Иногда они рано возвращались в город и бродили по тесным средневековым улочкам, читая мемориальные доски о стихийных бедствиях и курфюрстах, правивших некогда немецкими землями, покупали вернигеродские сувениры: кукол — ведьм, мчавшихся на помеле, на вилах или в деревянном корытце. Ведьмы отличались одеждой и цветом волос — были блонд и шварцхексе. Покупали какие-то безделушки, плоские бронзовые колокольчики, мелодичные, расписанные яркими красками. Они были как настоящие — те, что звенели на горных склонах при каждом неторопливом движении пасшихся там коров и коз-верхолазов.

Все эти дни Ильза была весела и беззаботна. Дома, в «своей обители», разбирая купленные сувениры, Ильза повесила вдруг на шею вернигеродский колокольчик и задорно тряхнула головой. Колокольчик зазвенел на ее груди.

— Ты слышишь, Курт, — засмеялась она, — я буду носить этот колокольчик, чтобы ты всегда слышал и знал, где я…

Курт привлек ее к себе:

— Я слышу тебя сердцем, Ильза. Но теперь издалека буду прислушиваться еще и к твоему колокольчику…

— Нет, это «издалека» мне совсем не нравится. — Ильза вдруг нахмурилась, помрачнела.

Чем ближе подходило время отъезда, тем чаще задумывалась и мрачнела Ильза.

В канун отъезда они изменили свое обычное расписание и утром поехали смотреть замок вернигеродских курфюрстов. Замок осматривали бегло, чтобы успеть побывать еще в рюбеландских пещерах, поглядеть на скульптуру бурого медведя, поставленную в глухом ущелье, в память последнего из могикан медвежьего рода, пойманного здесь много лет назад… Конец дня решили провести снова на Брокене.

Полюбовавшись открывшейся сверху панорамой, осмотрели старинное оружие, коллекцию гобеленов и, уже покидая замок, решили спуститься в подвалы — сырые и мрачные, тускло освещенные факелами, как в далекие времена курфюрстов. Когда после яркого дневного света глаза привыкли к мраку, оказалось, что Ильза и Курт стоят в камере пыток. Посередине, рядом с возвышавшейся дыбой, стоял очаг-жаровня с погасшими углями и железными прутьями, на полках какие-то тиски, клещи, колодки, кандалы на ржавых цепях, замурованных своими концами в стены… Страшные атрибуты средневекового изуверства. Ильза поежилась, и Курт торопливо увел ее из подземелья. Он вспомнил то, что было написано в путеводителе: в Вернигероде в средние века привлекли к ответу и казнили тридцать ведьм и двух колдунов… В этих подвалах добивались от них признания в общении с нечистой силой. Курт не стал рассказывать Ильзе о том, что прочитал в бедекере, но Ильза заговорила сама.

— Как все это ужасно, — сказала она, — но ужаснее всего, что теперешняя Германия все больше погружается во мрак средневековья…

— Не будем сегодня об этом… Не надо…

Вольфганг старался отвлечь Ильзу от мрачных мыслей. Кажется, ему удалось это сделать. Ильза снова повеселела при свете солнца.

Солнце уже клонилось к западу. Ровным и мягким светом оно озаряло горы, исчезавшие за горизонтом, открывшуюся впереди Ильзенскую долину, далекий и романтичный замок Генриха… В воздухе стояла легкая мгла, создающая удивительно мягкий рассеянный свет. Они поднимались все выше каменистой тропой вдоль склона горы. Могучие пихты подступали к самой тропе, их корни, причудливо извиваясь, цеплялись за валуны, выползали, как змеи, из расщелин скал. Внимание Ильзы и Курта привлекали то особая синева леса на горизонте, то малахитовый цвет пихт, ярко освещенных солнцем, то причудливые изломы корней, будто застывших в вековой схватке, в единоборстве с камнями-валунами.

— И все-таки я не хотела бы стать камнем, — сказала Ильза, отвечая каким-то своим мыслям. — Уж лучше корнем… Камни живут долго, веками лежат на месте, спокойно и равнодушно, а корни умирают раньше, но вступают в борьбу, дают жизнь…

— Удивительно! — воскликнул Курт. — Я тоже подумал об этом.

Перебрались через горный ручей, стремительно сбегавший вниз по камням. Вышли на открытую поляну. Дальше был глубокий обрыв, и тропа круто сворачивала в сторону.

— Ильза, дай я тебя сфотографирую. Сядь на тот камень. — Он достал из рюкзака аппарат. — Хочешь яблоко?

Ильза поймала яблоко и впилась в него зубами. Пока Курт готовил аппарат, она ждала, сидя на краю скалы, наклонив голову, и задумчиво глядела вниз. Но взор ее был устремлен внутрь себя. Лицо сделалось строгим, почти холодным. Курт, не предупредив, навел аппарат и нажал спуск… Услышав щелчок, Ильза подняла голову.

— Ну, что с тобой, что? — ласково спрашивал Курт, положив руку на ее плечо.

— Знаешь, Курт, я, вероятно, просто устала от бесконечного ожидания наших встреч… Впервые я ощутила здесь радость от нашей близости. Теперь будет особенно грустно… Ведь мы могли бы всегда быть вместе. Пойми меня, Курт, мне временами бывает так одиноко…

— Но ты знаешь, Ильза, пока иначе нельзя.

— Почему, Курт? — Они снова шли по каменистой тропе, и Вольфганг бережно придерживал ее за плечи. Ильза резко повернула к нему лицо. — Почему? Почему мы не можем быть вместе, работать вместе, жить вместе?!. Я не хочу быть колокольчиком, который ты слышишь издалека. Это красиво звучит, но… Я всегда так тревожусь за тебя, Курт! Недели, месяцы не знаю, что с тобой, как ты живешь, о чем думаешь… Мы можем быть вместе! Сделай это!

Они стояли лицом друг к другу, обуреваемые одним чувством. Замок на другой стороне долины был виден в прозрачном воздухе со стереоскопической ясностью. Они шли сюда, чтобы полюбоваться видом замка, но сейчас совсем о нем забыли.

— Мне тоже, Ильза, трудно, когда я думаю о нас… Но поверь, девочка, я не хочу подвергать тебя опасности.

Ильза иронически взглянула на Курта:

— А ты боишься опасности?

— Для себя — нет, но это касается тебя.

— Ну какая разница, Курт: работаю ли я одна или буду рядом с тобой заниматься тем же делом? Опасность не возрастет, но я перестану тосковать. Придумай что-нибудь, Курт, чтобы мы были вместе… Ты ведь знаешь — я умею быть осторожной. Ты заметил — даже здесь я не называла тебя твоим настоящим именем.

В голосе Ильзы звучали мягкие, просительные нотки.

— Не от меня ведь это зависит, — печально сказал Курт. — Попробую поговорить с товарищами…

— Ты обещаешь?.. Да? Обещаешь?! — Она прильнула к нему, заглядывая в лицо. В глазах Ильзы уже не было той холодной отчужденности, как там, на скале у обрыва.

На Курфюрстендамм в Берлине, ближе к Гедехтнискирхе, еще и сейчас стоит фешенебельный ресторан «Ам-Цоо» с просторными мрачноватыми залами и открытой верандой на тротуаре, отгороженной от улицы барьером посаженных в ящики лиловых рододендронов, камелий или других цветов, в зависимости от сезона. В летние дни на открытой веранде за мраморными столиками всегда много посетителей. Они пьют из маленьких чашечек кофе, потягивают прохладительные напитки, просматривают газеты или просто разглядывают пешеходов, фланирующих по тротуарам Курфюрстендамм.

Именно в этом многолюдном месте в предвечерний час Курт и Пауль назначили очередную встречу. Они «неожиданно» столкнулись у входа, вместе прошли на веранду, выбрали пустующий столик в углу у цветочного барьера. Разговоры о пустяках перемежали фразами, ради которых встретились в ресторане «Ам-Цоо».

Курт все еще находился под впечатлением Вернигероде, разговоров с Ильзой. В самом деле, почему бы не попытаться перетащить ее в Варшаву? Об этом он и заговорил с Паулем. Пауль вдруг рассмеялся.

— Да ты просто читаешь мои мысли! — воскликнул он. — А я собирался тебя уговаривать. Что она сейчас делает? Я ее давно не видел.

— Почти ничего… Ты же знаешь, «Берлинер тагеблат» все-таки закрыли. Теодор Вольф уехал в Женеву и приглашает меня сотрудничать в швейцарских газетах. Но я не могу. На мне висит рекламное бюро моей фирмы… Ильза ездила ненадолго к Вольфу, писала для «Цюрихер цайтунг», но занималась главным образом нашими делами. Побывала в Вене, в Румынии, тоже корреспонденткой. У нее это получается. Держится уверенно, спокойно.