В середине июня Викто́р снова встретил Кранца. Шутливо спросил его:
— Ну как? Когда будем пить шампанское?
— Ты считаешь, что я проиграл?
— А как же! Май прошел, войны нет…
— Это верно. Но она просто отложена. Война будет! Готов снова держать пари. Могу удвоить ставку. Разопьем через месяц…
Двадцать первого июня 1941 года Амиго выехал из Амстердама в небольшой городок на юге страны с заданием срочно встретиться с доверенным человеком. Дело было необычайной срочности. При себе — ни одного клочка бумаги, ни единой строчки — все в голове. Амиго под видом крестьянина-винодела возвращался будто бы домой с двумя порожними бутылями-плетенками и дорожной кошелкой.
Бросив вещи в багажной камере, Амиго явился к доверенному человеку. Едва поздоровавшись, взволнованно сказал:
— Прошу срочно передать сообщение — сегодня ночью с рассветом Германия нападет на Советский Союз… Разрешите написать донесение.
— Откуда такие данные?
— Из штаба оккупационных войск.
Донесение было коротким: «Вермахт нападет на Россию этой ночью». Собеседник Амиго засомневался:
— Я передам, но под вашу ответственность… Приму без проверки. За достоверность отвечаете вы…
— К сожалению, все это достоверно…
…Амиго был измотан дорогой, взволнован надвигающимися событиями и едва стоял на ногах. Ночевать пошел в гостиницу. Попросил разбудить его пораньше, чтобы не опоздать к поезду.
Утром его разбудил голос хозяина.
— Господин, господин! — возбужденно кричал он. — Вам пора вставать. Послушайте, что передает радио… Они воюют с Россией!..
— Кто? — Амиго вскочил с постели.
— Боши!.. Я говорю — боши напали на Россию. Сегодня ночью…
3
Все последние месяцы, начиная с майского наступления германских войск на Западе, Ильза вела столь напряженную работу, что не оставалось времени ни для сна, ни для отдыха. Она осунулась, похудела, начинали сдавать нервы. А тут еще эти налеты английских бомбардировщиков… Авиационное наступление англичан нарастало из месяца в месяц. В городе то там, то здесь появлялись все новые руины… Как часто приходилось Ильзе проводить бессонные ночи в бомбоубежищах, а утром с больной головой начинать трудовой день. И ее болезнь… Острые приступы, разрывавшие тело, посещали все чаще. Но Ильза держалась, и никто из окружавших не замечал, какого напряжения воли стоило ей выглядеть спокойной, общительной и веселой.
Только в одном из писем, адресованных Курту Вольфгангу, прорывается несколько фраз о ее физическом состоянии.
«В начале декабря я заболела… — писала она. — Я делаю последние усилия и работаю. Если бы я не была женщиной, вы могли бы получать от меня значительно больше того, что я выполняю сейчас.
У меня началась ангина, тяжелая и противная, которая закончилась тем, что началось кровотечение в почках. Врач, к которому я обратилась, пришел к выводу, что это результат простого истощения, которое можно вылечить отдыхом.
Ничто так не истощает, как такое кровотечение. Иногда мне становится страшно. Я боюсь, что это может иметь самые невиданные последствия для нашей работы. Может быть, меня подводят расшатавшиеся нервы, но все же эти месяцы я храбро переносила ужасные боли…»
Дальше она писала, что с первого января вынуждена оставить службу в министерстве иностранных дел. Пришел новый руководитель отдела и притащил за собой других сотрудников, и ее уволили. Пришлось стать на учет на бирже труда. Это значит, что в любой момент ее могут заслать куда угодно… Что касается Арийца, то у него дела идут хорошо, он получил назначение в отдел пропаганды — в один из секретнейших отделов министерства иностранных дел.
Как всегда, в письме перемежалось личное с делами, которыми была поглощена Ильза:
«В среду приезжал в Берлин «X», встречался с Клейстом. Есть важные новости. О них сообщаю отдельно».
Клейст — это фельдмаршал.
«Я все не могу закончить письма, мне еще так много хочется рассказать тебе, милый, — писала она. — Если я тебя встречу, буду рассказывать столько, что ты устанешь слушать… А может, ничего не скажу… Так бывает.
Я только чуточку сержусь на тебя за то, что так мало мне пишешь о том, чем ты сейчас живешь. От всего сердца приветствую тебя и все, что тебя окружает, и всех, кого ты видишь. Сердце мое постоянно находится там. Твоя…»
Там — это в Стране Советов, куда Ильза непрестанно уносилась в своих мыслях.
Ильза не жаловалась, ее тревожило лишь то, что она может выйти из строя. Но в Центре тоже были обеспокоены состоянием Альты.
Григорий Николаевич Беликов работал теперь в Москве, занимался прежде всего фашистской Германией — наиболее вероятным противником. На службе он ходил в военной форме. С Куртом Вольфгангом встречались теперь гораздо чаще — то в служебном кабинете, то после работы в квартире Беликовых, около Киевского вокзала. Такие вечера они называли «планерками». Грета, уложив детей, присоединялась к мужчинам, варила кофе, гасила верхний свет, и они втроем коротали время за неторопливой беседой. И каждый раз разговор возвращался к Ильзе. Но Вольфганг даже от друзей таил возникавшую грусть, отдаваясь воспоминаниям о прошлом. И еще его тревожило состояние Ильзы, болезнь, о которой она сдержанно писала в письмах.
— Подожди, Курт, — сказал как-то Григорий. — Попробуем выяснить, что можно сделать…
Поручили уточнить, выяснить, в чем нуждается разведчица, каково ее состояние.
Человек, посланный к Альте для связи, передал в Центр:
«Состояние Альты тяжелое. Дом, в котором она живет, частично разрушен бомбой. Одевается плохо, постоянно дрожит от холода. Ее здоровье настолько пошатнулось, что, по заключению врачей, она вообще не должна работать в течение зимы. Ей необходимо выехать на лечение в Карлсбад… Принимаем меры через наших людей побыстрее устроить ее на работу. Формально Альте необходимо создать материальную базу, чтобы расходы ее не вызывали подозрений. Иначе она не сможет ни поехать лечиться, ни тепло одеваться».
Ильзе Штёбе предложили, почти приказали лечиться… Она уехала в Карлсбад, но вскоре вернулась обратно. Началось обострение запущенной болезни, и врачи запретили продолжать предписанный ей курс лечения.
О своей поездке Альта писала Вольфгангу:
«Ты спрашиваешь о Праге, о городе, в который ты влюблен. Прага затемнена в прямом и переносном смысле слова. Она выглядит, как опустевший дом, как кулисы театра, за которыми идет скрытая жизнь. Старинные здания, городские ворота и башни продолжают еще стоять. Многие переулки не получили немецких названий, но все идет к этому… Влтава плещется под фермами Карлова места, а пражский Град возвышается над городом восклицательным знаком, точкой над «i». Правда, над Градом висят чужие флаги, но издали их не видно, можно и не догадаться. Но то, что о чужих флагах знают, легко прочитать на лицах пражан. Ветер разносит по улицам через громкоговорители обрывки немецких фраз: «Приказ… распоряжение… циркуляр…» Ветер вызывает на глазах слезы. Ветер или бесправие чехов? Прага без света. Сегодня здесь молчание. Нужно молчать…»
Ильза продолжала работать. Неимоверными усилиями преодолевала боль. Пила лекарства, но они мало ей помогали. Временами едва поднималась с постели после ночного приступа. А опасная работа требовала напряжения всех сил. Каждая фраза, оброненная случайно в разговоре с людьми, причастными к государственным тайнам, требовала тончайшего анализа, перепроверки, накопления дополнительных сведений, прежде чем можно было отправить по назначению добытую информацию.
Успехи Гитлера во Франции вскружили ему голову. Германия жила в сладком угаре достигнутых побед. «Фюрер все может! Он достигнет всего!» И этот угар делал людей болтливыми.
В первые дни наступления на Западе один из сотрудников военно-инженерного управления бросил фразу о Брюгге — оттуда можно обстрелять Лондон, Значит, у немцев появилось новое оружие… Альта своевременно сообщила об этом. Но слова, неосторожно брошенные военным инженером, привели к новым открытиям, — на острове Пенемюнде существуют подземные заводы, лаборатории, занятые изготовлением сверхдальних снарядов. От Брюгге до Лондона — 240 километров; следовательно, такова минимальная дальность секретного артиллерийского оружия…
