—Так положено…, — он даже стал заикаться, и его хитрые глазки заметались по комнате.

Оливия вышла, принесла документ и молча подала его. Он, прочитав его, вернул документ и проронил:

—Всё в порядке! А ты, Оливия, ничего странного не заметила, когда эти разбойники напали на вас?

—А что я должна заметить? Меня ударили сразу по голове: хорошо, что не добили: подумали, что я уже мёртвая. А когда очнулась, никого уже не было, – спокойно ответила она, вспомнив, что девушка уже лежала, когда мужик прятался под телегой.

Помявшись немного и больше не спросив ни о чём, Филимон ушёл.

А Оливия после его ухода долго думала, и ей пришла мысль, что неспроста напали разбойники и, вероятно, знали, что тот мужик вёз деньги.

И староста не случайно приходил проверять документ и расспрашивал её о нападении.

И Оливия похолодела от мысли, что как она, бедная девушка, отдала такой большой долг по деревенским меркам, и они заподозрили её в этом.

Ой, какая оплошность! И что теперь делать? Впредь надо быть осторожной и не раскидываться этими деньгами.

А Оливия уже обдумывала, что прикупит из продуктов и одежды.

Придётся повременить со всеми покупками и выждать время.

С обыском не придут, а доказательств у них нет. Судя по их интересу, они знали обо всём, и нападение разбойников были делом их рук.

«Придётся ходить и оглядываться. Вот же вляпалась!» — подумала она.

Только все страхи постепенно ушли в сторону — просто Оливии некогда было думать об этом постоянно: хозяйство требовало заботы и внимания.

Тем более поспели ягоды, и они втроём поспешили собрать сладость, пахнущую лугом и солнцем.

Выбрав пригорок, который пестрел ягодами, подставляя свои грозди под ласковое солнышко, они с энтузиазмом стали собирать их.

И, конечно, первые ягодки были отправлены в рот, которые растекались и дарили детскую радость и ощущение счастья.

Ребятишки весело ползали по поляне, соревнуясь, кто больше соберёт ягод.

— Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая мерещится, — засмеялась Оливия и услышала, как они подхватили её прибаутку.

С полными корзинами они весело ввалились дом: все усталые, но довольные. И ягод наелись, и с полными корзинами пришли.

Оглядев фронт работы, и подумав, что им придётся ещё много потратить времени на переработку ягод, Оливия Ивановна чувствовала себя уставшей, но всё равно счастливой.

.«А с ягодами? Что с ними сделается? Перемоем и поставим сушиться — варенье тут не варят за неимением сахара», — промелькнула мысль, когда они вчетвером занялись их помывкой.

Чердак стал прибежищем и для ягод, которые вальяжно расположились на полотне для просушки. И в огороде её радовала посаженная рассада. Она недолго сидела под тканью и вскоре осчастливила дружными, хорошими всходами. Поэтому пришла пора снять полотно и дать им волю. Капусту девушка освободила из плена, а вот на огурцах они с Иваном соорудили неказистую теплицу.

Повздыхав, что тут нет настоящих теплиц, они поставили деревянные бруски и приподняли ткань, открыв её с одной стороны.

«Вот и теплица. Поискать проволоку и сделать дуги», — сделала зарубку в своей памяти.

Тем более, что у соседей пошли первые огурчики, а у них только подрастали. А это значит, надо укрывать их от холода, чтобы могли расти до осени.

Марьюшка взялась ухаживать за рассадой, поливая и подкармливая огурцы, как научила её Оливия.

Коровий навоз был в избытке, и, удобряя овощи, она помогала им расти, и вскоре и на их столе появились огурчики.

И спустя время все наслаждались салатиком с маслом или со сметаной, которую делали путем сквашивания молока в тёплом месте до загустения сливок.

Затем горшок с содержимым выносили в прохладное место, где продукт доходил до нужной кондиции. Сметану можно было употреблять в пищу через сутки.

Всему этому её научила Малаша, потому что Оливия не имела представления, как можно делать сметану в таких условиях.

И с грустью вспоминала, что сметану всегда можно было купить в магазине, и не надо было что–то выдумывать.

Но тут магазинов и супермаркетов не было, а были только женские ручки, на которых держалось почти всё хозяйство.

Малаша подогнала под неё верхнюю одежду, и Оливия щеголяла в новых нарядах, чувствуя себя актрисой в каком–то историческом фильме, который, вероятно, никогда и не закончится.

Малаша нашила рубашек и для детей, раскроив из остаточного материала, который прикупил её сын незадолго до той болезни.

Сейчас Иван ходил в рубашке до колен и брюках, а Марьюшка красовалась в сорочке, подпоясанной шнурком.

Оливия перестала волноваться по поводу одежды на холодный период: у них пока было всё необходимое.

Что её расстраивало, так это то, что они бегали босиком. Обувку для детей не шили на лето, в холодное время носили кожаные полуботинки на низкой подошве, а зимой все ходили в валенках.

—Неужели лапти никто не придумал? — ворчала она.

Размышляя об этом мире, она сделала вывод, что до неё уже были попаданцы, которые меняли его, привнося что–то новое.

И девушка училась всему свежему из этого мира, которому, в принципе, она и не уделила бы внимания в своём информационно–техническом мире.

С развитой техникой, которая давно заменила многие ручные работы, у Оливии даже бы не возникло желания изучить ручной пошив одежды.

Что–то она помнила из уроков шитья в школе, но точно знала, что такому количеству швов их не только не учили, но даже и не знакомили.

Рядом с Малашей, взявшейся за её обучение, Оливия чувствовала себя маленькой криворукой девочкой.

От неё узнала: чтобы сшить простую мужскую рубашку, нужно применить несколько швов.

Сначала она сделала смётку деталей, которая, по сравнению с Малашиной, оставляла желать лучшего. Что может быть сложного в этом процессе?

Смёточный шов известен всем, только он в этих двух случаях отличался скоростью, одинаковыми стежками и без проблем с запутывающимися узелками.

И если не брать во внимание плохое зрение Малаши, видно, что у неё большой опыт, который никуда не пропал. Оливия проанализировала свой процесс: держа заготовку в руках, она делала стежок и протаскивала нить, затем всё повторялось и, естественно, появлялись узелки на нитке, которые приходилось распутывать.

Она не считала себя великой портнихой, а здесь их называли по старинке белошвейками, и никогда не задумывалась, как правильно смётывать детали.

А вот то, что делала Малаша, впечатляло! Она положила изделие на стол и присела, подсунув подушку под попу, чтобы приподняться выше.

Затем, делая четыре стежка, она вытаскивала нить, придерживая край последнего стежка и пропуская нить. Ни тебе ни кривых стежков, ни узелков!

Оливия тяжело вздохнула и увидела добрую улыбку Малаши.

—Научишься! Вижу, ты знакома немного с этой премудростью.

—Знакома только поверхностно. У нас машинка многое делает. Сейчас даже не надо смётывать. Для этого придумали машину–оверлок. Быстро, но не качественно,— просветила она её в метод пошива своего мира.

—Придётся всё забыть и учится мастерству здесь! Каждая уважающая себя девушка умеет шить. Пусть нам до белошвеек далеко, но в семье все вещи шьются хозяйкой, — прозвучало назидательно от неё.

И Оливия посвятила некоторое время на такую нужную премудрость.

Только её терпения намного не хватало: сказывался характер, а может, и её прошлая жизнь.

Девушке никогда не нравилась однообразная работа. Она и всю жизнь проработала инженером — всегда в движении и с людьми.

И теперь приходится привыкать к монотонной работе и выводить стежки на рубашке для Марьяши.

Но, приструнив себя, девушка постепенно изучала азы домоводства, да и не хотела показать себя нерадивой хозяйкой.

Разобравшись немного с домашними делами, вернее сказать, отодвинув их немного в сторону, Оливия занялась сыром: молоко, уксус и моцарелла готова.