Летчики, возвратившиеся с задания, доложили, что линию фронта пересекли благополучно и сбросили парашютистов в точно указанном квадрате. Но злоключения Инги начались сразу же, как только она глубокой ночью опустилась на землю. Ее спутника Франца, который направлялся в другой город, отнесло ветром далеко в сторону, и Инга потеряла его из виду. Приземлившись, девушка не обнаружила своего чемодана с вмонтированной в него радиостанцией. Еще в воздухе он соскользнул с карабина и упал вниз… Близился рассвет, разыскать чемодан в потемках не удалось. Ждать, когда рассветет, рискованно. Закопав парашют, Инга направилась к ближайшей железнодорожной станции.
Девушка благополучно добралась до Фрайбурга, разыскала Ганса Мюллера и вскоре уехала в Мюнхен, попросив Ганса известить его сестру обо всем, что с ней случилось.
Прошло немало дней, прежде чем радист передал в Центр депешу, касающуюся разведчицы Инги. Вскоре Григорий Беликов подготовил ответную радиограмму:
«Дайте указание Анне известить брата, что к нему принесут чемодан, который надо хранить и передать Инге».
Пришло сообщение и от Микки:
«Инга приехала в Мюнхен, устраивается на работу».
После этого в продолжение многих недель известий о судьбе Инги не поступало. Микки тоже не отвечала на вызов.
И еще в эфир ушла радиограмма:
«Осторожно выясните, где находится Анна. На квартиру к ней заходить запрещаем, пока не установите телефонную связь. Мы получили сведения, что ее брат арестован гестапо. Об Инге ничего не известно. Очень важно установить, что с Микки».
Запросы о судьбе разведчиков уходили с грифом «Молния!» — наряду с наиболее важными депешами.
Полковник Беликов был мрачен, озабоченный исчезновением Инги, молчанием Микки, нарушением связи с группой, имеющей большое значение, особенно после провала берлинских подпольщиков-антифашистов. Следовало послать новых парашютистов, но куда? Над этим неразрешимым вопросом он и ломал голову, прежде чем доложить Директору.
После многих недель непрестанной работы Григорий получил наконец свободный день — всего несколько часов. Был день рождения Греты, и они ужинали втроем, пригласив на семейное торжество Курта. И снова заговорили об исчезновении Инги.
— Надо посылать человека, который знает Анну, — сказал Курт.
— Надо-то надо, — согласился Григорий, — но где его взять? Паролей нет, Анну предупредить невозможно…
— Но почему вы не думали, что таким человеком могу быть я? — воскликнула Грета. — Я помню Анну по Берлину, знаю давно, с тех пор, когда она работала прислугой у фон Мека. Даже раньше — когда была ткачихой на фабрике в Трептове. Надеюсь, фрау Мюллер тоже меня не забыла.
Мужчины молча уставились на Грету. Одинаковые мысли встревожили того и другого.
— У тебя дети, — возразил Курт. — А это не загородная прогулка.
— Тебе нельзя, Грета, — тихо произнес Григорий. — В Германии тебя может знать не только Анна Мюллер. С гестапо не шутят.
Но Грета настаивала. Вероятно, она давно думала над тем, что высказала сейчас вслух.
— В гестапо обо мне давно забыли, прошло десять лет, — спокойно возразила Грета. Только порозовевшие щеки выдавали ее волнение.
— Нет, нет, тебе нельзя, — повторил Григорий.
— Потому, что я твоя жена? Потому, что это касается твоих детей? — вскипела Грета. — Тогда почему же ты писал рапорт, просился на фронт? Разве тогда у нас не было детей? Где логика — почему тебе можно, а мне нельзя… Ведь идет война!.. Война!
Грета порывисто вышла из комнаты и вскоре вернулась с кипящим чайником.
— Давайте пить чай, — спокойно сказала она. — Для себя я решила. Дело за вами!
Григорий долго молча курил.
— Ты молодец, Грета, — вдруг сказал он. — И, вероятно, права. Но как трудно с этим согласиться. Легче сто раз самому…
Ох, как трудно было Григорию докладывать о том, что кандидатура для заброски в тыл подобрана…
В начале августа, как раз в ту ночь, когда в Москве прозвучал первый артиллерийский салют в честь победителей на Курской дуге, освободивших Белгород и Орел, Грета вылетела на задание. От нее долго не было вестей. Только месяца через полтора прислала радисту письмо, в котором между строк симпатическими чернилами был написан ее отчет. Грете удалось выяснить: Анну Мюллер заманили в Германию, будто по вызову брата, и там арестовали. Арестована в Мюнхене Микки, почти одновременно с Ингой. Грета просила сообщить ей дальнейшие указания Центра.
Распоряжение пришло за подписью Директора — Грете покинуть Германию. Но выполнить это было уже невозможно. Только через полгода Грете удалось прилететь в Москву.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
НОВЫЕ ПРОВОКАЦИИ
1
Личный врач, массажист и душеприказчик Генриха Гиммлера доктор Керстен продолжал вести тайный дневник… Через своего шефа он был посвящен в планы Гитлера и его окружения. Через много лет записки Керстена стали канвой, по которой можно было восстановить многие события. В голове Гитлера и его советчиков годами зрели хитроумные планы провокаций, заговоров, которые должны были привести к главной цели — покорению мира, утверждению господства над большими и малыми народами, населявшими планету Земля. А исполнение политических акций, тайных и фантастических, осуществляли подчас не дипломаты, не государственные политики, а разведчики-диверсанты, авантюристы. Именно они на лету подхватывали самые вероломные, подчас бредовые идеи главарей фашистского рейха, стремясь превратить их в конкретные дела.
После сталинградской катастрофы, постигшей нацистскую армию на Восточном фронте, в ставке Гитлера, в дебрях Мазурских болот, произошел разговор фюрера с руководителем имперского управления безопасности Гиммлером. В минуту откровенности Гиммлер рассказал своему массажисту доктору Керстену о встрече с Гитлером. В тот же вечер Керстен записал высказывания фюрера:
«Фюрер сказал Гиммлеру: Германия — это только передовой отряд Запада в борьбе против большевизма. Америка и Англия должны в ней принять участие, если не захотят погибнуть сами… Америка и Англия не хотят этого сейчас понять, но придет время, они поймут…»
«Когда я сегодня зашел к Гиммлеру, он ходил взад и вперед, явно чем-то подавленный. Я терпеливо ждал. Наконец он сказал, что фюрер вел с ним серьезный разговор и при этом уверял, что война с Россией не кончится за год или два, она продлится по крайней мере лет десять, а может быть, и все тридцать…»
Гиммлер спросил Гитлера, почему же он объявил, что война скоро кончится. Гитлер ответил, что нервы немецкого народа недостаточно крепки, чтобы выдержать такое известие. Поэтому он обращается с ним, как врач, который говорит пациенту, что ему скоро будет лучше, хотя сам знает, что для спасения потребуется длительное время.
Гитлер добавил:
«Теперь надо искать дополнительные пути, чтобы вырвать победу».
Вот в эти-то самые дни Вальтер фон Шелленберг и предложил Гиммлеру свой план диверсионно-политической борьбы с противником. Он будто чуял, что нужно Гитлеру.
Разговаривали с глазу на глаз, и Шелленберг осторожно, как всегда глядя на собеседника исподлобья, сказал:
— Нам необходим компромиссный сепаратный мир с западными державами… Такой мир создаст реальную основу, с помощью которой мы сможем противостоять Востоку…
К тому времени команде Гиринга удалось захватить группу опасных подпольщиков, и Вальтер фон Шелленберг на свой страх и риск предпринял некоторые шаги, чтобы использовать успехи криминального советника Гиринга для более крупной игры. Неудачи на Восточном фронте заставляли искать новые пути для выхода из угрожающего военного положения. Шелленберг тоже слышал слова Гитлера, которые записал в своем дневнике доктор Керстен.
«Гитлер сказал: в мировой истории никогда не существовало таких позиций, как у наших противников, состоящих из столь разнородных элементов — ультракапиталистических и ультрамарксистских. Мы воспользуемся этим обстоятельством. Сейчас я подобен терпеливому пауку, который следит за раскрытой им паутиной и ждет, когда его жертвы запутаются в подготовленных тенетах. Я терпеливо наблюдаю за развитием событий, жду обострения противоречий между нашими врагами».
