Вальтер фон Шелленберг записал в своем дневнике:
«В итоге сотни людей оказались втянуты в этот водоворот и попали за тюремную решетку. Некоторые из них, возможно, были только сочувствующими, но во время войны мы придерживались жесткого принципа: «Пойманы вместе, повешены вместе…»
Весь аппарат гестапо, имперское управление безопасности, военную контрразведку абвера, отдел иностранной разведки — всех мобилизовали для борьбы.
Двенадцатого сентября арестовали Ильзу Штёбе. За дипломатом Рудольфом фон Шелиа продолжали наблюдение. Раскрывались ошеломляющие масштабы работы, шли аресты, а где-то в эфире тайные передатчики продолжали работать. Значит — информация все еще поступает к противнику… Есть от чего прийти в неистовое бешенство!
Одна за другой выяснялись все новые подробности. Раскрыли подпольную типографию под Берлином… Значит, казалось бы, разгромленная компартия продолжает существовать…
Слежка привела гестапо к старому граверу Эмилю Хюбнеру. Полицейские архивы подтвердили — Хюбнер еще сорок лет назад участвовал в революционной работе. Еще в кайзеровские времена! Среди ночи в дом Хюбнера ворвался отряд тайной полиции. Обыском руководил Панцингер. Осмотрели все, что возможно, все перевернули вверх дном и не нашли ничего. Но Панцингер будто чуял — здесь должно что-то быть! И на этот раз нюх ищейки не изменил Панцингеру. Уж слишком спокойно вели себя жильцы ветхого домика, поднятые с постелей. Их настороженные глаза говорили Панцингеру многое. «Я их заставлю поволноваться!» — злорадно подумал криминальный советник. Панцингер догадывался, но еще не был уверен, что Хюбнер и «Банкир» — одно и то же лицо. Уж не белобородый ли этот старик скрывается под такой кличкой? Что она означает? От старика вряд ли чего можно добиться. Свое внимание криминал-советник остановил на его дочери. Теперь она Везолек, Фрида Везолек. У нее сын Иоганнес и муж Станислав. Все они стоят перед ним. Женщина должна заговорить, если ее припугнуть. Для самки детеныш дороже жизни…
Панцингер вытащил из кобуры пистолет.
— Вот что, — сказал он с подчеркнутой решимостью и неумолимо свирепым лицом. — Не хотите говорить, пеняйте на себя. Ты слышишь? — Панцингер посмотрел на женщину, стоявшую у стены в ночном халатике. — Слышишь меня? Если будешь молчать, на твоих глазах застрелю мальчишку. — Панцингер вскинул пистолет и навел его на подростка. — Молчишь?.. Говори, где все это спрятано?
Женщина молчала. Смертельная бледность покрыла ее лицо. Вот-вот грянет выстрел… Панцингер опустил пистолет, и все же криминальный советник не считал себя побежденным.
— Ищите! — приказал он своим подчиненным. — Развалите всю эту конуру, но ищите!..
Обыск продолжался. Обратили внимание на картину, висевшую на стене. Картину сорвали, вытащили из рамы. Там между полотном и картоном лежали деньги. Много денег — марки, доллары, английские фунты, но больше всего немецких марок.
— Так вот почему ты Банкир! — торжествующе воскликнул Панцингер.
Но это было еще не все: в тайнике лежали чистые бланки правительственных учреждений, заготовленные справки, иностранные паспорта…
Криминал-советник приказал заново начать обыск. Гестаповцы срывали обои, вскрывали полы, сдирали обивку с диванов, стульев, выворачивали массивные ножки стола, в которых тоже обнаружились выдолбленные тайники. Полицейские складывали в кучу все новые трофеи — бланки государственных учреждений, образцы подписей, поддельные печати, штампы, фотографии, всевозможные инструменты, разные приспособления для изготовления паспортов и других документов.
Семья Хюбнера — отец, дочь, зять, внук — снабжала паспортами всех, кто приходил в их жилище и произносил определенный пароль. Их посетителями были подпольщики, солдаты, бежавшие из армии, евреи, скрывавшиеся от нацистского разгула, иностранные рабочие, советские военнопленные, беглецы из концентрационных и трудовых лагерей. Эмиль Хюбнер давал им деньги, продовольственные карточки, ничем не отличавшиеся от настоящих, готовил для них маршрутные карты, отпечатанные на платках, чтобы беглецам не сбиться с пути… Теперь эти вещественные доказательства лежали навалом в углу комнаты, на столе, в кухне, повсюду. Полицейские агенты складывали добычу в мешки, чтобы отправить ее на Принц-Альбрехтштрассе.
Замыкалось кольцо и вокруг дипломата Рудольфа фон Шелиа. Он оставался еще на свободе, работал в министерстве иностранных дел в секретном «Бюро Риббентропа», но его обложили со всех сторон и следили за каждым шагом.
Ильзу Штёбе допрашивали каждый день, и следователь, как бы невзначай, возвращался к связям Ильзы с фон Шелиа. Он, как в пасьянсе, раскладывал перед ней десятки фотокарточек, настойчиво выспрашивал, кого она знает из этих людей. Здесь было много незнакомых, но были и те, кого Ильза знала.
Фотография дипломата особенно тревожила Ильзу Штёбе. Фон Шелиа ни с кем не был связан, кроме нее, но почему же его фотография находится здесь? Как попали к следователю фотографии Харро, Арвида? Неужели они раскрыты и арестованы?
Ильза чувствовала, что у следователя нет прямых улик против нее. Иначе он вел бы себя по-иному. Ильза отрицала вину, не признавалась ни в чем. Фотографии, которые лежали на столе следователя, ей в большинстве не известны. Отрицать свое знакомство со всеми она не хотела. Надо признавать то, что они уже знают… Да. Рудольфа фон Шелиа она знает. Это его фотография. Познакомилась с ним в Варшаве. Позже встречалась в министерстве иностранных дел. Интересный собеседник. Но какое отношение это имеет к ее аресту?
Следователь сказал:
— Пока здесь я задаю вопросы… Потрудитесь на них отвечать.
Расспрашивали ее о других.
Нет, Ильза больше никого не знает, лица на фотографиях ей не знакомы. Близорукого человека в очках не узнает. Может быть, и встречалась где-то, но не знакома с ним. Бородатого старика тоже не знает…
Так продолжалось неделями. Тянулись изнурительные допросы. Ильза Штёбе стояла на своем: она ничего не знает, с ее арестом произошла какая-то ошибка. Она ни в чем, ни в чем не виновата…
Рудольфа фон Шелиа арестовали в конце октября. Перед его арестом Панцингеру пришлось изрядно поволноваться. Все это едва не стоило ему головы.
Осведомители изо дня в день сообщали, что дипломат фон Шелиа ведет себя спокойно. Он не подозревает, что за ним ведут наблюдение. И вдруг фон Шелиа неожиданно уехал в Женеву, воспользовавшись постоянным служебным паспортом. Исчез! У Панцингера захолонуло сердце. Пришлось докладывать о происшествии Гиммлеру, Но Панцингер сделал вид, что он давно знал о предстоящем отъезде дипломата в Швейцарию.
— Вы уверены, что он не сбежит? — спросил рейхсфюрер. — Может быть, он что-то уже почувствовал?
— Надо полагать, нет… Его поездка раскроет нам его связи в Швейцарии. Установлено, что там работает другая нелегальная группа, связанная с Москвой. Ее кодовое название «Дора». Функ-абвер постоянно перехватывает радиограммы, уходящие из Женевы. Там другой шифр, раскрыть его пока не удалось.
— Ну а если он нас одурачит и не вернется из-за границы? — спросил Гиммлер.
— Этого не может быть… — Панцингер внутренне похолодел от страха. А что, если и в самом деле Шелиа перехитрил его! Криминал-советник думал только о том, чтобы не выдать своего волнения. Он сказал: — Шелиа не подозревает, что за ним наблюдают.
— Хорошо… Если вы так уверены… Но имейте в виду — побег дипломата будет стоить вам головы…
Проходили дни, а фон Шелиа не возвращался. Панцингер не находил себе места. Он сам выехал на швейцарскую границу, торчал в Базеле на вокзале и, теряя надежду, начинал подумывать — не скрыться ли самому на ту сторону, чтобы избежать расправы.
И вдруг Рудольф фон Шелиа объявился. Элегантный, самоуверенный, он вышел из вагона, чтобы купить немецкие газеты… Его арестовали на перроне немецкой стороны базельского вокзала. К этому времени тайная полиция уже имела неопровержимые доказательства связи Рудольфа фон Шелиа с Ильзой Штёбе.
