Когда после пожара в рейхстаге начался фашистский террор, Буби была уже взрослой девушкой. Ее отец, социал-демократ, очутился в концлагере на торфяных болотах у голландской границы, и все заботы по содержанию семьи легли на плечи непокорной, вольнолюбивой девчонки с мальчишечьим именем Буби. Она работала то продавщицей цветов, то машинисткой, то ткачихой на текстильной фабрике.

Было вполне естественным, что, не приемля фашизм, Буби вступила в подпольную антифашистскую организацию, а детское имя Буби сделалось ее подпольной кличкой. Но Буби всегда казалось, что она делает слишком мало. Подумаешь, дело — расклеить ночью листовки на стенах домов, обмануть полицейских, сбежав проходными дворами на соседнюю улицу… Ее романтическая, самоотверженная натура стремилась к большему.

Теперь она жила в Берлине, входила в подпольную группу Роберта Урига, токаря-инструментальщика, коммуниста, который объединил несколько сот антифашистов. Редчайший случай в гитлеровской Германии! Казалось бы — это капля в море бушующей коричневой тирании. Но разрозненные группки борцов, уцелевшие после разгрома компартии, немецкой социал-демократии, передовой интеллигенции, продолжали делать свое дело. Террор в стране продолжался. Сто шестьдесят тысяч немецких коммунистов — больше половины всей партии — были арестованы, загнаны в концлагеря, тысячи и тысячи их погибли в тюрьмах, под пытками, по приговорам нацистских судов. Не избежал репрессий и Роберт Уриг: несколько лет он провел в каторжной тюрьме, вырвался из нее и снова вступил в борьбу — по крохам собирал организацию, искал надежных людей, поддерживал связь с заключенными, которые продолжали томиться в тюрьме Лукау, переправлял им нелегальную литературу. Удалось даже передать самодельный детекторный приемник.

В итоге работы Урига и его товарищей в столице гитлеровской Германии возникла организация, в которую входило более двадцати коммунистических подпольных ячеек, созданных на крупнейших берлинских заводах. Работа продолжалась, Уриг нащупывал пути для связи с другими нелегальными группами.

Организация Роберта Урига в продолжение нескольких лет пребывала в глубоком подполье. Она заявляла о своем существовании лишь лаконичными листовками, появлявшимися на стенах домов, на афишных тумбах: «Партия жива, партия борется! Долой войну и фашизм!» Это приводило в бешенство агентуру гестапо. Но все попытки тайной полиции раскрыть подпольщиков-антифашистов были тщетными.

В этом подполье и работала Буби. За год до войны, до нападения на соседнюю Польшу, девушка стала связной в организации Урига.

Летом тридцать восьмого года в один из пасмурных дней в Штральзунд пришло грузовое судно «Мария-Луиза», названное так по имени старшей дочери владельца пароходной компании, занятой перевозкой шведской железной руды для германских сталелитейных заводов. Гитлер готовился к войне, ему нужен был металл для пушек, танков, для вооружения армии. Корабли под нацистскими флагами возили руду. «Мария-Луиза» курсировала по расписанию между Штральзундом и портами Швеции.

«Мария-Луиза» пришвартовалась к грузовой пристани, и члены команды, все, кроме вахтенных, заторопились на берег. У каждого были свои дела. Одни хотели побывать в семье, другие погулять, посидеть в портовой таверне или просто побродить по Штральзунду, в поисках веселых приключений…

Среди моряков, уходивших на берег, был корабельный юнга по фамилии Кройзингер, как значилось в его мореходной книжке.

Моросил мелкий дождь. Трап был влажный и скользкий. Моряки в черных, словно лакированных, плащах, нахлобучив капюшоны, зашагали к проходной, пробираясь мимо высоких отвалов руды, через подъездные пути, переплетения рельсов. Два эсэсовца проверяли документы равнодушно, почти не глядя. На боку под плащами вахтманов топорщились пистолеты.

Сразу за проходной — трамвайная остановка. Юнга заторопился, приближался вагон. Кто-то пошутил:

— Гляди, Эрнст, не проспи со своей девочкой… Не опоздай к рейсу!

Эрнст, что-то буркнув, вскочил на подножку…

Через полчаса, дважды пересев из трамвая в трамвай, юнга вышел в рабочем поселке, перешел улочку, толкнул калитку, без звонка вошел в домик. Его встретила пожилая женщина:

— Я уже беспокоилась, Буби… Все в порядке? Иди переодевайся…

— Что со мной может случиться?! Билет взяли? — спросила Буби. Она сбросила дождевик, прошла в соседнюю комнату-каморку и вскоре предстала перед хозяйкой в обычном своем облике — серый костюм, зеленая блузка, уличные туфли, белые, до колен, чулки…

Рейс «юнги Кройзингера» длился с неделю, но подготовка к нему началась с весны. Искали подходы, готовили документы. Решили, что надежнее всего послать в Швецию под видом юнги. Окольными путями, через стивидора, занимавшегося разгрузкой кораблей в порту, через механика судна, связанных с антифашистским подпольем, удалось оформить «юнгу Кройзингера» на несколько рейсов в плавание на стареньком пароходе «Мария-Луиза». А в Швеции ее ждали люди из Праги.

И вот — задание выполнено. Курьеру Буби удалось связаться с нужными людьми, встретиться с представителем партийного центра. В берлинском подножье придавали особое значение поездке курьера Буби, с начала и до последнего шага стремились предохранить ее от провала. Слишком много поставлено было на карту!

В Берлин ушла безобидная телеграмма о возвращении Буби. Приехала она утренним поездом дальнего следования Штральзунд — Лейпциг. В Берлине на Штеттинском вокзале ее никто не встречал, и только дежурный по вокзалу Зигфрид Небель в форменной фуражке и одежде железнодорожника, может быть, несколько внимательнее, чем обычно, наблюдал за пассажирами, выходившими из вагонов. Приметив девушку в сером костюме и зеленой блузке, он безразлично отвернулся, поднял сигнал отправления, певуче выкрикнул «аб-фарен!» и покинул перрон. Это был Йон Зиг, бывший редактор «Ди роте фане», образованнейший марксист, который перешел на нелегальное положение и занимал скромную должность дежурного по вокзалу.

Буби вышла на площадь, задержалась у витрины аптеки. Рядом с ней остановился прохожий. Они обменялись паролями, и прохожий, сунув в карман крохотный, размером в сигаретную пачку, сверток, зашагал дальше.

На углу улицы стояла машина. Водитель, видимо, кого-то ждал. Он проводил глазами уходившую Буби, прохожего, который с ней разговаривал, и включил мотор. Все в порядке! Это был Курт, шофер директора промышленного концерна в Берлине. Он же Антон Зефков, коммунист-подпольщик, тоже перешедший на нелегальное положение.

Через день Роберт Уриг, Йон Зиг и Антон Зефков встретились в приемной зубного врача Химпеля в Вильморсдорфе. Других посетителей не было, об этом позаботился Химпель, и трое подпольщиков могли свободно поговорить. Гельмут Химпель наблюдал из окна своего рабочего кабинета — не явится ли кто из нежданных посетителей…

Читали документы, привезенные Буби. Прежде всего решение ЦК компартии о положении в гитлеровской Германии, что было связано с возросшей угрозой войны. Скорее это было обращение к немецкому народу, предостережение, что Гитлер толкает Германию ко второй мировой войне. Центральный Комитет отмечал, что саботаж военного производства, антивоенные выступления и забастовки рабочих, усиление идеологической борьбы против захватнической политики фашистов, за сохранение мира, выдвигаются в качестве важнейшей национальной задачи немецкого народа. Если же при всех усилиях не удастся предотвратить войну, ее нужно остановить путем свержения гитлеровского режима. Для этого необходимо объединить всех противников гитлеризма в единый антифашистский Народный фронт.

— Ясно! — сказал Зиг, прочитав вслух полученное решение. — Что будем делать? Я предвижу главное затруднение. Говоря объективно, Гитлер смог за эти годы социальной демагогией растлить, оболванить немецкий народ, в значительной степени подчинить его своему влиянию. А Народный фронт требует объединения всех противников гитлеризма, к какой бы партии или социальной прослойке они ни принадлежали.