Или может?

Я ведь ее голой не видел. А тот случай, когда эта оглашенная встала на руки в сарафане — я глаза закрывал. Правда, остальные девчонки ее точно видели… а что, если они давно поняли, что Аглашка — мальчик и просто не знают, что Я этого не понял? Секрет Полишинеля — секрет, который знают все, поэтому тот, кто его не знает, про него и не услышит, мол, зачем рассказывать то, что и так всем известно? Хотя, у мужчин должен быть кадык! Точно!

Я посмотрел на горло Аглашки… и понял, что не знаю, как кадык должен выглядеть. Я как-то никогда не обращал внимания на чужие горла, я, в конце концов, не граф Дракула. Нет, если бы тут, рядом, оказался мужчина, я бы просто методом сравнения определил разницу, но здесь из мужчин только я, а собственный кадык мне не рассмотреть…

Да нет, не может быть, ерунда какая-то в голову лезет.

В общем, Аглашка неумело изображает девушку, Настя переключилась в свой обычный режим кудере — тихая, спокойная… пока не увидит людей боярина Морозова. Правда, после того файербола в Подоле — да что за название у этого села?! — она на них ни разу не бросалась. Может, потому, что контролирует себя. А может, потому, что мы ни разу с тех пор морозовских не встречали. Такая себе помесь кудере и янгире.

Правда, японцы рехнулись бы, попытавшись классифицировать мой боевой гарем по своим обычным полочкам.

Кудере у меня нетипичное… нетипичная. Цундере и вовсе нет. Если не вписывать на эту роль Аглашку. Которая меня по голове, конечно, не лупит, но вредности в ней на целую сотню цундерей.

Яндере нет — и слава Богу! Как-то не хочется мне гадать, не подсыпает ли, скажем, Клава отраву в суп остальным девчонкам, чтобы я остался с ней и только с ней…

На этом момент размышлений я увидел, как Клава сыплет в суп, кипящий в котелке на костре, какой-то белый порошок из деревянной баночки.

Сердце сказало: «Моя остановочка».

— Клава! Не сыпь так мноо, пересолишь!

— Ой, простит, тетя Анфия, я задумалась.

Тьфу ты. Это все от безделья. Не зря мой отец говорил — кстати, оба отца, что тамошний, что здешний — что если человек страдает от ничегонеделния, у него в голове всякие мысли дурацкие заводятся. Как мозговые черви.

Пойти, что ли, грибов посмотреть…?

Из леса я вернулся с приличной корзинкой белых грибов. Рановато они в этом году, но мне повезло.

— Спасибо, батюшка лес, — тихо прошептал я, — за щедрый подарок.

Кстати, одно из самых больших отличий здешней Руси от нашей — здесь нет леших, домовых и прочих банников с овинниками. Духов места, в общем. Вернее, их и в нашей Руси, скорее всего, не было, но у нас люди в них верили. А здесь — даже и понятий таких нет.

Понятий нет, а духи места — есть. Просто здешний дух дома, к примеру, это не смешной чумазый мальчонка с сундучком сказок, а… Просто дух дома. Душа дома, так сказать. И увидеть ее не проще, чем душу человека. И, как и каждая человеческая душа, дух дома, дух леса обладает своим характером, своими привычками, своими симпатиями и антипатиями. Если дух дома к тебе настроен отрицательно — жить в доме тебе будет неуютно. Сам не поймешь, почему. Так что к духам места лучше относиться дружелюбно — слов благодарности они, может, и не поймут, но доброжелательное отношение уловят.

— О, грибы! — обрадовалась тетя, — Давай их сюда!

И при этом завязки ворота рубахи у нее ослаблены, так, что когда тетя наклонилась к корзинке… Она специально это делает! Клянусь!

Я рассерженно отошел к повозке. Тетя, ну тебе-то я какое плохое зло сделал?! Я и так с вами в постоянном напряжении… То есть — на взводе… Тьфу ты! Стресс у меня! Вот!

— Викеша…

Я чуть не заорал. Клава! Когда к тебе подкрадываются сзади и шепчут — это, знаете ли, пугает.

— Что…

— Не поворачивайся!

Чего там у меня за спиной происходит? Голая там Клава, что ли?

— Викеша, посмотри на меня и скажи, я тебе ТАКОЙ понравлюсь?

Вот и Клава не может без того, чтобы не устроить мне что-нибудь. Я такого типажа в аниме и не припомню — ведет себя вроде как нормальный человек, но в общении со мной превращается в такую няшу-стесняшу. Мимишную, конечно, ах зубы сводит. Эти ее щечки… А глаза… Но вот эти щечки и глаза уверены, что не могут мне понравится и постоянно что-то придумывают. То она уверяет меня, что знает больше Слов, чем Настя, то помогает тете готовить… Сейчас-то что придумала?

Я осторожно повернулся, готовый, в принципе, ко всему.

Мда. Кокошник, под ним — красное, смущенное лицо, ниже — кафтан, а еще ниже — штаны.

Одна в девушку переодевается — и если выяснится, что Аглашка на самом деле мальчик, я ее прибью! Я же с ней целовался! Не взасос, но в губы!

Одна в девушку — а другая вот, в мальчика переоделась. Самой же неловко, ноги сжала, так, что коленками могла бы орех раздавить, а краснеет, как будто эти самые ноги не в штанах, а голые до самых подмышек.

— Не нравится?

Ну вот и что ей сказать? «Нравится» — так она так и будет ходить, через силу, через стыд, азачем мне ее мучения? «Не нравится» — так она сразу это на свой счет перенесет, мол, это я ему не нравлюсь, и будет расстраиваться.

— Ты мне нравишься, а штаны — нет. В штанах вон, пусть Аглашка ходит, когда ей надоест сарафан таскать.

Понятно, с чего вдруг такая идея: Клава решила откосплеить Аглашку, мол, она в штанах ходила, она Викеше нравится, значит, и я в штанах должна попробовать.

К счастью, больше гениальных идей сегодня девчонки мне не подкидывали. Если не считать предложения Аглашки пойти ночью купаться. Но все так устали за день, эта поездка, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок, цок-цок-цок — утомляет, что послали ее лесом. А одной ей страшно. Или неинтересно.

В общем, все улеглись спать возле тихонько тлеющего костра, и я тоже начал было уже засыпать… Как вдруг проснулся.

Ну вот, опять это ощущение.

После Подола меня иногда настигало чувство, как будто на меня кто-то смотрит. Прямо вот чуть ли не мог пальцем указать, с какого направления пялятся. Что за непонятица? Каких-то поисковых Слов у бояр нет — или Клава, мой спец по возможностям бояр, их не знает — тогда что со мной творится?

— Спаси тебя Бог, добрый человек, — отец Агафон ловко запрыгнул на облучок нашей повозки.

Честно говоря, если бы я издалека рассмотрел цвет его кафтана — ни за что бы не остановился. Здешние священники и монахи ряс, в отличие от нашего мира, не носят, предпочитая обычные кафтаны, как и миряне, разве что цвета выбирают поспокойнее. Монахам так и вовсе уставом положено носить серую одежду. Вот и мне издалека показалось, что по дороге перед нами бодренько шагает самый обычный монах: серый кафтан, скуфейка, посох постукивает по камню… И только подъехав поближе, я увидел, что кафтан на нем — черный.

Черные кафтаны на Руси носили только отцы-экзорцисты, судные дьяки из Чародейного Приказа, монахи из некоторых монастырей… В общем люди, с которыми не каждый захочет столкнуться.

Из откуда же, интересно, мой попутчик…

— Как же не помочь-то? — развел я руками. Сейчас я был за водителя — девчонки натянули тент на повозку и сидели внутри, болтая о чем-то своем, девичьем и наверняка готовя мне очередной сюрприз, после которого у меня волосы зашевелятся даже в недавно сбритой бороде.

Отец Агафон — на Руси монахов «братьями», как в Европе, не называли — кстати, бороду имел. Узкую, сходящуюся в острие, прямо таки копье, а не борода. Под стать бороде было и лицо, узкое, как топор, и острый нос… И острые, как шилья, глаза.

— Так ведь ты не хотел меня подвозить, — глянули на меня эти острые глаза.

— Откуда… в смысле, почему вы так решили?

Монах поднял палец вверх. Я машинально взглянул туда же, но ничего не увидел. Кроме того, что, похоже, дождь собирается.

— Мне Бог говорит.