На другом снимке вроде то же лицо, как будто тот же человек, но в форме немецкого офицера. Удивительно, как одежда меняет внешность… Суконный китель, узкие погоны, на груди эмблема нацистской армии — орел, распростерший крылья над свастикой. На голове мягкая, тоже суконная «мюце», похожая на пилотку, надвинутая до бровей… А выражение лица совершенно иное — самонадеянное, холодное. Нижняя губа чуть-чуть, самую малость, презрительно выдается вперед… Типичное лицо офицера германского вермахта.
Еще одна фамилия:
Кузнецов Николай Иванович — другая, уже настоящая биография, пометки о прохождении службы.
Родился в деревне Зырянка Свердловской области в семье крестьянина-середняка 27 июля 1911 года… Беспартийный, в комсомоле с 1928 года… Образование: Тюменский сельскохозяйственный, затем лесной техникум… Свердловский заочный индустриальный институт… Трудовой стаж: лесоустроитель земельного управления, Уралмашзавод — бюро технического контроля…
Обычная биография юноши тридцатых годов… Не совсем обычным было другое — знание языков: «отлично владеет немецким, знает польский, украинский…»
Кузнецова призвали в парашютно-десантные войска, внимание привлекло знание им немецкого языка. Перевели в специальную часть, держали в резерве. А Николай Кузнецов бомбардировал руководство просьбами дать ему настоящее дело. Последний рапорт сохранился в личном деле. Тот самый, по которому было поручено одному полковнику побеседовать с нетерпеливым просителем.
«Я, как всякий советский человек, — писал он, — в момент, когда решается вопрос о существовании нашего государства и нас самих, горю желанием принести пользу моей Родине. Бесконечное ожидание (почти год!) при сознании того, что я, безусловно, имею в себе силы и способности принести существенную пользу моей Родине, страшно угнетает меня. Как русский человек, я имею право требовать дать мне возможность принести пользу моему Отечеству в борьбе против злейшего врага. Дальнейшее пребывание в бездействии я считаю преступным перед моей совестью и Родиной.
Я вполне отдаю себе отчет в том, что очень вероятна возможность моей гибели при выполнении заданий разведки, но смело пойду в тыл врага, так как сознание правоты нашего дела вселяет в меня великую силу и уверенность в конечной победе. Это сознание даст мне силу и уверенность выполнить мой долг перед родиной до конца.
Прошу довести до сведения руководства этот рапорт».
Как понятны были эти настроения полковнику.
Беседа с Кузнецовым происходила как раз в то самое время, когда Григорий Николаевич сам рвался на фронт, писал рапорт, говорил с Директором и получил категорический отказ… Но теперь ему самому предстоял разговор, в котором следовало убедить Кузнецова набраться терпения.
Разговаривали по-немецки, и Беликов был поражен чистотой произношения, отсутствием малейшего акцента, легкостью, с которой Кузнецов объяснялся на чужом языке.
— Откуда вы так хорошо знаете немецкий? — спросил он. — Это ваш родной язык?
— Да нет… Занимаюсь с детства. Сначала в школе, была у нас учительница-немка, потом на Уралмашзаводе работало много немецких инженеров, говорили на разных диалектах…
У Кузнецова был, несомненно, врожденный лингвистический талант.
— Учтите, в нашей работе, — сказал Беликов, — знание языка еще далеко не все… Надо знать быт немецкого офицера, его характер, манеру поведения, знать тысячи мелочей, войти в его образ. Для этого нужно время. Теперь все будет зависеть от вас…
Тогда предварительно было уже решено — внедрять лейтенанта Зиберта в немецкую армию.
Беликов доложил свое мнение Директору. Подготовка разведчика продолжалась. На задание его перебросили через несколько месяцев. В личном деле об этом сделана запись:
«Николай Грачев переброшен с группой в тыл противника в район города Ровно 25 августа 1942 года. Десантирование с самолета прошло нормально. Находится в распоряжении Медведева — командира партизанского отряда «Победители». Подтверждение получено».
И вот первые донесения, хранящиеся в личном деле…
«По Вашему заданию место расположения новой ставки Гитлера на Украине установлено. Находится в районе Винницы, два километра западнее села Коло-Михайловка… Кодовое наименование ставки «Вервольф»… Охраной руководит генерал войск СС Роттенхубер, подчиненный непосредственно Гиммлеру…»
«Начальник людвигпольского гестапо каратель Вебер ликвидирован…»
«В район Курска с начала лета текущего сорок третьего года предстоит большое немецкое наступление… Создана новая группа армий, в которую предположительно входят до тридцати танковых и мотомеханизированных дивизий. Продолжается переброска войск из Западной Европы. Командующим армейской группой назначен генерал-фельдмаршал Манштейн. Для удара под Курском немецкая промышленность форсированно изготовляет новые тяжелые танки «Тигр» и «Пантера». Их техническая характеристика…»
Здесь среди донесений было распоряжение, касающееся Зиберта. Как обычно, наиболее секретные указания написаны от руки:
«Лейтенант Зиберт может примелькаться противнику. Следует «присвоить» ему новое звание. Подготовить и направить надежные документы о присвоении ему звания обер-лейтенанта…»
Григорий Беликов перелистывал все новые донесения, искал упоминания фамилии штурмбаннфюрера фон Ортеля, на которого Директор просил обратить особое внимание.
Первоначально разведчик сообщил как бы мимоходом:
«В городе появился штурмбаннфюрер фон Ортель с непонятными функциями. Держится независимо, свободно говорит по-русски. Перед войной два года провел в Москве…»
«Состоялось случайное знакомство с фон Ортелем… Вероятно, птица высокого полета. Нашей агентурой установлено, что он имеет прямую связь с главным управлением имперской безопасности в Берлине. Имеет право лично связываться по телефону с руководителем гестапо Мюллером и начальником отдела заграничной разведки фон Шелленбергом…»
«Передаю словесный портрет фон Ортеля: высокий, подтянутый, как человек, постоянно занимающийся спортом. Темные, поредевшие волосы зачесывает на косой пробор. Тщательно следит за своей внешностью. Всегда безукоризненно одет. Четко очерченные брови, настороженные светлые прищуренные глаза, несколько удлиненный овал лица…»
«Фон Ортель предложил мне перейти к нему работать… О содержании работы не говорит… Наш сотрудник, проникший в гестапо, передает: фон Ортель перебросил на нашу территорию диверсантов с задачей совершить покушение на двух немецких генералов, находящихся в советском плену, руководящих организацией «Свободная Германия». Один из них — Зейдлиц. Фамилия второго не установлена…»
«Фон Ортель срочно покидает Ровно. Куда — неизвестно. Своей сотруднице, связанной с нами, сказал: «Когда вернусь, привезу в подарок персидский ковер». Можно предполагать, что выезд Ортеля связан с Ближним Востоком. Это может быть Иран либо другая страна. Перед отъездом несколько раз говорил по телефону с Вальтером фон Шелленбергом».
Вот эта, последняя шифровка имела прямое отношение к Тегерану.
В отряд Медведева советские газеты приходили редко — от случая к случаю. Только в конце декабря Николай Кузнецов прочитал сообщение о пресс-конференции Рузвельта, которую он провел после возвращения из Тегерана. Там было сказано:
«Лондон, 17 декабря (ТАСС). По сообщению вашингтонского корреспондента агентства Рейтер, президент Рузвельт на пресс-конференции сообщил, что он остановился в русском посольстве в Тегеране, а не в американском, потому что Сталину стало известно о германском заговоре.
Маршал Сталин, добавил Рузвельт, сообщил, что, возможно, будет организован заговор на жизнь всех участников конференции. Он просил президента Рузвельта остановиться в советском посольстве, с тем чтобы избежать необходимости поездок по городу… Президент заявил, что вокруг Тегерана находились, возможно, сотни германских шпионов. Для немцев было бы довольно выгодным делом, добавил Рузвельт, если бы они могли разделаться с маршалом Сталиным, Черчиллем и со мной в то время, как мы проезжали бы по улицам Тегерана».
