И понимала, что череда событий приведет её к какому–нибудь результату.

Только вот к какому? Ей было понятно. Что ей придется выйти замуж без любви — без мужика ей не потянуть этот дом.

Раньше хоть Малаша снимала нагрузку домашних дел, а она с детьми занималась хозяйством.

Взваливать на восьмилетнего Ивана всю работу ей не хотелось — девушка и так видела, что он старается, но до его полноценного вклада в мужскую работу было далеко.

Он многому научился у Архипа, но привлекать того ей стало стыдно. А то уже Татьяна смотрит подозрительно на неё. Не хватало, чтобы и она ревновала.

И так слухи шли по деревне, а посудачить кумушкам было от чего. Один к девушке только хотел посвататься, так потом ходил с разбитым лицом. Тимофей дал понять, что ему не стоит подходить к ней.

Одни судачили, что полюбовница она ему, вот и отваживает всех женихов от неё.

Другие защищали: говорили, что никто не видел его у неё и некогда Оливии бегать на свидания — дом и дети на ней, да ещё лежащая старуха.

Как всегда, разделились мнения, но многие понимали, что Тимофей не со злобы никого к ней не подпускает, а от большой любви.

Никак не может он смириться с потерей и со своим положением, только все понимали, что выхода из этой ситуации нет.

— Мам, ты чего? — обеспокоенно спросил её Иван.

— Задумалась я. Вы кушайте, — улыбнулась она.

На столе стоял пирог с капустой. А ребятишки доедали гречневую кашу с мясом. На плите поспевало какао, которое так понравилось детям.

Отправила их отдыхать пораньше: им всем сегодня пришлось хорошо потрудиться.

Огород требовал подготовки к весенней посадке, вот им и пришлось его вскапывать.

Марьюшка в доме прибиралась, и сейчас у Оливии все руки болели от лопаты.

— Слишком рьяно взялась. Хочется побыстрее всё сделать, а не получается, — тихо проговорила она.

А в голове уже выстраивались все дела в большущую очередь.

Но самое первое — это надо договариваться о поездке в город. Муки ещё хватит, а крупа подходит к концу.

И самое главное, корову обязательно купить: без неё не будет сыра и дополнительного дохода.

Она не знала, что пропажа коровы было делом рук старосты.

Он устал видеть несчастной свою дочь и слушать её жалобы, что Тимофей до сих пор ни разу к ней не прикоснулся.

Даже в ту ночь он думал, что рядом с ним Оливия, всю ночь звал её по имени, и Фросе пришлось смириться с этим, крепко стиснув зубы.

Поэтому до сих пор злость и ревность на Оливию не проходила, и она требовала у отца что–то придумать, чтобы убрать девушку из деревни. Спровадить её с глаз Тимофея.

—Придумай что–нибудь! Пусть уедет. И тогда Тимофею некуда будет деваться, и он будет мой, — плакалась она отцу.

Вот он и придумал. Сначала увёл корову, а затем решил найти ей мужа в другой деревне.

Потому что последней каплей было, когда Тимофей наглядно показал, чтобы парни не совали нос к Оливии, а значит, он никому не даст посвататься к ней.

Они и сплетни пустили, что она его полюбовница, решив, что после такого девушка будет посговорчивей.

Только то ли совесть его заела или что другое, только договорился со знакомыми о молодом женихе, которому стукнуло двадцать пять лет.

Может, забоялся, что она за того, кто постарше, не пойдёт, а тут —молодой парень: не дурён лицом, то и быстро согласится.

Договорились, что жених приедет в деревню в гости, а Оливию он пригласит к себе домой и там уже договорятся. Если что, и денег даст.

Если всё сложится быстро, то распишут здесь же у него, и тогда Тимофей ничего не сделает.

Он знал, что Оливия его приструнит, чувствовал, что она на него благотворно влияет и быстро спесь с него собьёт.

До сих пор только издали наблюдает за ней, потому что её наказ —

не подходить к ней — он исполняет, даже не старается нарушить.

Оливия не знала и даже не догадывалась о планах старосты. Ей, конечно, приходила мысль уехать, но куда?

Она знала обо всех сплетнях о ней и о том, что Тимофей своим поступком закрыл ей возможность создать семью в этой деревне.

Девушка злилась на него и одновременно была рада, что он до сих пор любит её.

— Только от такой любви непонятно, что получится. Неужели он не видит, что трудно мне? А кто поможет? Всех распугал. Сделал одолжение. И я, дура, чего жду? — ворчливо рассуждала она, беря дошивать сорочку.

Смётку она уже сделала, похвалила себя за ровные стежки, и сейчас начала делать запошивку.

Сначала она прошьёт швом в строчку — здесь стежки должны близко размещаться друг к другу.

Затем она разгладит шов с другой стороны и подогнёт второй край, закрывая первый, опять обязательно прогладит и по краю пройдётся таким же швом.

Можно, конечно, пройти и швом для рубца, но ей нравился больше первый способ — он выходил более мягким.

Так как сорочку девушка раскроила под бретельки, то в этот раз решила немного облагородить её.

По груди и на подоле пройдёт вышивка ришелье, имитируя кружева.

В городе она их не увидела, но кто знает, может, в другом месте они есть, просто не дошли до этого городка.

И Оливия склонилась над шитьём, с горьким чувством, что такую красоту Тимофей и не увидит.

И одинокие слёзы тихо закапали из глаз. Вытерев их, услышала:

— И зачем слёзы льёшь? Ты лучше, хозяйка, молочка дай.

Она отняла взор от шитья и увидела напротив маленького мужичка: пшеничные волосы были всклокочены, маленькие глазки и пыльная растрёпанная борода.

— Леший, — рассеянно произнесла она.

—Фр.., чо удумала! Леший в лесу, а я тут — дома, — заворчал он.

— Домовой!?

— Наконец узнала! Домовой, домовой. Молочка дашь?

Оливия машинально налила ему молока в кружку и пододвинула пирог.

— Угодила, хозяйка, — благодушно ответил он после того, как умял угощение.

— Ты откуда взялся? Почему я тебя раньше не видела? — отойдя от внезапного появления чуда, задала вопрос.

— Так ты ещё в пору не вошла. Как вошла, так я и проснулся, — он смотрел и хитро улыбался.

— Не поняла, в какую пору? — заинтересовалась она.

— Так ты пришлая, не от мира сего. Вот когда ты приняла этот мир окончательно, то Создатель принял и тебя, так ты и приобрела пору.

— Слушай, давай без загадок. Ты мне всё объясни и про пору, и про Создателя, а то мне ничего непонятно, — попросила девушка его.

— Создатель — это всё вокруг. Можно сказать, природа, или Триединый, или мироздание. Как хочешь, так и говори, а для нас — это Создатель. В пору — ты свой дар развивать начала, вот я и проснулся.

— Какой дар? — удивилась она.

— Дар у тебя — делать природу вокруг лучше. Ты не задумывалась, почему в этот раз такой урожай собрали с полей? Это только из–за тебя. А в огороде? А грибы, ягоды, которые сами в твои руки идут? Люди в этой деревне не понимают, чего они могут лишиться, если ты уедешь отсюда, — продолжил он.

— Я пока не собираюсь уезжать, — пожала она плечами.

— Посмотрим. Не нам решать что будет, а что нет, — философски проронил он.

— Наверное, имя тебе нужно дать: где–то про это читала я. Или у тебя имя уже есть? – спросила она, раздумывая над его словами.

— Имя нужно, а то я спал и имя проспал, — рассмеялся он.

— Добрыня, — выпалила она. Почему такое имя, она сама даже не знает. Просто где–то в подсознании прозвучало это слово.

— Хорошее имя. Добрыня, — просмаковал он, причмокивая губами.

— Пойду, посплю ещё, сил набраться надо. Немного ослаб. А ты, хозяюшка, подумай, что нужно тебе в первую очередь собрать, если что, — и исчез.

— Не поняла. Что если что? — недоумение отразилась на её лице.

— Добрыня? – позвала она.

— Шустрый. Исчез, а мне ребус разгадывай. Если что? Что если?

Дня два Оливия думала о словах домового, но ничего конкретного так и не придумала, а новый жилец пока даже и не показывался на глаза.