— Какое сегодня число, Вера?

— Девятое марта. Вы прожили у родителей почти пять месяцев. За это время умерла ваша бабушка. Брат женился и переехал в Лондон.

— Вот как… Но почему мы здесь? И где Мэгги?

— Месяц назад у миссис Каттнер пропало молоко, и доктор Каттнер решил, что вам больше не стоит жить с девочкой в одном доме. Что это плохо скажется на ее психике — видеть родителей… такими. Он снял для вас эту квартиру, лорд Скайворт каждый месяц переводит… переводил деньги для вас. Мэгги осталась у ваших родителей. Я видела ее на днях. Она чудесная. Здоровенькая, хорошо развивается. Лопочет что-то, даже пытается сама ходить.

Вера поставила перед Тони чашку кофе, налила себе.

— Сахар, сливки?

— Нет, спасибо.

— Где мой телефон? — спросил он, поставив на стол пустую чашку.

— У доктора Каттнера, наверно. Если вы хотите позвонить леди Скайворт, то, может, лучше подождать до утра?

— Леди Скайворт? Я хотел позвонить лорду… Подождите, вы сказали, он переводил деньги. Переводил? С ним что-то случилось?

— Мистер Каттнер… — Вера замялась. — Я не знаю точно, что произошло. В октябре он поехал с дворецким куда-то в Лестершир и пропал. Их искали, но так и не нашли. Ни живых, ни мертвых.

В октябре… в Лестершир… Все ясно. Ну, или почти все.

— Вера, простите… — Тони закрыл глаза и обхватил голову руками. — Сейчас здесь начнется черт знает что. Я хотел бы немного побыть один. Хоть пять минут. Пожалуйста.

— Я буду у себя, — кивнула она и вышла со своей чашкой.

Бабушка Мэри умерла. Том женился. Питер пропал.

Он готов был думать о чем угодно, только не о том, что Света лежит в соседней комнате. Нет, не Света. Такая же мертвая оболочка, как и раньше. Просто теперь она не дышит, не двигается. А Света теперь живет в другом мире. С Виктором. Их сыном.

И вот когда Тони уже почти удалось убедить себя в том, что Света жива, что когда-то они все равно будут вместе, отчаяние накатило такой волной, что слезы полились сами собой. И решение, которое выглядело единственно верным, показалось вдруг верхом глупости.

Мэгги живет с бабушкой и дедушкой, ее любят, о ней заботятся. А Света там где-то одна, с новорожденным сыном, недоношенным, слабеньким. И даже помочь некому. Хотя…

Тут Тони почувствовал еще и острый укол ревности. Ну почему же, вполне есть кому помочь. И то, что он сказал Свете: «главное — с кем будешь после смерти» — не очень помогало.

Тони вспомнил слова Светы: если найдешь хорошую женщину, пусть она будет Мэгги вместо матери.

Ну уж нет! Один раз он уже попытался ее кем-то заменить. Правда, это было в основном от злости и отчаянья, но больше он такой глупости не сделает. Никто и никогда ее не заменит.

И все же, все же… Они ведь могли жить втроем — он, Света и Виктор. Да, без Мэгги. Но ведь живут же как-то люди, потеряв ребенка. А они бы знали, что их дочь жива и здорова, что с ней все в порядке.

Прекрати, приказал он себе. Мы сделали так, как сочли правильным и необходимым. И нечего теперь об этом сожалеть. Все равно уже ничего не изменишь.

Еще раз. Запомни! Она жива. Она должна была умереть, как и ты. Но вы оба живы. Умерла та Света, от которой осталось только телесная оболочка. Помнишь, ты говорил, что было бы легче, если б она умерла? Вот это и случилось.

Что ты несешь, придурок? Давай еще раз. Света — жива. Все.

В дверь позвонили. Тони услышал, как Вера открыла. Голоса, шаги по коридору. Отец вошел в кухню.

— Джимс… — сказал он, крепко обняв Тони. — Я так рад… И мне так жаль!

Тони хотел ответить, но горло сдавило спазмом.

— Мне надо на нее посмотреть, — сказал доктор Каттнер. — Я торопился, чтобы успеть до коронера.

Тони посмотрел на отца с недоумением, которое сменилось возмущением:

— Ты думаешь, я мог что-то?..

— Тише! Побудь здесь.

Вернувшись минут через десять, доктор только плечами пожал:

— На вид ничего подозрительного. Я ее две недели назад осматривал, все в порядке было. Да и до этого. Она раньше на сердце или сосуды никогда не жаловалась? Давление, может быть?

— Она лежала в больнице перед… — Тони запнулся, сообразив, что чуть не сказал лишнего. — Давно уже. В России еще. Но с чем конкретно, не говорила. Просто как-то в разговоре упоминала. Где мой телефон?

— Дома. Номер заморожен. Люси я позвонил, она приедет.

— Люси… Ты что-нибудь знаешь о Питере? Вера мне сказала, что он пропал.

— Нет, — доктор сел за стол напротив Тони. — Я спрашивал Люси, не связано ли это как-то с тем, что произошло с вами. Она утверждает, что ничего не знает, но я по голосу понял, что врет. Так что разговаривай с ней сам.

— Как это может быть связано с нами? — почти натурально удивился Тони.

— Тебе виднее, — нахмурился доктор.

Он хотел сказать что-то еще, но тут снова раздался звонок в дверь.

Коронером оказалась суровая дама лет сорока, отчаянно пытавшаяся не уснуть на ходу. Осмотрев тело, она поочередно задала вопросы доктору, Вере и Тони, потом сделала несколько звонков.

— Странная история, — сказала она, собирая свой чемоданчик. — Следов насилия, на первый взгляд, нет, но вскрытие покажет.

— Как ты сам? — спросил доктор, когда тело Светы наконец увезли.

— Как в кошмаре, — тяжело вздохнул Тони. — И никак не проснуться.

— Собирайся, поедем к нам. Незачем тебе здесь оставаться.

— Можно я останусь до похорон? — спросила Вера.

— Конечно, — кивнул доктор. — Аренда до конца месяца, оставайтесь. Вам ведь надо найти себе жилье.

— Послушай, Тони, не сердись на нас с матерью, — сказал он, когда до дома осталось несколько кварталов. — Когда Светлана перестала кормить, мы решили, что вам лучше жить отдельно. Мы думали о Мэгги.

— Я понимаю, — кивнул Тони. — Хотя мне было не слишком приятно об этом узнать. Но… я понимаю.

— Надеюсь, теперь ты останешься с нами?

— Я не знаю. Давай сейчас не будем об этом.

Дом, в котором он прожил почти пять лет, а потом постоянно приезжал навестить родителей, показался чужим, почти незнакомым. Мать вышла на крыльцо, набросив поверх халата теплую шаль. Обняла, заплакала.

— Я постелила в твоей комнате. Вы там жили со Светланой, — сказала она, всхлипывая. — Тебе надо поспать. Может, дать снотворное?

— Не надо, — отказался Тони. — Хочу посмотреть на Мэгги.

— Она в бабушкиной комнате, пойдем.

Тони сидел у детской кроватки и смотрел на спящую дочь. Он не видел Мэгги семь с лишним месяцев. Нет, это здесь прошло семь месяцев. А сколько он прожил за это время? Больше двадцати лет в Отражении. Странных, словно спрессованных лет. И еще почти девять месяцев в другом мире. Но двадцать с лишним лет в Отражении были как сон, в который вместилась целая жизнь. А вот месяцы другой жизни — со Светой и без Светы… Это была реальность. Другая реальность. Теперь он знал, что хотел написать на ладони в мастерской ювелира, чувствуя, как стремительно ускользает память обо всем, что с ними произошло.

Marry her[9]…

Мэгги спала на животе, раскинув руки, словно птичка крылья. В тусклом свете ночника Тони пытался разглядеть ее профиль, увидеть в нем знакомые черты. Мягкие темные волосы, длинные ресницы, аккуратные, словно нарисованные, бровки…

— У нее такие же синие глаза, как и были? — спросил он мать, выйдя из комнаты.

— Да. По-настоящему синие, не голубые. В кого, интересно? У нас ни у кого таких не было. И у Светланы серые… были…

Тут мать опять собралась плакать, и Тони поспешил отвести ее в спальню к отцу. Сидя на кровати в своей комнате, он пытался осознать: вот здесь они со Светой прожили пять месяцев, сидели в этих креслах, спали рядом на этой кровати. Абсолютно ничего не сознавая, не замечая друг друга. Ничего вокруг не замечая. Нет, Света все-таки ухаживала за дочерью, но было ли это осознанно, или ею двигал исключительно материнский инстинкт?

Ему все-таки удалось немного поспать, а утром началась какая-то непонятная суета. Приходили и звонили незнакомые люди, наверно, соседи, еще кто-то, соболезновали, сочувствовали — и это было невыносимо.