашем наблюдательном пункте, о бурьяне, надежно скрывавшем нас от глаз хозяина!

Ночные бдения давали о себе знать. Как ни старались, сон нет-нет да схватывал нас. Меня и Аво. Два раза, когда я должен был снять со станка готовый кувшин и, клюнув носом, прозевал момент, колесо сделало лишний оборот, и все полетело к черту. Как сейчас, помню случай с Аво. День был обычный. Дед загружал выемку в круге глиной. Аво усердно подавал. Вдруг лопата с глиной в руках Аво застыла на полпути к станку. Я взглянул на Аво. Он стоял, смешно раскорячив ноги. На спокойном смуглом лице блаженная улыбка. Я громко кашлянул. Аво встрепенулся, тряхнул головой и подал… полупустую лопату. Часть глины уже успела вывалиться.

— Молодец! И как ты догадался, что мне нужно вылепить кувшинчик? — воскликнул дед.

Хитрец, он знал о наших ночных бдениях!

— Напрасно вы с ним связались! Этот ирод изведет вас, — сказал дед.

— Не изведет. Мы накроем его, — упрямо ответил Азиз.

— Дай бог!

Как-то Васак таинственно взял Азиза за руку:

— Странная болезнь у Согомона-аги. Отхожее место под боком, а он справлять нужду бегает в овечий хлев.

Азиз просветлел. Хлопнув себя по лбу, он сорвался, побежал. Через минуту скрылся в глубине двора Согомона-аги. Не успели мы что-либо предпринять, как раздался выстрел. На выстрел сбежались люди.

Не помня себя мы бросились во двор. Азиз лежал ничком, распластав руки. Согомон-ага стоял тут же. Из ружья, зажатого в его руке, курился легкий дымок.

Оцепенение, охватившее нас в первые минуты, прошло, и мы подняли неистовый крик. На шум прибежали и взрослые.

Азиз приподнялся:

— Чего ревете? Это я притворился мертвым, чтобы он больше не стрелял.

Мы кинулись к товарищу. Один рукав его был мокрый. Должно быть, пуля все-таки задела руку. Но Азиз сгоряча не чувствовал этого.

— Ройте здесь!

Согомон-ага сверкнул глазами, но уже был обезоружен. Подоспевший Саркис толкнул его вперед.

— Молись богу, что промахнулся, не то не сносить головы тебе, — сказал Саркис.

Согомона-агу увели.

Опрометчивый поступок Азиза чуть не стоил ему жизни. Ну и попало нам после от Саркиса!

Тем временем три человека лопатами раскидывали в стороны мягкую, податливую землю. Азиз не дал ни увести себя, ни перевязать руку, пока лопаты не застучали по гладкой поверхности камня, прикрывавшего отверстие заветного колодца со спрятанным хлебом…

Рана оказалась пустяковой. Пуля царапнула только по коже. Но это не мешало Азизу еще долго держать забинтованную руку в косынке на груди. Только в гончарной, забывшись, Азиз снимал косынку, и забинтованная рука не хуже другой подавала глину.

— Доконали все-таки бесноватого! — одобрительно покряхтывал дед, поглядывая на нас.

Одной жизни не хватит, чтобы рассказать о полюбившемся тебе уголке все, что о нем стоило бы рассказать. Если ты там родился, если там отделили тебя от пуповины, поля, луга, горы, стремнины, сам воздух таят в себе столько сокровенного…

Как-то вечером я застал у нас дома Мариам-баджи. Лицо матери тревожно. Ну, конечно, Мариам-баджи принесла недобрую весть. Но что она могла еще принести? Несмотря на все добрые приметы, отец не вернулся. Впрочем, было о чем тревожиться, метать, как и встарь, карты. Теван, бывший царский офицер, сколотив большой отряд, пошел на Советы. Да, было такое. И без карт Мариам-баджи знаем: идет она, вражина, из села в село, завоевывая Карабах. Еще говорят, что в Зангезуре снова объявился Нжде и со своим войском спешит на помощь Тевану.