«Встреча с тюремным священником, — писал он, — помогла мне найти наконец то, что я искал по поручению моего клиента Штайнберга. Мне удалось документально подтвердить точное время смерти Ингрид Вайсблюм и ее мужа. К тому времени я много передумал и перестал быть адвокатом, который ради гонорара берется за любое дело.

Прощаясь, я спросил у священника — не знает ли он, где могут храниться документы об исполнении смертных казней по приговорам военно-полевых судов. Рассказал ему о бесплодных поисках дела Вайсблюм. Гарольду Пельхау эти имена были незнакомы. Он сказал мне:

«Находят не всегда там, где ищут… Попробуйте обратиться в бывшую женскую тюрьму на Барнимштрассе. Пятого августа сорок третьего года в Плетцензее одновременно казнили двенадцать женщин, принадлежавших к «Красной капелле». Обычно сообщение о казнях посылали из Плетцензее в ту тюрьму, где до этого содержались приговоренные к смерти, для подтверждения того, что казнь состоялась».

Я снова принялся за поиски. В тюрьме на Барнимштрассе мне действительно кое-что удалось найти. И не только то, что касалось Ингрид Вайсблюм и Клауса Герцеля. В подвале тюрьмы, где, возможно, происходили допросы арестованных, были в беспорядке свалены груды документов. Я потратил массу времени, пока не наткнулся на папку с надписью «Исполнение казней».

Прежде всего мне бросилась в глаза копия распоряжения Адольфа Гитлера на бланке ставки верховного главнокомандования германской армии. Она начиналась так:

«Резиденция фюрера. 21 июля 1943 года.

Содержание: Прошение о помиловании семнадцати приговоренных имперским верховным судом к смертной казни и навечному лишению гражданских прав участников преступной группы «Красная капелла».

Дальше шел список осужденных: Карл Бем, Станислав Везолек, Эмиль Хюбнер, писатель Адам Кукхоф, Фрида Везолек, студентка Урсула Гетце, телефонистка Мария Тервиль, танцовщица Ода Шоттмюллер, Роза Шлезингер, Хильда Коппи, стенографистка Клара Шаббель, Ильза Имме, ассистентка Ева Мария Брук, гадалка Анна Краус, осужденная в феврале 1943 года за подрыв военной мощи империи, инженер Ганс Кумеров, художница Като Бонтьес ван Бек, учащаяся Лиана Берковитц.

Всего семнадцать человек, среди которых были многие, о которых я уже знал. Затем было написано заключение Гитлера:

«Я отклоняю прошение о помиловании».

Подлинник подписал Адольф Гитлер и начальник штаба верховного командования вооруженных сил Кейтель.

К приказу фюрера было подколото еще одно распоряжение за подписью адмирала Бастиана:

«Председателю имперского верховного суда.

Берлин, 4 августа 1943 года.

После того, как фюрер отклонил прошения о помиловании, приказываю привести в исполнение приговоры в отношении следующих осужденных…»

Здесь повторялся тот же список в семнадцать человек. На другой день их всех казнили в тюрьме Плетцензее.

Потом я нашел выписку из книги регистрации смертей. Она касалась Ильзы Штёбе.

«Берлин — Шарлоттенбург. № 5668, 23 декабря 1942 года.

Журналистка Ильза Штёбе. Вероисповедание — евангелическое. Проживала: Берлин, Франкфуртер-аллее, 202 (у матери).

Умершая родилась 17 мая 1911 года в Берлине. Отец — Макс Штёбе. Последнее местожительство неизвестно. Умершая не замужем.

Умерла 23 декабря 1942 года в Берлине — Шарлоттенбург, Кенигсдамм, 7.

Записано со слов свидетеля — помощника надзирателя тюрьмы Вернера Шварца, проживающего в Вайсензее. Свидетель заявил, что удостоверился в смерти лично.

Причина смерти: обезглавливание.

Свидетельствую и подписываюсь: Вернер Шварц».

Такие же справки были на Рудольфа фон Шелиа, который умер 22 декабря 1942 года с указанием часов и минут. Причина смерти: повешение. Фрида Везолек, причина — обезглавливание, Курт Шульце, Ильзе Имме, Станислав Везолек… И всюду место смерти — тюрьма Плетцензее.

Здесь я и нашел то, что так долго искал: справки о казни Ингрид Вайсблюм, умершей четвертого июля 1943 года в 20 часов 42 минуты, и Клауса Герцеля, погибшего в тот же день на двадцать шесть минут раньше.

Мой клиент Штайнберг был доволен и рассыпался в благодарностях, а я до времени не говорил ему о своих планах, и настроениях. Он подал в суд, уверенный, что спор о наследстве будет решен в его пользу.

Но Штайнберг рано торжествовал. Дело в том, что мне удалось найти дочь Ингрид Вайсблюм, которая стала взрослой девушкой. Она воспитывалась в семье мелкого банковского служащего в Люнебурге, недалеко от того места, где жил после войны доктор Манфред Редер. У девушки сохранилось то же имя — Елена, но фамилию ей дали другую. Приемные родители оказались порядочными людьми и подтвердили события многолетней давности. Их показания засвидетельствовали в нотариальной конторе, и они приобрели законную силу.

В мои поиски была посвящена только одна женщина — дальняя родственница Герцеля, которая тихо жила все в том же домике и не подозревала, что супруги Штайнберг зарятся на ее жилье. Женщина была несказанно рада встрече с Еленой, которую хорошо помнила и думала о ней с печалью. Мне хотелось сделать доброе дело для этих двух обездоленных женщин — старой и молодой. Штайнбергу я ничего не сказал, опасаясь, что он найдет какие-то новые лазейки, чтобы утвердиться в незаконном наследстве. Конечно, я отказался вести его дело, явившись в суд в сопровождении дочери Вайсблюм и родственницы ее отца.

Процесс о наследстве привлек внимание любопытных судебных завсегдатаев, о нем появилась хроника в газетах, но суд, естественно, вынес решение в пользу Елены Вайсблюм-Герцель. Однако этим дело не кончилось. Штайнберг подал на меня в суд по обвинению в разглашении профессиональной тайны и нанесении ему материального ущерба. Вот когда мне пришлось скрестить шпагу с судьями, которые в гитлеровские времена чинили суд и расправу в Германии! Об этом тоже много писали. Газеты разделились на два лагеря, в зависимости от своего политического направления. Суд вынес мне обвинительный приговор, назначив довольно высокий штраф. Я оспорил иск, но снова проиграл дело. Мне пришлось заплатить штраф. И тем не менее я был удовлетворен процессом. В суде я повторил те же слова, которые говорил бывшему нацистскому прокурору Редеру: «Мертвые беззащитны, мы обязаны их защитить, если уверены в их правоте».

Клиентура моей адвокатской конторы тоже изменилась. Признаюсь, были клиенты, которые отшатнулись от «красного» адвоката. Но я был горд, когда ко мне обратились новые мои друзья с просьбой взять на себя защиту старого подпольщика-коммуниста, участника антифашистского Сопротивления, обвинявшегося в том, что он состоит в запрещенной Коммунистической партии Германии. Были и другие процессы, в которых я принимал участие, в частности в процессе о запрещении возрождавшейся неонацистской партии: Я вступил в объединение прогрессивных независимых адвокатов. Это и привело меня в Москву на международную конференцию юристов, посвященную срокам давности фашистских преступлений. А ведь все началось с того, что я взял на себя когда-то дело о наследстве казненной Ингрид Вайсблюм…

Мой путь — путь немецкого интеллигента, познавшего истину. Я хочу посвятить свою жизнь борьбе за то, чтобы в нашу Германию не вернулось мрачное время нацизма. Пожелайте мне в этом успеха! Я остаюсь беспартийным, пока — беспартийным. Но ведь Харро Шульце-Бойзен тоже формально не был коммунистом. Для меня он и его единомышленники остаются светлым примером в борьбе и жизни…