– Ну и чем рукопись золотых отличается от серебряных? – поинтересовалась я, скрестив на груди руки.

– В основном – ничем, однако есть некоторые… различия. Сейчас я над ними работаю.

– И сколько же оригиналам лет?

– Больше, чем ты думаешь.

Ну да, особенно учитывая, что эти книги наверняка оцениваются в несколько галактик. Я бы тоже хранила такие вещи за семью замками (хотя украденное мною украшение Цербера валялось в своё время под подушкой, пусть ему тоже цены не было).

– История возникновения Сената – самое древнее, что у тебя есть?

– Одно из древних, – поправил Айшел. – Есть и более интересный экземпляр… ты увидишь его, если переживёшь чистку.

По спине прошлись мурашки, и я отпрянула от пьедестала, холодно взглянув на хиима.

– Я рассчитываю пожить ещё хотя бы пятьдесят лет. Понимаю, для тебя это практически ни о чём, но для меня довольно много. Так что угробишь меня – буду являться в самых кошмарных снах.

Айшел странно улыбнулся, махнув рукой и зовя за собой. Пришлось подчиниться, выйдя из комнаты и направившись в самый конец коридора. Там стоял лифт с витой решёткой и деревянными панелями на стенах. Да, хиимы старого устоя – у них и рапиры, и гончие, и прочее. Не очень они любят всё современное, разве что охрану на высшем уровне. Что не скажешь по их городам, которые спокойно могут соревноваться по красоте с городами Содружества.

Платформа плавно начала опускаться вниз, и стало чуть холодней. Я поджала губы, смотря, как цифры сменяются друг на друга, и так до тех пор, пока лифт не замер на «–15». Решётка раскрылась, и мы оказались в чистом белом коридоре со всего одной дверью впереди. Айшел, чьи волосы сейчас буквально сияли золотом, пошёл вперёд, коснувшись ладонью панели. Дверь отошла в сторону, явив круглую небольшую комнату с расписанным под небо потолком и весьма удобным креслом в центре. Рядом с ним высился странный механизм со множеством экранов, кнопок, каких–то проводов и прочего.

Напротив двери было толстое вертикальное стекло, отражающее эту же комнату. За ним было ещё одно помещение, в котором можно было безопасно смотреть за подопытным, при этом он тебя не видел.

– Советую снять лишнюю одежду.

– Лишнюю – это всю? – уточнила я.

Айшел выразительно глянул на меня, и я не сдержала сухой усмешки. Стянув с себя свитер, я осталась в майке белого цвета. Расшнуровав ботинки и ступив на весьма тёплый пол, я перевязала волосы в косу, чтобы они не расплелись.

– Ты сможешь поддерживать её сердцебиение? – поинтересовался Айшел у Тханы, надевая перчатки.

– Вполне.

Я села в весьма удобное кресло, правда, от него у меня мурашки по коже прошлись. Интересно, сколько иномирцев пережило операцию по извлечению памяти? Сколько умерло в этом кресле, пока Ши–Тейн экспериментировал с ними? Не знаю и знать не хочу, если честно, только вот всё равно тревожно.

– Руки на подлокотники, – велел хиим.

Я послушалась, и в тот же миг железные наручники шириной в ладонь хорошо зафиксировали руки и ноги. Ну вот, теперь если даже захочу, с места не сдвинусь.

Взяв шлем, напоминающий по форме переплетение металлических веточек с присосками, Айшел аккуратно водрузил мне его на голову, и я поморщилась от холода, хотя в помещение было тепло.

– Советую дышать ровно и расслабиться, а так же закрыть глаза. Я введу тебя в искусственный сон.

Он взял откуда–то белый пистолет, аккуратно подставив к плечу и введя раствор. Я даже не поморщилась, соблюдая дыхание и понимая, что Тхана уже принялась за дело. Моё сердце должно было бешено колотиться в груди, но оно было ровным, спокойным.

Снотворное начало действовать весьма быстро. Язык онемел, пальцы начало покалывать, и я подняла глаза на голубой потолок с облаками, видя, как последние уже начали кружиться. Веки закрылись сами собой, и по телу прошёлся импульс, заставив вздрогнуть от неожиданности.

Знаете, есть такое неприятное чувство, когда в твоей голове вдруг начинают копаться. Тебе это не особо доставляет беспокойство, но ты чувствуешь, что не наедине со своими мыслями. Кто–то бродит у тебя там внутри, открывая двери, которые ты хочешь оставить закрытыми, и воспоминания на краткий миг вспыхивают перед глазами. Ненадолго, но доставляя весьма неприятное чувство нарушения личного пространства.

Воспоминания продвигались всё дальше в прошлое, вспыхивая едва различимыми отрывками и тут же потухая. При этом импульсы начали отдаваться в теле чаще, сильнее, словно прорывались через заслонки мыслей и прочные двери, как сверло впиваясь в мозг всё больнее и больнее. Мне словно и вправду сверлили череп! Слишком много боли…

Последние десять лет остались позади, и я как наяву ощутила дым пожара и крики. В воздухе висели молчаливые истребители, горели дома, машины, люди. Всё перематывалось назад, пронося меня через забытые воспоминания, полные боли, жестокости и смертей. То, что я когда–то так отчаянно хотела вспомнить, а теперь забыть, являлось передо мной. Все эти жуткие эксперименты, дети с мёртвыми глазами и тяжёлыми крыльями, грозная, внушающая трепет фигура Кайона, подключенные к телу провода, операционный стол… я мчалась назад, и код прожигал мне уши. Мне было три, и я засыпала под сухой голос, говоривший код. Мне год, и перед глазами маячат буквы с кодом. Я в странной, прозрачной жидкости, на пороге жизни, ещё даже толком не сформировалась, а эхо хода проникает в меня.

Я во мраке. Густой, ни на что не похожий мрак, но он не пустой. Здесь кто–то есть. Кто–то стоит в этом мраке и смотрит на меня. Кто–то до боли знакомый и в то же время неизведанный. Кто–то, кого я могла бы назвать собой.

– Очнись, дитя…

Я испуганно распахнула глаза, и яркий белый свет, затопивший комнату, начал меркнуть. Вновь вырисовывался выкрашенный в голубой потолок, белые стены, устрашающего вида прибор рядом с креслом. Руки и ноги обожгло огнём, что–то липкое стекало по пальцам, падая на пол. Воздух пропах липким запахом пота, крови и страха.

Дыхание тяжело вырывалось изо рта, даже сердце стучало как бешеное. На языке был привкус крови и желчи. Наверное, надо было всё же отказаться от еды, иначе меня сейчас точно наизнанку вывернет.

Наручники с щелчком раскрылись, и осторожно подняв заметно дрожащие руки, я взглянула на содранную в кровь кожу. Видимо, я вырывалась. И это, наверное, мягко сказано.

Откуда–то сбоку раздался щелчок, и я увидела, как открывается дверь. Из соседнего помещения вышел Айшел и почему–то остановился. Его лицо было бледнее обычного, отчего волосы казались насыщенно–золотого цвета. Но всё равно вид у Барона был такой, словно он увидел то, что видеть не должен был.

– За мной. Живо, – до странности тихо и хрипло произнёс он, миновав комнату.

Я аккуратно спустилась, но ноги тут же подогнулись. Айшел, проходивший мимо, схватил меня за локоть ладонью в перчатке, и его когти ощутимо царапнули кожу. Бросив в мою сторону странный взгляд, он отпустил меня и зашагал на выход.

– Где Тхана…

– Я отправил её наверх, – перебил тот. – Мне не нужны лишние свидетели.

Забрав толстовку, я неуверенно шагала следом за хиимом, едва нагоняя его и борясь с тошнотой и слабостью во всем теле. Ботинки я так и не успела надеть.

– Тебе хоть что–то удалось сделать? – устало поинтересовалась я.

Он не ответил, дойдя до лифта и закрыв за мной решётку. Платформа вздрогнула и поднялась на «–13» этаж, представлявший собой громадный зал, доверху заполненный белыми стеллажами с защитным стеклом. За ним, в специальной среде, покоились древние фолианты. Всё было подсвечено тусклым белым светом, загорающимся в разы ярче, когда мы проходили по тем или иным коридорам. Шли мы, надо признать, довольно долго, практически в самый конец, где защита была усилена, а фолианты – древнее и дороже.

У стены возвышалась небольшая платформа, на которой ютились тумбочки и несколько пьедесталов. На одном из них я заметила светлое, отливающее металлом, перо. Внутри всё похолодело, и я обернулась к Айшелу, но тот уже открывал дверцу одного из шкафов.