Я не могла поверить своим ушам. Вероника всегда казалась мне такой хрупкой и доброй женщиной, а сейчас передо мной сидит злая мачеха из сказки. В первый день знакомства я явно уловила светлую ауру. Похоже, мои навыки чтения людей не так хороши, как я раньше думала, за что и наступала на одни и те же грабли.

— Работать пойду, — пробурчал Филипп, накручивая спагетти на вилку. Он так и не притронулся к еде, зато Вероника умудрялась есть и жаловаться одновременно.

— Куда ты пойдешь, кто тебя таким возьмет? В цирк выступать? Сделал не пойми что, теперь вся жизнь загублена. Ой, — Вероника скривилась и похлопала себя по груди. — С сердцем плохо от тебя стало. Дай мне сумку.

Филипп послушно встал и передал матери кожаную сумку с камина. Вероника достала пластинку с какими-то таблетка и запила одну целым бокалом компота.

— До могилы меня доведешь. Больше чтоб я этого не слышала. Пойдешь учиться, Миша тебя на склад к себе устроит, а там, гляди, повыше кем назначит.

— Не нужны мне подачки от твоего Миши.

— Что значит не нужны? Кто тебе еще помогать будет? Отец непонятно где, не звонит, деньги не присылает. Ты ему не нужен. Спасибо, Миша по доброте помочь согласился.

— Я и без Миши справлюсь. И без тебя.

Я стукнула себя по лбу.

— Прием, прием, — зашептала в жука. — Корабль подбит, сбавь обороты!

— Без меня он справится. Я вижу, как ты справляешься, — Вероника обвела контур лица Филиппа вилкой в воздухе. — Алла к психологу посоветовала тебя записать. Я все отнекивалась. Что они сделают, шарлатаны, только деньги гребут за то, что люди у них там о жизни плачут. Я и дома поплакать могу, но тебе, видимо, стоит. Я уже не знаю, что с тобой делать, — и резко переключилась на другую тему. — Своей Наталье Степановне чтоб сказал, куда учиться пойдешь, я больше тебя выгораживать не буду, — жуя, продолжила Вероника.

Филипп сжал кулаки, желваки проступили на щеках. Глаз парня я не видела, слишком низко опустил голову.

— Я хочу попробовать себя в IT-сфере, — быстро пролепетала я. — Повтори!

— Я хочу попробовать себя в IT-сфере, — послушно сказал парень, выпрямляясь.

Вероника вздернула брови, наливая уже третий стакан компота. Паста давно была прикончена, дело подошло к салату и пирогу.

— Это правильно. Из компьютера не вылезаешь, хоть на пользу пойдет. У тебя зрение от него еще не испортилось?

— Нет, мам.

— Хоть что-то. А раньше-то какой был… Спортом занимался, улыбался постоянно, кудряшки дедовы во все стороны, отрастил эти пакли сальные, — Вероника махнула рукой. Впервые за ужин я заметила, что ее глаза находятся везде: в тарелке, в телефоне, осматривают окружение, гуляют по потолку, но только не на сыне.

— А у тебя как дела, мам, — проговорила я.

Филипп поджал губы и отвернулся, давая мне понять, что такое говорить ему не по душе.

— А у тебя как дела, мам! — повторила жестче.

— А у тебя как дела, мам? — сдался парень и даже выдал некое подобие улыбки.

— Ой, да как всегда. На работе завал, будто люди после праздников еще не очнулись. Миша машину новую купил, свою старую хочет мне отдать, а мою дочери, а то ей неудобно в университет на метро ездить. Эти давки с утра пораньше.

Вилка в кулаке Филиппа медленно начала клониться в сторону.

— Ты живешь у него? У Михаила?

— Ну да. Щаз вот с тобой обсудим, что ты хотел, и поеду кормить голодную ораву.

— А здесь остаться не хочешь?

— Что я тут делать буду, я лучше домой поеду, завтра выходные, хоть высплюсь.

Филипп облизал губы, зубчики вилки уже коснулись стола, хотя сама ручка все еще была сжата в кулаке.

— Здесь твой дом, мам.

— Это дом Аллы, хватит уже ее стеснять.

— Тогда почему ты меня не заберешь к себе «домой»? — Филипп выделил последнее слово голосом.

— Ну, Фил, куда ж я тебя возьму. Там чужой мужчина со своей семьей, у него двое детей, куда тебя еще. Я потому и говорю, ищи институт с общежитием, чтобы Алле дом летом освободить. Как раз ремонт будет закончен. Смотри, красота какая, — Вероника тронула цветы на столе, и картинка в шаре немного сместилась.

Я слышала, как бьется сердце Филиппа. Будто на себе чувствовала. Наверное, жуки передают даже такие детали. Впервые мне было нечего сказать. Чувствовать себя брошенным щенком в картонной коробке отвратительно, особенно при матери, которая находится рядом, но в то же время так далеко.

— Это Миша не хочет, чтобы я с вами жил, или ты? — задал вопрос Филипп срывающимся голосом. Нет, он был спокоен. Я бы даже сказала, слишком, но кадык ходил ходуном.

— Да мы даже как-то не обсуждали, — невзначай ответила Вероника, явно не видя никакой проблемы. Она собрала остатки сиропа с тарелки ложкой. — Ты звонил-то чего? Надумал наконец?

— Делать операцию?

— Ну да. Я все еще поддерживаю связь с тем доктором, он с радостью тебя примет в любое время. Я и сама себе нити недавно поставила, — Вероника провела подушечками пальцев от висков по линии подбородка. — Золотые руки, тебе нечего бояться.

— Да, я как раз обсудить это хотел, — Филипп откинулся на спинку стула. — Это дорого, да?

— Безумно! Но врач обещает хороший результат, чистую кожу без этого… всего. Уши будут только немного выпучены, зато не будет этих поросячьих заворотов. Пару месяцев реабилитации, уколы для тонуса кожи.

— Но ведь останутся шрамы.

— Мы их подтянем, будет незаметно. Нам главное лицо сделать и уши, остальное позже, пока это можно прикрыть. А то в люди же выйти невозможно. Ты бы хоть Витамин А выпил, бледный, как утопленник.

— Подходит под образ.

— Не говори ерунду, — Вероника подняла телефон со стола и взглянула на экран. — Ой, все, я поеду, Миша уже домой вернулся.

— Но мы не договорили!

Вероника вернула сумку на пол и села прямо, сложив руки на столе.

— Ну что еще? Мы миллион раз обсуждали эту операцию, а ты опять по кругу те же вопросы. Зачем звал, если еще не готов?

— Я никогда не буду к этому готов. А ты сама готова к тому, что я останусь таким навсегда?

Вероника вздохнула.

— Ты будешь большим дураком, если упустишь такой шанс.

Филипп кивнул. Правда с таким вымученным видом.

— Можно я еще подумаю?

Вероника развела руками и встала из-за стола.

— Ну думай, — раздраженно кинула она и направилась к прихожей.

— Не дай ей уйти! — заорала я в жука. Она же сейчас уйдет, и наш план рухнет, так и не начавшись.

Пока женщина надевала сапоги на каблуке в прихожей, Филипп медленно подошел к ней, смотря в пол. Я уже не видела, что у них там происходит, но по тяжелому и сбившемуся дыханию парня поняла, что ему тяжело держать себя в руках.

— Ну, Фил, — Вероника, судя по всему, заметила состояние парня или в ней проснулся материнский инстинкт. Ее голос стал громче, значит, она подошла ближе к сыну. — Ты пойми, я же не со зла все это делаю. Я же тебе счастья желаю, ну? Куда ты такой пойдешь. Пока не поздно, давай исправим все. Я же не отказываюсь от тебя, наоборот, протягиваю руку. Кто как не мама скажет тебе правду. Сейчас сделаешь, дальше будет легче, не услышишь все ужасное от чужих людей.

— Я понимаю, — хриплым голосом отозвался парень. — Ты же это любя, да? Я люблю тебя, мам, а ты меня?

Вероника засмеялась.

— Ну конечно, сорнячок, — и надела тяжелую шубу.

Сорнячок?! Она назвала своего ребенка сорняком?! Думаю, все уже догадались, кто получит премию «мать года» в этом году.

Вероника сделала шаг в сторону двери, повесив сумку на сгиб локтя, но Филипп не дал ей пройти дальше, встав у самого порога. Подошел слишком близко к женщине. Я услышала уже стук ее сердца. Слишком быстро, слишком нервно.

Слишком боязно.

Готова поклясться, она больше не улыбалась.

— «Конечно» что? — переспросил Филипп голосом, который я впервые слышала.

— Конечно, я люблю тебя.

Повисла нагнетающая тишина. Они смотрели друг на друга дольше, чем того следовала. Вероника впервые так много внимания уделяла сыну.