— Че ты ее уронила? — упрекнули меня.

— Я уронила? Зачем ты хранишь этот хлам? — судя по рисунку, коробка принадлежала одной из игрушек на полке у кровати.

— Это не хлам! — Филипп подошел и поднял «нужную» вещь с пола. — Вдруг пригодится.

— Ну да, конечно. Разве что для развития синдрома Плюшкина.

Филипп вздернул бледную бровь.

В шкафу была одежда, покоящаяся на вешалках. Вероятно, ее поместили туда, когда еще пользовались, сейчас же спрос имело то, что спуталось в куче на нижней полке. Я выбрала светло-синюю рубашку, которую даже гладить не пришлось. Филиппу выбор не очень понравился, но он пообещал держать язык за зубами и делать все, что я скажу.

— Футболку отдай мне, я ее застираю, пока пятна не впитались.

И Филипп послушно начал раздеваться, подхватив футболку сзади у шеи.

— Эй, подожди, дай я хоть отвернусь, — тут же уставилась в шкаф, поворачиваясь к парню спиной. Глаза забегали, не зная, на чем остановиться.

— Да ладно, я не стесняюсь, — ответили мне. Клянусь, я позвоночником чувствовала, что он опять ухмыляется с этой своей ямочкой.

Зато я стесняюсь.

— Как оденешься, скажи, — пропищала я. Щеки загорелись, как новогодние огоньки с елки. Кажется, я увидела кусочек пресса…

— Готово.

Филипп закатывал рукава рубашки до локтя. С бледно-серой кожей этот цвет сочетался идеально. Парень был похож на принца какой-нибудь волшебной страны в своем образе. Мне бережно передали футболку, которую я слишком резко выхватила из рук Филиппа.

— Пока я буду в ванной, прибери здесь, — кивнула на кучу одежды, единым целым вывалившейся из шкафа. — Только не «скомкал и пошел», а нормально сложи.

— Есть, босс! — отдали мне честь.

Хотелось ответить что-нибудь в меру язвительное, но щеки все еще сверкали, поэтому мне было необходимо ретироваться в другую комнату.

Найдя ванную на втором этаже принялась разбираться со стиральной машиной. Маминых средств из натуральных ингредиентов здесь нет, так что придется добавлять химию в качестве порошка. Улыбнулась, увидев в шкафу средства, которые производит папина компания. Хоть немного экологии все же будет.

Включив чудо-машину, вернулась в комнату. Филипп стоял, опираясь на стол и печатал в телефоне одним пальцем.

— Она будет через десять минут.

— Отлично, — я подошла к кровати, где валялся мой рюкзак. — Я сделала нам очень классную штуку, которая поможет мне слышать все, о чем вы говорите, и тебе слышать то, что подсказываю я.

Достала из рюкзака двух жуков златок, переливающихся от ярко-салатового в центре брюшка к изумрудному и оранжевому на концах в зависимости от падающего света. У меня получилось зачаровать их таким образом, что они работают, как подслушивающее устройство и средство связи друг для друга.

— Это что еще такое? — скривился Филипп, рассматривая жуков на моей ладони.

— Наши шпионы. Златки.

— Это жуки.

— Ну да. Просто прикрепи его сюда, он сам зацепится, — я сама повесила жука с левой стороны рубашки парня у сердца, лапки тут же закрепились на ткани. Так же посадила жука на свою лиловую кофту. — Если Вероника спросит, скажешь, что это брошь.

— А он не кусается? — все еще осматривал жука парень.

— Укусит, если ты будешь нести чушь, — напугала я парня, чтобы все точно прошло как по маслу.

Мы спустились в столовую, в которой уже завершился ремонт, она располагалась прямо перед кухней, но если в последней интерьер был скорее под современный стиль, столовая будто вышла из семейного новогоднего фильма. Стены в светлом оттенке с милым узором, камин напротив стола, на котором все еще остались украшения с Нового Года, прямоугольный стол с закругленными краями и массивные шторы на окне. Мы постелили скатерть в цвет к обоям и поставили искусственные цветы посреди стола. На самом деле я сделала это специально, потому что с помощью цветов собиралась подглядывать за происходящим.

Разложила спагетти с грибами и чечевицей в самые красивые тарелки, которые только смогла найти — нежно голубые, похожие на морскую пену у берега. Рядом треугольник из салфеток, приборы по этикету, остались только бокалы.

— Где они у вас тут?

Филипп открыл шкаф, где стояла пара кружек, из который только чай с утра потягивать.

— Бокалы. Утонченные, élégants.

Парень кивнул на верхний ящик в гарнитуре, до которого я при всем желании не допрыгну. Поставила стул, залезла и увидела пухленькие фужеры из тонкого стекла. Филипп все время, пока я лазила на высоту, стоял рядом со стулом и следил за каждым моим движением.

Мы прошли в прихожую и остановились у часов в ожидании прихода Вероники.

— Где мне лучше спрятаться?

— В моей комнате.

— А она точно туда не зайдет?

Филипп прыснул.

— Будет удивительно, если она пройдет дальше порога.

Мне стало грустно. Поверить не могу, что Филипп проводил все свои дни в одиночестве в этом большом доме. Он ведь даже ни с кем не общается, что говорить о встречах вживую. Алла приезжает не так часто, а мать обустраивает свою жизнь. Конечно, любой подросток был бы в восторге, что огромный особняк оставили в его полное владение, но не в случае Филиппа. Он большой мальчик, которому не страшно оставаться в одиночестве, но все же подросток, которому необходимы друзья и семья.

Замочная скважина входной двери зашуршала. Я еле успела взбежать по лестнице на второй этаж, пока каблук Вероники не ступил на паркет.

Филипп проводил меня взглядом и провел рукой по волосам, начиная нервничать.

— Привет, мам. Как доехала? — услышала обрывки фраз и аккуратно закрыла дверь в комнату парня.

— Отвратительно. Пробки каждый метр. Сюда ни приехать, ни уехать, — послышался голос Вероники через связного жука.

Я плюхнулась на кровать и достала из рюкзака снежный шар, который купила на блошином рынке в Париже в этом году. В центре кружила зимняя фея, на которую падали белоснежные хлопья внутри шара. Но сейчас меня интересовала не замечательная работа середины двадцатого века, а события, происходящие внизу. Я связала шар и искусственные цветы на столе магией, цветок — транслирует, шар — показывает. Экранчик, правда, совсем маленький, но мне хватит, чтобы просто быть в курсе происходящего.

— Чем пахнет? Это что, макароны с грибами? — удивилась Вероника, вытирая руки о полотенце.

— Вроде того, — ответил парень. Что значит «вроде того»?! Ты же все время моей готовки сидел рядом и наблюдал. Неужели не запомнил.

— Где заказал?

— Сам сделал, — неуверенно пробурчал парень.

Глаза Вероники, густо прокрашенные тушью, распахнулись.

— Ты? Сам? Хах, вижу домашние посиделки не прошли зря.

Вероника села за стол первая, Филипп чуть помедлил, оттянув края рубашки. Он уселся прямо напротив матери на другой конец стола, на самое дальнее расстояние, которое только возможно в данных условиях.

— Наталья Степановна снова мне звонила. Хочет какие-то данные о твоем поступлении, результаты учебы от учителя. Я общаюсь с ней чаще, чем с Мишей, вот тут уже сидит, — показала она красным ногтем на горло.

Миша? Что еще за Миша? Полагаю, это и есть новый ухажер Вероники.

— Можешь сделать так, чтобы мне больше не надоедали с твоей учебой? Ей богу, будто в первый класс отправила, каждый день звонки от учительницы. Зачем ты ей сказал, что никуда поступать не будешь? Она теперь мне мозг выносит.

— Потому что сам ничего еще не решил.

— Соврать что ли не мог?

— Я привык говорить правду.

Я прыснула. Тоже мне, Пиноккио.

Мой смешок прошелся по жучковому каналу. Филипп услышал шуршание и от неожиданности потянулся к жуку на груди.

— Что значит правду? Ты хочешь сказать, что никуда поступать не собираешься? А зачем я плачу бешеные деньги за эту школу, в которую ты даже не ходишь, этому учителю-снобу, который еще дополнительную плату требует за моральный ущерб из-за подписи бумаг. Ты мне тут чушь не неси, закончишь эту школу и ищи себе Институт, желательно с общежитием, сколько можно на шее у тети сидеть. Не будет он поступать. А кто тебя обеспечивать будет, пока ты делами вот этими своими занимаешься? Я не буду, ты мне за этот год и так столько крови выпил, почти как твой отец.