С какой целью хлебал водку Васька — то никому неведомо, но каждый вечер он заходил в кабак у часовни преподобной Апполинарии и выцеживал свою чарку. Да не простую, а на семи травах настоянную. Кто его знает, может, без успокоительного он уснуть не мог, жертвы его разбойного промысла приходили, протягивая окровавленные пальцы, а может — для укрепления… чего-нибудь. Это неважно. Важно то, что всегда можно сказать, где Васька-Кузнец будет вечером.

Как мы это узнали? Ну, про то, где Васькино логово — была оперативная информация, так сказать, а про его привычки… Так ведь он не посреди леса жил, посреди Москвы, здесь в самом темном и безлюдном месте тебя хоть кто-то да увидит. Особенно соседи. А если увидят — то и запомнят. А если запомнят — то и расскажут. Нет, парнишке в кафтане крапивного цвета, цвета Разбойного Приказа — ничего не расскажут. Недоверие к правоохранительным органам на Руси аж вон с каких времен тянется. Ну, а если спросит человек в возрасте, с волосами, сединой траченными, да бородой, начинающей седеть? Да еще если человек этот вежливый, да понимающий, не столько сам языком треплющий, сколько внимательно тебя слушающий, да иногда исподволь поток твоих слов в нужное русло поворачивающий? Как же не рассказать про то, какой сосед поблизости обитает, да какими забавными привычками обладает.

Как известно, самый лучший собеседник — тот, что сам молчит, а тебя слушает.

Где мы такого человека раздобыли, если в моей команде я, да девчонка-скорморошка, да тетя-домохозяйка, да девушка-подьячая из Разбойного Приказа — и никто из них на мужчину в возрасте непохож?

Ну, сначала я думал Аглашку соблазнить… совратить… тьфу ты, уговорить. Но…

— Я это не одену!

— Надену, — машинально поправил я. Если чему интернетные баталии меня и научили, то это разнице между «одеть» и «надеть», «-тся» и «-тья» и Пупсенем и Вупсенем (у Пупсеня кепка, а у Вупеня повязка, теперь и вы это знаете).

— И не надену тоже!

Чем она недовольна? Вполне приличный сарафан… Правда, худая и плоская со всех сторон Агашка выглядела в нем, как переодетый мальчик. Особенно если вспомнить ее коротко — и косо — постриженные волосы…

В общем, пришлось пойти стопами Наполеона. Нет, не поджигать Москву. Делать все самому. Да, тот седоватый дяденька — это я.

В Разбойном Приказе учили многому — как идти по следу, и как этот самый след вообще обнаружить, как снимать отпечатки ауры, как скрутить здоровяка, который больше тебя в два раза и пьян, как фортепьян, как справиться в драке с тремя и как убежать от четырех, как спрашивать так, чтобы тебе отвечали и как спрашивать так, чтобы не оставалось следов…

Искусству грима тоже учили.

Парик и накладная борода были у меня, среди множества интересных вещей, накопившихся у меня за год службы в Приказе, краски, позволяющие нарисовать морщины и шрамы, нашлись у Насти — видимо, она тоже была не прочь поколлекционировать всякие интересные и нужные штуки — а кафтан непонятно-пожухлого цвета сохранился у меня еще с того момента, когда я отправлялся потрошить нычку покойного Заморского.

В общем, у Кузнеца не было ни малейшего шанса против нас.

Вот только именно сегодня вечером этот гад двинулся в загул со всей своей шайкой. Тьфу ты, нет, чтобы подумать — ведь у них, после знакомства с моей тетей и ее пистолетом, стало на одного члена команды меньше. Как я узнал, общаясь с соседями Васьки-Кузнеца, тетя Анфия положила Кузьку-Молотка, вот с горя по безвременной утрате разбойнички и отправились по корчмам, заливаться медовухой.

Какой уж тут кабак с водкой. Похоже, мы сегодня в пролете. А это плохо. Это очень плохо — время утекает сквозь пальцы, в любой момент на мой след могут встать если не люди Морозовых, так люди Дашкова. Кстати, я бы поставил на Дашкова. В конце концов, он глава Разбойного Приказа, у него есть люди, умеющие ИСКАТЬ.

Хорошо еще, что в этом мире нет такой, обычной для фэнтези, штуки, как поиск по крови. Мол, поколдовал над капелькой, пошептал, поджег — и узнал, где сейчас находится тот, кто ту капельку обронил. Нет, к счастью. К моему, естественно. Вот Разбойному Приказу было бы облегчение. По слухам, бояре могут чувствовать, где их кровь находится, в том смысле, что чуют всех своих родных, включая незаконнорожденных. Что я могу на это сказать — хорошо, что я явно не бастард Дашкова или Морозова. И мои несколько необычные способности объясняются чем-то другим. Я начал склоняться к мысли, что сверхнормное количество Слов, которые я знаю — это просто лимит Викентия, плюс мой лимит. То есть, все могут выучить пять Слов, а я — десять. До десятки я еще не добрался и если выучу одиннадцатое Слово — придется придумывать другую версию…

Есть! Есть Бог на свете!

Покачивающаяся и что-то распевающая — надо признать, в унисон — компания разбойников и грабителей уже почти подошла к своему логову, как вдруг Васька воспрял, выпрямился и взмахнул рукой, мол, вы, ребятушки мои, идите дальше, а мне срочно надо. Нет, не туда, а в кабак, за ежевечерней чаркой водки.

Девочки, на исходную…

Красавчик Васька — следы от моих ударов уже сошли, то ли травы хорошие, то ли целительские Слова подходящие — вышел из кабака, утирая ладонью губы. И было ему, судя по лицу, очень и очень хорошо.

Ровно до того момента, пока на затылок не опустилась короткая дубинка, лишая сознания, а в губы не ткнулось горлышко глиняной бутылки.

Еще на стадии планирования взятия «языка» мы столкнулись с одной проблемкой.

Как быстро и надежно вырубить человека — нас в Приказе учили. Я, не сходя с места, вам семь способов назову, причем не просто так, а тех, которыми владею, а я — не самый прилежный ученик.

Как скрутить и перетащить любого, вне зависимости от его состояния и желания быть куда-то перетащенным — тоже учили.

Как спрашивать так, чтобы тебе ответили — учили тем более, в Приказе это один из двух китов, на которых стоит сыск… правда, китов, по легенде, трое… ну, нам, в Приказе, и двух хватило.

А вот как сделать так, чтобы человек, которого мы быстро и надежно вырубим, скрутим, перетащим и допросим — не побежал и не рассказал свои хозяевам о том, что его вырубили, скрутили, перетащили и о чем именно спрашивали… Вот этому нас как-то забыли научить.

Нет, один надежный способ есть… Ноя как-то не готов перерезать горло человеку только потому, что он мне мешает. Даже, вернее — может помешать. Как-то это… Но не давать же ему в руки нож и не устраивать честную дуэль, в самом-то деле!

Аглашка начала было рассказывать, что знает один настой, на малине и семи травах, после которого человек совершенно точно не вспомнит, что было вчера. Дай бог, чтобы свое имя вспомнил без подсказок. Я открыл было рот, но скоморошка тут же сказала, что если я хочу спросить, не знает ли она что-то про приезжих мастеровых, которые проснулись утром с головной болью, потерей памяти и потерей наличности — то нет, она об этом ничего не знает. Особенно если меня интересуют отец и сын часовщики — при них она особенно точно ничего не знает.

Я не стал настаивать, и даже задумался было над ее предложением, но тут Настя сообщила, что ее мама, совершенно случайно, может сварить настой на семи травах — других и без малины — который обладает гораздо более интересными свойствами. Этот чудо-настой мало того, что с гарантией лишал человека памяти о том, что происходило последние сутки — он еще и развязывал язык не хуже какой-нибудь сыворотки правды. То есть, человек начинал считать окружающих лепшими друзяками, которым непременно надо рассказать все, что их интересует. Потом этого человека срубало окончательно, и он засыпал до самого утра, а проснувшись — совершенно ничего не помнил.