— Говорит Шульце-Бойзен, — сказал он. — Меня просили позвонить по этому телефону.

Фаук сидел над опостылевшей радиограммой, обалдевший, утомленный бессонными ночами. Для подпольщиков в тот день все складывалось до нелепости трагично. Накануне отдел, где работал Хайльман, переселился на другой этаж. Поэтому работал только один телефон, другие не успели еще подключить. Трубку взял начальник группы доктор математических наук Фаук. После бессонной ночи он сразу не сообразил, кто это звонит, почему Шульце-Бойзен? В расшифровке радиограмм он применял сложнейшие расчеты, и все мысли его были сосредоточены на этой фамилии. И вдруг — звонок! Подчиняясь все еще своим мыслям, Фаук спросил:

— Как правильно пишется ваша фамилия, через игрек или просто «и»… Скажите по буквам…

— Ну конечно, через игрек… Шульце-Бойзен, — раздельно произнес Харро и повесил трубку. Он тоже не понял — кто, зачем вызывал его по телефону, почему говоривший с ним человек заинтересовался написанием его фамилии.

А Фаук, поняв, какую оплошность он допустил, сразу позвонил в управление имперской безопасности.

Харро Шульце-Бойзена арестовали 30 августа в министерстве военно-воздушного флота. Вызвали к коменданту здания полковнику Вокельбергу. Секретарша сказала, что его кто-то ожидает внизу. Харро спустился в холл, прошел в кабинет коменданта. Там ждал его сотрудник тайной полиции Копкоф, он и доставил его на Принц-Альбрехтштрассе.

Хорст Хайльман не находил себе места. Он тщетно искал повсюду Харро и наконец решился поехать к нему домой. На Альтенбург-аллее его встретила ничего не подозревавшая Либертас. Хорст показал ей копию расшифрованной радиограммы, которую ему удалось раздобыть в функ-абвере.

— Этого не может быть! — воскликнула Либертас. — Харро звонил мне утром, он на работе…

Она еще раз набрала номер служебного телефона мужа и услышала незнакомый голос:

— Господин обер-лейтенант уехал в командировку…

Либертас бессильно опустила телефонную трубку. Подтверждались худшие предположения: Харро, видимо, арестовали. Хайльман сказал:

— Надо предупредить всех, кому грозит арест… И прежде всего убрать компрометирующие материалы… Вам нужно срочно покинуть Берлин, Либертас.

Они торопливо начали собирать рукописи, оригиналы донесений, листовок — все, что могло послужить уликой против подпольщиков. Здесь же была и рукопись Хайльмана «Крестовый поход против Москвы» — курсовая работа в университете, которую помогали ему писать Харро и Либертас.

Все сложили в чемодан, и Хайльман собрался уходить.

— Вам надо немедленно уехать, — повторил Хорст.

— А вы, Хайльман? Вам тоже нужно исчезнуть…

— Да, да. Я это сделаю, как только предупрежу остальных.

Но предупредить почти никого не удалось.

Через несколько дней арестовали Либертас. Гестаповцы выследили ее, когда она садилась в поезд, уходивший в Стокгольм.

Супругов Харнак взяли на побережье Балтийского моря, в рыбачьем поселке, где они проводили отпуск. Арестовали Хайльмана, Гольнова, Эрику фон Брокдорф, Кукхофа, Ганса Коппи, а потом и его жену… Люди исчезали внезапно и незаметно. О каждом распространяли слухи — уехал в служебную командировку, заболел, вызвали к больной матери, поехал отдыхать… О Шульце-Бойзене сообщили, что он перешел на другую работу и выполняет секретное задание. В министерстве экономики Арвиду Харнаку продолжали выписывать жалованье, он числился в длительной командировке.

Ильза Штёбе возвращалась домой после встречи с фон Шелиа. Было уже поздно, но она решила немного пройтись. Ильза не обратила внимания на патруль — двух солдат из противовоздушной обороны, шагавших ей навстречу. Она не ответила на плоскую шутку солдата-балагура по поводу ее позднего появления на улице. Ночь была чудесная, теплая, и молодая женщина долго шла пешком, перед тем как села в ночной трамвай. В ее сумочке лежала краткая, одной ей понятная запись того, что Альте рассказал фон Шелиа, — сведения касались наступления германской армии на юге России. Это донесение она завтра же переправит радисту.

Ночной трамвай был почти пуст. Под потолком тускло синела электрическая лампа. В синем мраке все выглядело, как под водой, — расплывчато и неясно. Это сравнение пришло на ум, вызванное далеким воспоминанием. Они отдыхали с Куртом на горном озере. Ильза бросилась со скалы в глубокую синеву, и солнечный свет вдруг померк в толще воды… Когда она вынырнула, Курт встревоженно искал ее глазами, готовый броситься на помощь. Где он сейчас, Курт? Как долго нет от него вестей — больше года, с начала войны… Почему-то мысли перекинулись на Рудольфа фон Шелиа, последнее время дипломат чем-то озабочен, нервничает. Так много сил приходится тратить на то, чтобы его успокоить, убедить, что все в порядке и нет никаких оснований для тревоги.

Погруженная в свои мысли, Ильза не заметила, что, как только трамвай тронулся, его обогнала машина с погашенными фарами. Впрочем, она и не могла этого видеть — в синих отсветах не разглядеть, что происходит на улице… Машина прошла вперед и замедлила ход у следующей трамвайной остановки. Потом двинулась дальше… На Виляндштрассе, там, где Ильза сошла с трамвая, из машины выскользнул человек и в отдалении пошел следом по другой стороне улицы.

Утром на столе начальника следственного отдела гестапо лежало донесение осведомителя об Ильзе Штёбе. Сообщалось, что она работает в рекламном бюро дрезденской парфюмерной фабрики, живет на улице Виляндштрассе. За этим домом установлено наблюдение.

Еще через несколько дней осведомитель сообщил: Ильза Штёбе встречается с дипломатом, сотрудником министерства иностранных дел Рудольфом фон Шелиа…

У Панцингера пока еще не было доказательств или хотя бы обоснованных подозрений, касавшихся Ильзы Штёбе. Мало ли кто к кому ходит в гости. Но криминал-советник продолжал ломать голову. Со своими раздумьями пошел к Карлу Гирингу. Рангом Панцингер был выше Гиринга, но признавал его старый полицейский опыт.

— Послушай, — хрипло сказал Гиринг, — напомни-ка мне неясные имена из радиоперехвата. Кажется, там упоминались какие-то адреса.

Хитрый Гиринг сделал вид, будто запамятовал эту историю. Он долил в кофе коньяк, выпил. Голос зазвучал чище. Это обрадовало криминал-советника — может, врачи ошибаются. Он цеплялся за самую крохотную надежду.

Панцингер принес папку. Ну так и есть! Стиве… Штиве… А почему не Штёбе? И название улицы сходится. Почти сходится…

Карл Гиринг торжествующе посмотрел на Панцингера:

— Ну что? Может быть, мы добрались…

Предположение перешло в уверенность, когда установили, что такие сведения, содержащиеся в расшифрованной радиограмме, могли быть известны только трем лицам из министерства военно-воздушного флота — рейхсмаршалу Герингу, его заместителю и офицеру службы абвера Харро Шульце-Бойзену…

…Во время этих событий Гитлер был на Украине в полевой ставке под Винницей. Летнее наступление на Сталинград и Кавказ было в разгаре. И тем не менее, когда ему доложили об арестах, Гитлер бросил все дела и полетел в Берлин. Здесь его ждали другие ошеломляющие вести: арестована большая группа, расследование продолжается и предстоят новые аресты. Организация, связанная с Москвой, проникла в самые высокие инстанции государственного, экономического, военного аппарата… Арестованные отказываются давать показания — это больше всего выводило из себя Гитлера. Он отдал приказ: аресты держать в тайне, ни единого слова в печати или по радио. Нахт унд небель — мрак и туман — должны окружать все, что происходит в гестапо. За разглашение любых материалов следствия может быть только одно наказание — смертная казнь. Арестованных заставить говорить. Как это сделать — пусть думает Гиммлер…

Во исполнение указаний Гитлера глава имперского управления безопасности Генрих Гиммлер подписал приказ: арестованных подвергать пыткам, даже если это приведет к их смерти… Но заключенные молчат, молчат почти все…