Рубиновые глаза Оникса потемнели, став настолько тёмного багрового цвета, что казались практически чёрными. Он нахмурился, между его бровей залегла морщинка, а сотни лет словно свалились на плечи, придавив своим весом. В один миг из мужчины, которой выглядел ровесником Дамеса, он обратился в старика.

– Когда–то я мечтал о власти, – вдруг криво усмехнулся он, с тяжёлым вздохом поднявшись на ноги и опустившись на диван рядом со мной. Наши плечи касались друг друга, и я чувствовала исходящее от Оникса тепло. – Был самым младшим в своей семье, тем, кому всё прощается, но при этом кого никто не замечает… Я хотел выделиться, используя для этого самые ужасные способы. Когда меня замечали, я словно оживал, но стоило затихнуть, и всё повторялось сначала… Неважно , что я делал для этого: взрывал корабли или добивался признания в самой авторитетной академии Содружества, да и всей Вселенной. Мне было плевать, что обо мне говорили другие, мне было важно мнение матери и отца. Но они меня словно не видели.

Оникс растерянно провёл ладонью перед лицом, словно старался уверить самого себя, что он существует.

– Меня заметила Мать Аай, ещё тогда Сестра. Взяла под своё крыло, сказав, что я смогу стать одним из Герцогов, если ей помогу… наивный идиот. Так легко ей довериться… – столько боли в словах Оникса я ещё не слышала. Он словно снял с себя всю защиту, всю неприступность и бесстрастность, представ передо мной не ужасающим Герцогом, а существом, который практически сломлен собственным прошлым. – Я согласился, ухватившись за призрачную власть. Делал всё ради этого: выполнял самые мерзкие приказы, которые порой не обходились без смертей. Меня стали опасаться, а родные наконец–то заметили… и вместо восхищения ужаснулись. Я сделал одну ужасную вещь, о которой знала лишь Мать Аай, и когда собирался уйти от неё, она удержала меня, сказав, что это станет известно всем.

Я молча слушала, испытывая смущение и нечто похожее на понимание. Я ведь тоже когда–то пыталась впечатлить Мать Орика, но ей было всё мало и мало того, что я для неё делала.

– Сто тридцать лет назад мой народ поднял бунт. Аай уже стала Матерью, и посоветовала мне успокоить мой народ, если я не хочу, чтобы это сделала она. Я пришёл на порог родительского дома с миром, но отец плюнул в меня, а мать лишь отвернулась, сказав, что не желает больше иметь такого сына… Я вспылил, вспомнил все глупые детские обиды и предоставил Матери Аай доказательства того, что мой народ собирается свергнуть Сенат. Она разрешила командовать мне операцией, и я, зная все слабые точки своей планеты, нанёс по ней такой удар, что от неё осталась одна лишь пыль… Миллионы жизней в один миг исчезли. Дети, взрослые, старики… не стало никого, лишь память о них. – Голос Оникса стал тихим и отстранённым, будто он вновь переживал весь этот ужас. – Когда я явился к Матери Аай, она сказала, скольких я убил… Три миллиарда сорок восемь миллионов и двенадцать тысяч душ. И вручила мне титул свергнутого третьего Герцога, подозревавшегося в помощи моему народу. Отдала самую большую территорию Содружества, и словно в насмешку подарила осколки собственной планеты. Никто не выжил, а тех, кто пытался сбежать, ловили и убивали, пока я не остался один.

Оникс ненадолго замолчал, и в комнате повисла пугающая тишина.

– Каждое утро, просыпаясь, я вспоминаю эту цифру и перечисляю имена всех погибших, пытаясь их вспомнить. С каждым оборотом Вселенного Колеса это всё труднее. Порой на то, что бы вспомнить, уходит целый день, а иногда имена проносятся за считанные минуты… я хорошо понимаю, что значит быть марионеткой, особенно Сената. Если я не выиграю, Сёстры позаботятся о том, чтобы я не высовывался. Они знают, что мне нечего терять, и всё же пытаются найти слабое место. Вот только не подозревают, что оно только в моих воспоминаниях.

«Как и в моих», – подумалось мне.

– Это прозвучит грубо и вряд ли с почтением к усопшему, но я рад, что Мать Аай убили… так.

Меня пробрала дрожь при воспоминании, что Ориас сделал с Матерью Аай, когда та опоила его. Я не видела тела, точнее, старалась не видеть, но слова до меня долетали. Кто–то серьёзно подозревал, что лишь дикий зверь способен так изуродовать тело, а не разумное существо. Да и вырвать из груди ещё живое сердце…

– Но мне жаль, что это был не я.

Я изумлённо взглянула на Оникса, но на его лице не было и намёка на то, что он шутит. Неужели то, что он пережил под гнётом Матери Аай, заставило его самого думать об её убийстве? А убила бы я её, будь на его месте? Смогла бы? Не струсила бы?

Какое–то чувство заставило поднять руку и нерешительно коснуться плеча Оникса, ощущая не меньшую тяжесть в груди, чем у него самого.

– Жаль, что время нельзя отмотать назад, – тихо заметила я, – и исправить то, о чём мы сожалеем.

Оникс тяжело вздохнул, мотнув головой и постепенно приходя в себя. Его взгляд снова стал осмысленным, а лоб разгладился, забрав следы прожитых столетий.

– Ты торопишься в Империю? – неожиданно поинтересовался он. – На Файю?

Наверное, моё лицо скривилось, потому что на губах Ориаса мелькнула усмешка.

– Дива Минита?

– Ходячий ужас, который раздаёт команды направо и налево, поднимая всех в три часа ночи только ради того, что бы оповестить о смене декораций в зале или неровности пола, – пожаловалась я, вспомнив, как меня подняли в два ночи, и то только для того, что бы я вместе с остальными устало покивала и ушла спать. – Так что, нет, на Файю я не тороплюсь.

– Я помню её, когда она была не омрачена трауром…

– И?

– Мало чем отличалась от нынешней себя, разве только чаще в свет выходила и не стеснялась лица.

А ведь дива Минита младше Оникса. Сколько ей? Наверное, чуть больше ста. Грандерилы правят весьма недолго, и Дамес должен был вступить на престол только когда ему пятьдесят оборотов стукнет, но непредвиденная смерть Императора вынудила отмахнуться от законов. Так что править он будет почти что семьдесят лет, вместо пятидесяти, и только потом передаст власть своему ребёнку, если тот, конечно, успеет достаточно подрасти к этому время. У них ведь дети почти сразу после вступления на престол рождаются, но дива Минита долго пыталась забеременеть, почти двадцать лет. А потом понесла второго со слишком большой разницей во времени, и подожди они ещё несколько десятков оборотов, это было бы незаметно. Но не сейчас. Империи нужен новый Император. Им нужен Дамес.

– Как я понимаю, у тебя есть, что мне предложить? – сощурила глаза я.

Вместо ответа Оникс вытащил из кармана уже знакомые мне две железные палочки, на которых расцвели золотистые голограммы с голубыми буквами. Я взяла одну из них, и чуть не выронила.

«ОРФЕЙ»

«Опера в честь Космических Айовов»

– Звёзды… – поражённо прошептала я, прикрыв ладонью рот и взглянув на Оникса. – Орфей?! Нет–нет… я не могу!

Я отчаянно закачала головой, да так, что всё что всё перед глазами расплылось.

Объясню: Орфей, это самый что ни на есть оперный театр, известный на всю Вселенную своими уникальными, роскошными и невообразимыми представлениями, места на которые, минуточку, стоят от миллиона импер! А билеты на эту оперу, посвящённую в честь третьей, последней части Вселенного Колеса в этом обороте, связанной с Космическими Айовами, стоят от пятидесяти миллионов за одно место!!! Я знаю что говорю, потому что ради интереса уже думала сходить на оперу, да не куда–то, а в Орфей, я же теперь на службе при будущем Императоре! Так вот, от увиденного ценника я поняла, что сам Император не может позволить себе такую роскошь. А мне, чтобы на это накопить, понадобится где–то сто лет, если, конечно, я ещё не буду ничего тратить и жить на одной воде.

А теперь почему я сейчас чуть не упала в обморок (нет, не только от предложения Оникса сходить в сам Орфей!): в билетах была указана ложа и её местонахождение: прямо напротив сцены. Знаете, сколько это стоит? Четыре миллиарда Содружеских льесов, и это я ещё не перевожу на имперы! Кажется, от такой цены я вновь поседела, хотя с белыми волосами это особо не было видно.