После совещания с Гальдером генерал Курт фон Типпельскирх отправился к шефу имперской разведки. Адмирала Канариса он еще застал в его служебном кабинете на Крипицштрассе.

Кивнув адъютанту Канариса, который вскочил при его появлении, фон Типпельскирх без доклада прошел в кабинет руководителя абвера. Он часто бывал здесь, в кабинете, увешанном картами многих районов мира. Карты меняли в зависимости от заданий, исходивших из ставки Гитлера. Здесь висели когда-то карты Австрии, Чехословакии, Польши… Теперь на их месте, занимая половину стены, спускалась до пола карта Советской России.

На другой стене кабинета — галерея портретов прежних руководителей абвера, и среди них — в центре — большая фотография полковника Николаи, возглавлявшего имперскую разведку в годы последней мировой войны. Над рабочим столом — портрет Адольфа Гитлера, а чуть ниже фотография с дарственной надписью генерала Франко, с которым адмирала Канариса связывали давние узы дружбы.

И еще на рабочем столе стояла бронзовая статуэтка — три обезьянки, прижавшиеся одна к другой. На первый взгляд они походили на скульптурную группку, распространенную на буддийском Востоке, ставшую символом отрешенности, невмешательства в дела людские, ухода от житейской суеты сует. В изображении буддийских мастеров одна обезьяна закрывала рукой глаза, другая зажимала уши, а третья прикрывала ладонью рот. «Не вижу, не слышу, молчу!» — нирвана, сулящая блаженство во всех мирах… Но Канарис поручил скульптору чуточку изменить восточную статуэтку. На его столе первая обезьянка за кем-то подглядывает, прижав к бровям согнутую козырьком ладонь, другая подслушивает, приложив руку к уху, и только третья оставалась все в той же позе — с зажатым ртом. «Все вижу, все слышу, молчу!» Адмирал Канарис распорядился отлить сотни, может быть, тысячи таких копий и раздал сотрудникам имперского управления военной разведки… Фон Типпельскирх доложил адмиралу о совещании в генеральном штабе, о ротах бранденбуржцев, прикомандированных к штабам армий, о предстоящих диверсиях, связанных с захватом мостов.

— А вы знаете, — прервал его вдруг Канарис, — к этим обезьянкам я бы добавил теперь еще одну — которая поджигает бикфордов шнур… Это то новое, что отличает нашу разведку. Мы не только видим, слышим, молчим, но и действуем… Цель оправдывает средства! В этом я абсолютно согласен с фюрером… Мы начинаем большую игру, и я, как никогда, уверен в успехе…

Канарис глядел на собеседника исподлобья. Он стал развивать новую идею:

— Одновременно с тем, что уже решено, надо послать в Россию наших людей — в товарных поездах. Ничего не случится, если они проведут день-другой в груженых вагонах. Зато на рассвете дня икс бранденбургские молодцы окажутся в тылу у русских. Только не следует слишком далеко их засылать… Дайте задание проверить расписание товарных поездов. Пусть сеют панику… Пусть убивают, жгут, взрывают… И еще одно… вы не обратили внимания на такую психологическую деталь: когда солдаты идут строем в военный городок, дежурные пропускают их без пропуска… А что, если за день до войны послать в Брестскую крепость отряд бранденбуржцев, говорящих по-русски и одетых в красноармейскую форму… В день икс они тоже сослужат нам отличную службу… Вы помните первого командира полка фон Хиппеля? Он любил говорить своим парням: «Вы должны быть шайкой разбойников, которые могут вытащить даже черта из ада!» Вот таких головорезов мы и пошлем в русскую крепость…

День икс приближался. Воображаемая обезьянка на столе адмирала Канариса держала наготове спичку, чтобы поджечь бикфордов шнур…

На Западе война закончилась молниеносно — победой германских войск. В мае началась, в мае закончилась… Блицкриг в чистом виде! Так оценивали минувшую кампанию в высших сферах германского рейха.

Поверженная Европа томилась теперь под пятой Гитлера — от Бреста до Бреста. Один Брест находился на крайнем западе — порт, стоявший на берегу Атлантического океана, другой — на востоке, рядом с крепостью, на самой границе России — только перешагнуть речку. Древний город на Буге, исконно русский, стоял здесь тысячу лет и тоже назывался Брестом. А между ними — европейские государства, лишенные границ, — нацистская вотчина, где повсюду развевались флаги со свастикой. Теперь Гитлер зарился и на русский Брест.

Война, казалось бы, ушла в прошлое. Многие поселения снова выглядели мирными, задумчиво-лиричными, как сто, двести лет назад. Это те, которых не коснулась война, по которым не прошлись гусеницы тяжелых танков. И даже немецкие солдаты, гулявшие по старинным улочкам, и камуфлированные машины оккупантов, сновавшие по дорогам, не нарушали этого впечатления. Только люди, придавленные свалившейся на них бедой, были понуры и молчаливы. Ни смеха, ни шуток, ни веселости, присущей французам, которые сделались вдруг побежденной нацией… Навеки, навсегда — так говорил Гитлер.

Так же выглядел и Сен-Жермен, парижский пригород с приземистыми домами, которые толщиной стен напоминали крепостные сооружения. Нетронутыми стояли коттеджи под черепичными кровлями, особняки богачей в зеленых садах, трущобы бедноты, парки, аллеи цветущих каштанов. И все же обитатели Сен-Жермена ни на минуту не забывали об оккупации. Ее символом был немецкий штаб. У подъездов, как монументы, расставив ноги, стояли солдаты в касках, с автоматами на груди. Как будто они и не мешали жизни парижского пригорода, но сенжерменцы старались обходить этот квартал стороной.

Война в Европе закончилась. Куда теперь ринется Гитлер? На Британские острова? Скорее всего… Об этом говорили повсюду. Немцы не скрывали этого, даже афишировали свои планы. Кодированное название операции «Морской лев» — вторжение в Англию — не составляло секрета. На северном побережье они открыто накапливали транспортные суда для морского десанта через Ла-Манш, тренировали войска открыто, на глазах у всех. А Гитлер только прикрывался «Морским львом». Он глядел теперь на восток, в сторону русского Бреста.

Первым отбыл на восток фельдмаршал Кессельринг, во главе штаба Второго воздушного флота. За ним потянулись войска пехотных, танковых, артиллерийских соединений… Получил новое назначение и генерал-фельдмаршал Рунштедт, командующий оккупационными войсками во Франции. Старейший генерал кайзеровских времен, недавний герой разгрома англо-французских войск под Дюнкерком, уже передавал дела своему преемнику, когда из Берлина пришла директива — провести в Сен-Жермене штабные учения командующих армиями и корпусами, убывающих на новый театр военных действий.

На штабные занятия прилетел в Сен-Жермен и начальник генерального штаба Гальдер, его заместитель — первый обер-квартирмейстер фон Паулюс, а также начальник разведки сухопутных войск Типпельскирх… Репетиции предстоящих боевых действий придавали большое значение.

В зале совещаний, среди штабных карт с непривычными русскими надписями, полковники и генералы решали стратегические задачи. На картах-простынях, развешанных по стенам, разложенных на широких столах, хвостатые синие стрелы хищно устремлялись на восток, суля успех предстоящей кампании.

Вводную задачу ставил Гальдер. Докладывал поэтапно. Исходные позиции… «День Д», начало наступления… Десятый день… Двадцатый… Сорокового дня операция «Барбаросса» не имела — к этому сроку шестинедельная кампания на Востоке должна закончиться.

Так мыслился восточный поход по штабным картам… По картам!

Свое выступление Гальдер закончил ободряющими словами:

— Русский колосс — как свиной пузырь, его нужно только проткнуть, чтобы он лопнул…

Настроение в аудитории было приподнятое. И все же что-то затаенно-невысказанное теснило сердца многих. Необъятные, таинственно-жуткие просторы России вызывали тревогу. Никому не хотелось покидать Францию, где жилось так вольготно… Теперь надо снова отказаться от плодов добытой победы, снова погрузиться в неудобства, опасности и лишения походной жизни… Да и не только это. Тревожила неясность обстановки на Востоке. Какими силами располагают русские?