Я поднялся и отряхнул руки.

— Ну, что? — жадно спросил гонец, глядя на меня как на ангела-спасителя, — Помоги мне, подьячий, не забуду, отплачу!

Ну, мне уже сунул мешочек с монетами Афанасий, да и ты, гонец, явно не богат.

— На том свете угольками, — отмахнулся я, — Не было здесь в комнате больше никого, только ты, да я, да подруга твоя.

Затереть следы ауры, конечно, можно, но тогда и остальные следы пропали бы. Так что — сумку попятили не здесь.

— А как…

— Вспоминай, где ты ее последний раз точно видел?

Гонец потер виски:

— Перед входом во двор. На крыльце поправлял.

— Что потом делал?

— Сразу внутрь прошел и по лестнице поднялся.

— Через зал?

— Да.

Спрашивать, кто был в зале — бесполезно, даже если гонец их и вспомнит — где их искать, да и как бы они… Стоп!

— С кем ты столкнулся, когда проходил зал? — спросил я, точно зная, что так и было.

— С другим гонцом. Он за столом сидел и как раз поднялся. Чуть меня с ног не сбил.

Бинго! Все-таки моя интуиция меня не подвела! Тот гонец был замешан в этой байде, был! Что-то в нем было, значит, неправильное, что я не заметил, но подсознательно отметилось.

— Кафтан темно-синий, штаны голубые, сапоги желтые?

— Точно! Думаешь — он?

Ну а кто? Обычный прием мошенников-карманников — налететь на жертвы и срезать кошель. Тем более, что наш Финист-Ясный Пингвин летел на крылья любви и не заметил бы, даже сними с него штаны.

— Где ж его теперь искать? — гонец опять поник.

— Видел я его, в кабаке выпил и в сторону Серпухова поскакал.

Вот оно! Вот что я подсознательно отметил — «гонец» взбодрил лошадь Словом. Зачем, если в Подоле есть ям, где меняют уставших коней? Значит, не гонец это был!

Обокраденный гонец вскочил с табурета. Только для того, чтобы упасть на колени передо мной.

— Иван! Помоги! Холопом твоим стану навеки! Помоги догнать!

Погоня, погоня, погоня, погоня, в горячей крови! Бешеная скачка под ночным небом, луна, серебряным диском освещающая наш путь и черный силуэт противника, который становится все ближе, и ближе, и вот уже наш враг поднимает коня на дыбы, резко останавливается и спрыгивает на землю, обнажая клинки шпаги и кинжала…

Постойте, какой шпаги? Французские ковыряла на русской земле приживутся только в восемнадцатом веке и то стараниями известного селекционера Романова П.А. Причем это в нашей истории, а здесь на троне по-прежнему Рюриковичи, а Романовых нет в природе.

Я встряхнул головой, отгоняя непрошенные фантазии, и посмотрел на умоляющее лицо гонца.

— Не догоним. Он нас на несколько часов опережает…

— Догоним! Я Слово знаю! С ним конь пятьдесят верст в час делает, не меньше!

А потом падет, небось.

— Антон, не могу. Я до утра в Подол вернуться не успею.

— А куда ты едешь?

— В Тулу.

— Так и мне в ту же сторону! Еще и быстрее окажешься!

— Мне не надо быстрее. Мне надо выехать из Подола утром.

— А…

— Приказ.

Гонец поник. Явно не от обиды на меня — от понимания, что обстоятельства бывают выше нас. А приказы, как известно, не обсуждаются. Разве что потом, в курилке и матом.

Мне даже стыдно не стало за ложь. Будь я один — да ради бога, уже скакал бы с гонцом, хотя бы для того, чтобы посмотреть на лошадь, которая пятьдесят кэмэ в час делает. Но у меня девчонки. И они будут нервничать, если я не вернусь в ближайшее время. Я-то по плану должен снять комнату до утра, оставить след — и свалить обратно к ним.

Антон, впрочем, недолго грустил. У него был след, был план и он, по глазам видно, прямо чувствовал, как его голова, уже почти отрубленная, прирастает обратно. Горячо поблагодарив меня и выбив-таки обещание встретиться в Москве через месяцок, он рванул вниз по лестнице, на ходу выкликая хозяина постоялого двора.

Кстати, надо и мне к нему спуститься. Комнату-то мне так и не дали.

Лестница была, как и все на Руси, деревянная, из могучих досок, которые ваше время назвали бы, скорее, широкими брусьями. Я проскакал по ней, как по клеткам классиков… и на предпоследней ступени запнулся. Почувствовал, что падаю…

Чёрт!

И мой лоб встретился со стеной. Такой же деревянной и такой же могучей.

А потом кто-то выключил свет.

Колокола звонят… Или это у меня в ушах звенит? Да нет, колокола, утро уже, надо на службу соби…

Утро?!

Я вскочил.

Комната. Кровать. Окно, за которым розовеет рассвет.

На кровати — никого. Ну, кроме меня.

Где я?

Последнее, что помню… Я дотронулся до лба и зашипел. Шишка вспухла такая, что будь я женат, у меня уже возникли бы вопросы к жене.

При этом голова, на удивление, не болела. И вообще я чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Оно и неудивительно — дрых до самого утра…

Утра!

Ч… Ч-ч-ч-… Нет, никаких больше «ч». Отныне и навсегда — только блины. Такие круглые, золотистые, поджаристые, в общем…

БЛИН!

Там же девчонки с ума сходят!

Я рванулся к выходу из комнаты и чуть не вошел и без того пострадавшим лбом в ребро внезапно раскрывшейся двери.

— Подьячий Иван! — радостно воскликнул хозяин двора, — Доброе утро! Вы уж простите меня, но я осмелился вас в эту комнату перенести. Когда вы… ну, это…

Он указал на мою шишку.

— Жена моя у вашей постели посидела, потом говорит — не трогай больше мальчика. Он уже не в беспамятстве, а просто заснул.

Да уж. Учитывая, как я спал последние дни — спойлер: плохо — ничего удивительного, что организм воспользовался первым же удобным случаем, чтобы выспаться.

— И вещи ваши здесь, не сомневайтесь, ничего не пропало, все прибрано…

Да, мой мешок лежал у кровати.

— И одежда почищена, и сапоги…

Я пошевелил босыми пальцами ног. В данный момент на мне было только белье, а одежда и впрямь просто сияла чистотой, а глядя в сапоги можно было бриться.

— Я просто хотел с утра спросить, что утром кушать будете.

— Утром я ничего кушать не буду, спасибо тебе за гостеприимство, Афанасий. Пора мне в дорогу.

Хозяин понятливо выкатился в коридор. Я подошел к мешку, достал из него Голубую Свечу и зажег. Нет, и впрямь не заглядывали в мешок — чужие следы только на лямках. Доверяй, но проверяй — не надо мне, чтобы потом, когда Афанасия спросят обо мне, он вдруг вспомнил, что у подьячего в мешке кафтан лежал и борода накладная. А то тогда могут и припомнить, что мужичок в точно таком кафтане и с точной такой же бородой тут проезжал, как раз в это время. Вспомнить — и встать на след.

***

Я прошел по крыше конюшни к окну и осторожно постучал в него. Окошко тут же распахнулось, я скользнул внутрь… и получил подушкой по голове. А подушки здесь увесистые, так что поверьте, килограмм пуха немногим лучше, чем килограмм железа.

— Ты… — шлеп, — Где… — шлеп, — Всю… — шлеп, — Ночь… — шлеп.

— Да хватит вам! — я выхватил одну из подушек и тут же получил щелбан в лоб. Прямо в шишку, — Аааай!!!

Больно же!

Злость и тревога тут же были забыты и меня в три пары рук потащили на кровать. В другой ситуации я бы даже, наверное, обрадовался. Наверное. Хотя — я и сейчас не расстроился! Когда тебя жалеют и лечат — это прияяятно!

— Вот, — Настя щелкнула пальцами, стряхивая откат Целебного Слова, после которого я перестал походит на хуманизацию аликорна, — А теперь давай, рассказывай, где ты шатался всю ночь?

— Известно, где, — хихикнула Аглашка, — По девкам.

Вот… язва. Знает же, что я… это… скромный очень.

— Ах вон оно что… — протянула Настя, — А мы тут переживаем, ночь не спим, крутимся под одеялом, от жары и духоты изнывая, даже рубашки снять пришлось…

Издеваются. Я с трудом отогнал фантазии. Нет, они точно издеваются. Я повернулся к Клаве, за сочувствием и пониманием.