Мэйгрид сидела рядом, держа на ногах белую салфетку, как того требовал этикет, она почти не притронулась к еде или напиткам. Ей явно хотелось сбежать подальше от званого ужина и чужих проблем. К тому же алкоголь притупил магическую лихорадку, и праздник рисковал стать веселее:

— Как тебе вечер? — он уперся ладонью в спинку ее стула и наклонился ближе.

— Все хорошо, благодарю, — губы сжаты в линию, она старалась не сутулиться и теперь повела плечами так, словно проверяла, не сжалась ли она в маленький тугой комок, полный страха.

— А мне кажется, что начинаешь подозревать, что сделала неверный выбор. Тебе страшно, Мэй, ты ведь до конца своей жизни будешь терпеть все это…

— Я думаю, на сегодня хватит вина, корри Аластер. Вы явно устали, позвольте, я провожу вас в ваши покои, вам сейчас лучше всего лечь спать.

— Пойти? А почему бы и нет.

Только не спать. Аластер, у которого уже начинало, ломит виски от алкоголя и собственных попыток выставить себя дураком, повел ее не в покои, а через коридоры, которые вели наружу, где открывался проход сквозь скалу и можно попасть в лес. Коричневые стволы деревьев стремились проткнуть небо зелеными пиками. На улице начало темнеть, окна замка горели яркими огнями как глаза чудовища.

Он вел ее знакомой до скрежета зубов тропой, который шел Раймер в ту ночь. На пути встречались те же самые валуны, которые лежат тут не одну сотню лет, мох покрывал мелкие камни, делая их похожими на неаккуратную ковровую дорожку. Мэйгрид не задавала вопросов, она упрямо шла следом, не отставая ни на шаг. Вероятно, эта прогулка, чем-то напоминала ей родные просторы и холмы. Он только сейчас услышал ее дыхание, словно все время до этого она боялась дышать, а теперь могла вдохнуть полной грудью.

Впереди темнели стены башни, которая с каждым шагом становилась все ближе, тучи в насмешку сгущались над островом, затягивая небо черным, даже луна, спутница всех его проклятий, не появлялась на небе.

Спустя минут двадцать они, наконец-то, пришли. Мэйгрид пыталась разглядеть магическое сооружение, пронзающее небо, она упрямо задрала подбородок, смотрела вверх и не задавала лишних вопросов.

Аластер зажмурился, в месте, где стояла его упрямая помощница, которая отчего-то решила его пожалеть, три года назад лежало тело Раймера, накрытое белой тканью. Его вынес сюда он сам, когда прибежал с другой части острова, когда понял, что связь оборвалась. Он помотал головой, отгоняя страшные видения, и шагнул внутрь башни, приказав Мэй оставаться снаружи.

Аластер оставил Мэйгрид одну.

Ночь заявила права на окружающий мир: звезды засеребрили небо, луна не торопилась показаться среди облаков. В тесном корсете, к которому Мэйгрид совершенно не привыкла, дышалось с трудом. Пытаясь не вывихнуть руки, она с нескрываемым раздражением попыталась зацепить ленты, с помощью которых надежно стянули ребра по всем канонам красоты, последние явно требовали, чтобы женщина страдала. Корчась, встав на цыпочки от усилия, ей все же удалось зацепить ленту двумя пальцами и развязать узел, который спрятали под плотной шнуровкой.

Воздух хлынул в легкие так, что закружилась голова. Мэйгрид не удержавшись, рухнула на землю, подняв вокруг себя пыль на вытоптанной земле. Какая же она идиотка! Грезила о красивых нарядах, хотя на деле нет ничего удобнее милого платья, которое соткала мать Сьюзен, родных башмаков, променянных на высокий каблук по милости Аластера. Будь он неладен.

Глупая! Зачем ударила дракона? Зачем Аластер, вообще, за нее заступился? Слетела бы с моста и сказочки конец.

Мэйгрид насупилась, затем все же встала на ноги, со злостью отряхивая юбку. К чему эта игра в преданную служанку, готовую за хозяином в огонь и в воду? Могла бы выбрать замок, остаться на острове навсегда, завести семью, наплодить детишек.

Она со злостью смотрела в темный проход в башню, в котором исчезла фигура дракона, затем поджала нижнюю губу, медленно выдохнула и приказала себе успокоиться.

На кухне она услышала много интересного, в том числе и про эту башню и ту, что расположилась с другого края острова. Два места силы, которые позволяли совершать дикие, на ее взгляд, ритуалы и смертельные обряды. Мейгрид не особо разобралась, но семья Аластера много веков славилась магическими способностями, со слов толстой драконицы, которая, будучи старшей по кухне, делилась уже слишком многими сплетнями относительно семьи, которой служила.

Башни возвели с того самого дня, как король Ричард завещал драконам край Материка, именно с помощью этих башен предок Аластера поднял в небо землю и разделил ее на острова. Говорили и другое, что практически все драконы семьи по мужской линии становились Золотыми, но на славных братьях эта история закончилась и началась другая, о братоубийце Аластере. На кухне в основном болтали за любовь, что он сделал это лишь из мести за отвергнутое сердце, хотел украсть магию, а брат умер из-за неосторожности.

Выражение лица Мэй мрачнело, с той секунды, как она перебирала в голове слова, произнесенные шепотом над отчистками картофеля. Затем уголки губ и вовсе опустились, но лишь на секунду, пока она не вспомнила про минувший прием. Теперь она сжала их в тонкую полосу, прекратила чистить юбку и уперлась ладонью в каменную стену башни, ощутив прохладу.

Сплетники могли трепать языками сколько угодно, но Мэйгрид не верила, что Аластер убийца. Конечно, тут можно было сослаться на чары дракона, на его красивое лицо, которое поразило ее с первой секунды, когда она оказалась в состояние понимать, где она и что происходит вокруг. Можно приплести, что она чувствовала себя обязанной за спасенную жизнь и выторгованный мешок драгоценностей. С другой стороны, просто не верила и все. Аластер ни разу за это время не обидел ее, кроме сегодняшнего дня, когда он вел себя как беспросветный балван, но это скорее описывала его не как злодея, я наоборот. Он слишком старательно изображал из себя плохого парня, который в порыве благородства решил дать бедняжке право решать свою судьбу. Довел безумным поведением до припадка собственного дядюшку, который от каждого его истеричного смешка, пытался забиться в стул глубже. Густые усы, то и дело подпрыгивали от смущения и негодования вверх и вниз, а лицо залилось краской под цвет вина.

Выставил ее игрушкой, которую выторговал в замке у короля. Нужно отдать должное его матери, она, казалось, даже не заметила этого, и пока остальным было всего лишь стыдно находиться рядом с ним, лия Кенна не испытывала ничего кроме боли. Впрочем, как и ее сын, Аластер временами бросал взгляды на мать, и напоминал скорее брошенного котенка, а не могучего дракона, который решил избавиться от брата, потому что его отвергла женщина. В общем, его хотелось утешить, а не бежать от него, сверкая пятками.

В тени деревьев кто-то показался. Это заставило Мэй выпрямиться, вытянуться по ниточке, и напрячь слабое в темноте человеческое зрение. Хрустнула ветка. Она почти подпрыгнула на месте.

Небо затянуло темными тучами, россыпь звезд и явившаяся последней холодная луна. Ее серебряный свет выхватил фигуру, что смело, приближалась к башне. Высокая, тонкая, словно сотканная из мягких волн походного плаща. Атласная ткань мягко искрилась в ночи, а капюшон неспешно скользнул вниз, открывая бледное лицо. Вместо того чтобы испугаться Мэйгрид осталась заворожена, поначалу ей казалось, что она встретила лесную нимфу, что уведет ее глубоко в лес и скормит ручному зверю. Тонкие черты лица, аккуратный маленький нос, брови словно подвели углем, губы — мягкие и сочные, словно недавно ела землянику и целовалась с королем эльфов из сказок.

Девушка искривила рот в улыбке, которая предназначалась не ей.

Это Аластеру она улыбалась широко, насмешливо и вместе с тем, так что казалось, что это не улыбка, а лезвие охотничьего ножа.

— Эйлин.

Он замер в проеме, вернувшись вовремя, серебро вспыхнуло в глазах искрами.