«Уважаемый господин Сталин, — писал президент, — направляю Вам это личное письмо с моим старым другом Джозефом Э. Дэвисом. Оно касается лишь одного вопроса, о котором, по-моему, нам легче переговорить через нашего общего друга. Господин Литвинов является другим единственным лицом, с которым я говорил на этот счет.
Я хочу избежать трудностей, которые связаны как с конференциями с большим количеством участников, так и с медлительностью дипломатических переговоров».
Рузвельт хотел лично встретиться со Сталиным, чтобы с глазу на глаз обсудить проблемы завершающего этапа мировой войны. Сохраняя секретность, Рузвельт предлагал встретиться в одной из отдаленных точек земного шара — на берегах Берингова пролива. Можно было выбрать и другое место, к примеру Исландию, но «было бы трудно в этом случае, говоря откровенно, не пригласить одновременно Премьер-Министра Черчилля». А президент намерен был разговаривать наедине…
Встреча в Беринговом проливе не состоялась. Сталин не мог покинуть Москву. Рузвельту он ответил:
«Не зная, как будут развиваться события на советско-германском фронте, я не смогу уехать из Москвы в течение этого месяца. Поэтому предложил бы устроить нашу встречу в июле или в августе».
Затем возник вопрос о встрече в Архангельске, в Астрахани, обсуждались поездки в Фербенкс на Аляске, в Багдад, в Каир… Наконец решили, что самым подходящим местом для встречи «тройки» будет столица Ирана.
«Личное и строго секретное послание от Премьер-министра Уинстона Черчилля Маршалу Сталину (получено 27 сентября 1943 г.)
Я обдумывал нашу встречу глав правительств в Тегеране. Должны быть проведены надежные подготовительные мероприятия для обеспечения безопасности в этом до некоторой степени слабо контролируемом районе…
Я предлагаю также, чтобы во всей будущей переписке по этому вопросу мы пользовались выражением «Каир-3» вместо Тегерана, который должен быть похоронен, а также, что условным обозначением для этой операции должно стать слово «Эврика», являющееся, как я полагаю, древнегреческим».
Свое послание Черчилль направил в Москву тоже специальным курьером. Требовалось сохранить абсолютную тайну предстоящей встречи.
«Личное и секретное послание от Премьера И. В. Сталина Премьер-Министру У. Черчиллю:
У меня нет возражений против тех отвлекающих приготовлений, которые Вы намерены провести в Каире. Что же касается Вашего предложения бросить британскую и русскую бригады в подходящий район «Каир-3» за несколько дней до нашей встречи в этом городе, то я нахожу это мероприятие нецелесообразным, так как оно может вызвать ненужный шум и демаскировку».
Но окончательное место встречи «Большой тройки» еще не определили. Рузвельт написал Сталину:
«С большим сожалением должен сообщить Вам, что я не смогу отправиться в Тегеран… Однако можно сделать одно последнее практическое предложение. Давайте отправимся все втроем в Басру, где для нас может быть отличная охрана…»
В конце концов «Большая тройка» договорилась о месте встречи именно в Тегеране.
«Я считаю, что встреча нас троих имеет величайшее значение не только для наших народов сегодня, но и для обеспечения будущим поколениям мира во всем мире», — писал Рузвельт.
Казалось бы, для безопасности участников конференции, для сохранения тайны Тегерана сделали все возможное. И вот — на тебе! — руководитель иностранной разведки и контрразведки Вальтер фон Шелленберг получил информацию о предстоящей встрече «Большой тройки». А началось все с Цицерона.
Главный диверсант рейха Отто Скорцени, занимавшийся «операцией «Ульм» — подготовкой диверсий на Советском Урале, отложил все дела и переключился на выполнение нового задания.
В иранских делах Скорцени не был новичком. В минувшем году он готовил диверсии на горных трассах Ирана. Но над диверсантами словно навис злой рок: взорвать тоннели не удалось, провалилось и восстание горных племен на юге страны. Это восстание, как и предполагавшийся взрыв тоннелей, должно было нарушить военные перевозки в Советский Союз. Скорцени был уверен, что восстание не состоялось только потому, что англичане заплатили мятежным шейхам гораздо больше того, что предлагали немцы. Теперь это следовало учесть.
— Не надо жалеть денег, — сказал Шелленберг, заканчивая разговор с Отто Скорцени. — Расплачивайтесь щедро английскими фунтами.
Прежде всего для подкрепления действующей сети надо было перебросить в Иран новую диверсионную группу. Отправляли ее из Крыма с прифронтового аэродрома. Скорцени сам полетел в Севастополь, чтобы проводить группу. Отдал приказ — немедленно после высадки десанта радировать о приземлении.
Стояла ясная, холодная ночь. Скорцени продрог даже в своей меховой куртке. Было тихо, только далеко с севера доносились приглушенные расстоянием взрывы. В темноте ночи они, словно сполохи отдаленной грозы, озаряли край горизонта. Там был фронт. Далеко же шагнули русские!
Прождав до рассвета, Скорцени уехал, так и не дождавшись радиограммы. Только на другой день получил он огорчающее известие — в момент приземления десант был окружен и уничтожен противником… Новая неудача! Злой рок!
Примерно за две недели до неудачи, постигшей Отто Скорцени, руководитель одного учреждения пригласил к себе офицера и предупредил, что он должен подготовиться к срочной и ответственной командировке. Куда — не сказал.
— С заданием ознакомитесь перед отлетом… Будьте в готовности номер раз… Постоянно сообщайте дежурному, где вы находитесь.
Прошло еще несколько дней, и генерал снова пригласил офицера.
— Познакомьтесь с этими документами, — сказал он, доставая из сейфа папку с предупреждающей надписью: «Совершенно секретно!»
В папке хранилось несколько радиограмм и справок с такими же лиловыми штампами. Это были последние донесения из разных мест, но по одному и тому же вопросу.
«Сведения о подготовке покушения на участников «Большой тройки» подтверждаются. Источник надежный. Диверсию возглавляет известный диверсант Скорцени. Руководство германской разведки придает большое значение подготовляемой операции».
В последней радиограмме было сказано:
«Задание выполнено. Десант противника ликвидирован. На нашей стороне потерь нет. Обстановка остается напряженной».
Другие документы излагали историю вопроса, оценивалась обстановка, давался анализ происходивших событий. Здесь же — личное дело одного из сотрудников, выполнявшего задание в глубоком тылу противника. На первой странице дела было написано:
«Николай Васильевич Грачев. Партизанский отряд «Победители». Здесь же в скобках поясняющая запись — псевдоним для отряда.
Чуть ниже на той же странице другое имя, другая фамилия:
Пауль Вильгельм Зиберт, лейтенант 230-го пехотного полка 76-й пехотной дивизии германских вооруженных сил.
Сын лесничего в имении князя Шлобиттена (Восточная Пруссия).
Отец — Эрнст Зиберт, погиб в 1915 году на фронте. Мать — Хилда, урожденная Кюннерт, умерла несколько лет назад — перед войной.
До поступления в военное училище Пауль Зиберт служил в том же имении помощником управляющего.
Участник похода во Францию, с начала боевых действий — на Восточном фронте. Награжден двумя орденами «Железный крест» за военные отличия.
После ранения: уполномоченный «Виртшафтскоммандо» — хозяйственного управления вермахта по использованию материальных ресурсов оккупированных областей России…
И снова в скобках — псевдоним.
Здесь же две фотографии, подклеенные рядом: на первой лицо молодого человека, снятого в полупрофиль без головного убора. Правильные черты лица, точно высеченные из мрамора. Ни единой морщинки. Высокий лоб, сосредоточенные глаза, густые брови, сходящиеся над переносицей, крупные губы, густые волосы, зачесанные назад…
