— Но это же глупо! — возмутились сразу несколько детских голосов.
— Запомните! — строго сказал Артём. — Никогда не спешите говорить «это глупо» вместо «я не понимаю». Этим вы закрываете себе возможность разобраться. Если что-то кажется вам глупым, то, скорее всего, вы просто не видите причины или не понимаете мотива. Поэтому давайте снова вернёмся к понятиям денег и оплаты товара…
«Но иногда глупость — это просто глупость», — думал он при этом.
Несмотря на непростые вопросы, Артёму нравились эти уроки — здешние дети оказались неожиданно благодарной аудиторией. Им было по-настоящему интересно. Пожалуй, удержать внимание детей его мира, до отрыжки перекормленных легкоусвояемой информацией, так легко не вышло бы. Ему нравились эти дети, они оправдывали даже те странности здешнего социума, которые его настораживали и тревожили. Ради таких детей стоило работать.
На его уроки часто приходили и взрослые коммунары — тихо садились на задних рядах, с интересом слушали про чужую странную жизнь, смотрели, удивляясь, картинки на большом экране… В одну из командировок Артём притащил из города цифровой проектор и теперь на каждой лекции показывал десятки обычных бытовых фотографий и видеороликов, найденных на разных компьютерах. На экране автомобильные пробки сменялись витринами магазинов, пёстрые одежды модных премьер шли вслед за толпами противоправительственных демонстраций, давки на распродажах соседствовали с бомжами, роющимися в помойках. Артём не считал нужным ничего скрывать, и старался честно отвечать на все вопросы.
Первое время он удивлялся полному отсутствию внешнего контроля за его лекциями — ведь он, на самом деле, мог бы, при желании, подвести такую идеологическую бомбу под уклад Коммуны! Не это ли мишурное сверкание якобы сладкой жизни подмыло постепенно советское общество? Не захотят ли здешние дети ста сортов колбасы и тысячи фасонов штанов, как бы он ни старался объяснить цену и последствия этого мнимого разнообразия? Тем не менее, никто ему не препятствовал вести лекции на свое усмотрение и никаких ограничений не ставил. То ли коммунары настолько верили в преимущества своего образа жизни, то ли просто недооценивали силу потребительских миражей.
— Всё, коммунары, — сказал Артём, выключая проектор, — на этом сегодня заканчиваем.
— У-у-у… Уже? — послышались разочарованные голоса, так приятные каждому лектору.
— Артём Павлович, у нас из расписания убрали вашу пятничную лекцию, — спросили Белые Хвостики. — Когда мы теперь вас увидим?
— У меня командировка, — ответил ей Артём, сворачивая экран проектора. — Наверное, поэтому и лекцию сняли. К сожалению, я не знаю точно, сколько она займет времени…
— Привезите нам что-нибудь интересное! — крикнул кто-то из зала. — Да, да, привезите! — подхватило сразу несколько звонких голосов.
— Не обещаю, но постараюсь, — кивнул Артём. — До встречи, коммунары!
На выходе его уже ждала Ольга.
— Интересно рассказываешь, я заслушалась прямо, — похвалила она. — На твои лекции уже очередь, ты знаешь? На свободные места запись…
— Ну, я всё-таки бывший писатель, — смущенно ответил Артём. — Слова складывать умею…
— Тебе бы тут учителем остаться, — сказала женщина с непонятной грустью. — Но, увы, нам пора…
Внизу, на ступеньках школы, их встретил Борух. Он уже был в походном камуфляже, с рюкзаком и в разгрузке, на которой вызывающе висели банки к ручному пулемёту и несколько гранат. Самого пулемёта, впрочем, при нём не было.
— На стартовой точке всё, — пояснил он. — И твоё тоже. Пока ты детишек развлекал, старый еврей таки за тебя немного работал!
— Боря, не включай Одессу! — усмехнулась Ольга. — Сочтемся!
До здания, где располагался стартовый репер, было с полчаса неспешной ходьбы, и Артём не понял, почему Борух навьючился снаряжением заранее. Впрочем, может у них, крутых вояк, так принято? Чтобы утряслось или, там, улежалось. На ходу он размышлял о том, каково будет снова увидеть родной срез, и зачем они вообще туда собрались. Вчера с Ольгой так толком и не поговорили. Сначала гуляли вокруг Главного Комплекса, и она рассказывала, как шло формирование Коммуны. Первоначальный фрагмент, который закапсулировался при катастрофе, был совсем невелик, и вскоре они дошли до его нынешней границы — она легко определялась по оборванному асфальту никуда не ведущей улицы. За ней вплотную, без перехода, начинался могучий хвойный лес. Ольга повела его вдоль этого шва, соединяющего лоскуты здешнего мироздания, расписывая в лицах историю борьбы за выживание общины8. Это было очень увлекательно, она рассказывала весело и эмоционально, он слушал и любовался ей. В какой-то момент она остановилась, повернулась, пристально посмотрела и ему в глаза и очень серьёзно сказала:
— Мне очень дорого всё это, понимаешь? Я никому не дам разрушить то, что построено такой ценой!
Артём поспешно кивнул, но она не ждала от него ответа. Через секунду она уже смеялась и требовала вести её в ресторан.
Здешний Ресторан — он не имеет названия, поскольку один, — не слишком-то похож на привычные Артёму заведения. В нём нет роскошного интерьера — обычные деревянные столы и стулья, практически такие же, как в столовых жилого комплекса, разве что стены украшены немудрёными по технике исполнения пейзажами самодеятельных художников. Но здесь заказывают заранее не столики, а поваров. Работающие тут кулинары хорошо известны в общине. Все знают, что Ангелина Давыдовна Ципперман роскошно делает рыбу-фиш, хумус и хамин, Елена Петровна Галчок — мастер пельменей и вареников, Леонид Андреевич Петин — фантастически готовит блюда из говядины… И, если вы хотите не просто поесть, а провести кулинарный вечер — один, с девушкой или друзьями — то вы записываетесь к повару, кухня которого была вам особенно дорога. В зависимости от его расписания и количества людей, которых он готов накормить. В Ресторане проводятся открытые кулинарные семинары с угощениями, тут пробуются начинающие кулинары, организуются конкурсы поваров из столовых… В общем, всё, что касается еды в Коммуне, так или иначе крутится вокруг Ресторана.
Артём в начале своей здешней жизни никак не мог понять — почему Ресторан не бывает постоянно перегружен? Записываться заранее было хорошим тоном, но чаще всего, даже придя без записи, можно было найти свободный стол — разве что, повара выбрать не получится. В его мире баланс загрузки между столовыми и ресторанами определялся дороговизной последних, но как это регулировалось в местном странном коммунизме? Если и столовая и ресторан бесплатны, почему люди не ходили в него постоянно, а ели в столовых?
— Не принято, — кратко объяснила ему тогда Ольга. — В Ресторан приходят отметить какое-то событие — получение диплома, юбилей (ежегодные дни рождения отмечают в столовых, в свободные их часы), свадьбу, трудовые достижения. Считается нормальным привести сюда девушку — как знак серьёзности намерений. Но просто прийти поесть — нет, не принято.
Это «не принято» — было абсолютно дико для него в начале здешней жизни, но постепенно он начал привыкать. В Коммуне вся жизнь была пронизана неписаными общественными договорами, которые, тем не менее, неизменно всеми соблюдались. Никто не спросит у пришедшего в ресторан, есть ли у него достойный повод или он просто проголодался. А если и спросит — то только с целью предложить что-то особенное — игристого вина к помолвке, например. И всё же — всего три десятка столиков единственного ресторана никогда не заняты все. Почему? Потому что, заняв последний столик, коммунар опасался неделикатно лишить кого-то приятно проведенного вечера. Постоянное внутреннее состояние коммунаров — соотнесение своих потребностей с чужими и общественными. Артём этому до сих пор не научился. Скорее, привык обдумывать каждое свое действие, чтобы не поддаться естественному порыву «сделать, как проще и удобнее мне». В местных же эта внутренняя деликатность друг к другу и, что самое удивительное, к общине была каким-то образом прошита на базовом уровне. Как этого удалось добиться — Артём понятия не имел. Сначала ему всё время мерещилось какая-то тайная служба надзора всех за всеми, и потребовалось прожить тут несколько лет, чтобы понять, что она не нужна. Просто приоритет общественного над личным тут был как бы само собой разумеющимся. Сделать удобно себе в ущерб другому не приходило никому в голову. А если такое случалось по недосмотру, все, включая ущемлённых, очень смущались и испытывали сильнейший душевный дискомфорт.
