— Увлекательное чтение, Иван Адамович, — столь же широко улыбнулся я, тут же постарался улыбнуться ещё шире, уж не знаю, насколько у меня это получилось, и спросил: — Но ведь у вас есть и что к нему добавить?

— Есть, Алексей Филиппович, как не быть, — улыбаться он продолжал, но соревноваться со мной в ширине улыбки уже не пытался. — Дом, куда Ташлин входил с той «барыней», это доходный дом купца Букреева. В первом этаже там ателье госпожи Бертольди, второй этаж снимает баронесса фон Альштетт, в третьем и четвёртом этажах сдаются меблированные комнаты. Из всех проживающих в доме лиц женского пола под определение «барыни» подпадает только упомянутая баронесса. Кстати, с Ташлиными она, похоже, и вправду была знакома, мой человек опознал её как присутствовавшую на похоронах Антонины Ташлиной. А потому — вот! — жестом фокусника Крамниц откуда-то извлёк лист бумаги и положил передо мной.

Так, и что тут у нас? Маргарита Фёдоровна фон Альштетт, урождённая фон Зальцен, двадцати трёх лет, римско-католического вероисповедания, дворянка, родилась в Риге, проживает в Москве в доме Букреева, нумер четвёртый по Скатертному переулку, вдова барона Фридриха Карловича фон Альштетта, скончавшегося три года назад, опекунша единственного наследника барона — его сына Фердинанда Фридриховича, двенадцати лет. По итогам испытания, проведённого при окончании Первой Рижской женской гимназии, выявлен второй разряд одарённости… И что у нас тут такого, что заставляет Ивана Адамовича хитренько так улыбаться?

Баронесса? Ну да, среди природного русского дворянства титул не употребляется, его носят те лишь остзейские [2] бароны, предки которых присягнули на верность русским царям при присоединении их земель к Царству Русскому. Никаких преимуществ перед прочими дворянами титул не даёт, но остзейские немцы упорно за него держатся, у кого он есть, конечно же. Так, а что ещё? Ну точно же, вот что!

— Сына барона фон Альштетта? — спросил я Крамница.

— Именно! — просиял он. — Сына, прошу заметить, от первого брака, на Маргарите фон Зальцен барон женился по смерти первой жены своей Гертруды Антоновны, каковая и была матерью наследника.

— Мне одному тут не нравится, что сначала умирает жена барона, затем барон женится вторично, умирает сам, а наследством его сына распоряжается вторая жена? — недоверчиво поинтересовался я. — И поправьте, если я ошибаюсь, барон был заметно старше этой самой второй жены?

— Всё так и есть, Алексей Филиппович, — подтвердил Крамниц. — Барон фон Альштетт скончался в возрасте сорока семи лет, а на семнадцатилетней Маргарите фон Зальцен женился, будучи сорока четырёх лет от роду.

— И почему мне кажется, что первая жена барона умерла при обстоятельствах, наводящих на мысль об отравлении? — продолжил я играть в угадайку.

— Мне и самому так казалось, — со вздохом признался Крамниц, — тем более, что Альштетты и Зальцены были соседями. Но нет. На барона с женой напали разбойники, обстреляв из ружей коляску, в которой ехали Фридрих и Гертруда фон Альштетты. Барона ранили в обе ноги и плечо, баронесса погибла на месте.

М-да, ошибочка вышла… Ну да ничего, бывает.

— И что собираетесь с этой баронессой делать? — спросил я.

— Допрошу, — деловито ответил Крамниц. — Для начала на предмет знакомства с обоими Ташлиными, а там посмотрим, что она ещё скажет. И последить за ней велю, предъявлять ей всё равно пока что нечего.

Ну да, тут он, пожалуй, прав. Предъявить баронессе и правда нечего, поэтому приделать ей хвост было бы неплохо. Ну и ответы её на вопросы Крамница почитать будет тоже интересно.

…От Крамница я сначала заехал в родительский дом. На Бархатную книгу я, конечно, подписался, но получать её начну только с нового выпуска, то есть с сентября месяца, а посмотреть, что там писано про баронессу фон Альштетт, хотелось. Посмотреть-то я посмотрел, но у меня осталось впечатление, что от Ивана Адамовича я узнал о баронессе намного больше. Тут мне пришло в голову, что есть ещё одно место, где об этой даме могут знать что-то интересное, и я заторопился домой.

— Варежка, — поначалу, было дело, любимая супруга пыталась возражать против такого к себе обращения, но когда я предложил ей вспомнить, сколько добра, тепла и уюта связано с этим словом, мнение своё поменяла. Единственное, она попросила называть её так только наедине, что я с радостью и обещал — слово-то и правда настолько тёплое и милое, что лучше так звать жену не при других. — Варежка, а ты часом не знаешь ли чего о баронессе фон Альштетт?

— Маргарита фон Альштетт? — переспросила Варя. — Нас взаимно представляли. Но я не скажу, что близко с ней знакома.

— Что так? — кажется, Варенька что-то не договаривала.

— Среди моих подруг приятельствовать с этою особою не принято, — улыбка у Варварушки получилась какая-то двусмысленная.

— Почему? — я имел твёрдое намерение преодолеть воздвигаемую Варей стену недоговорённости.

— Она такая… — Варя смешно наморщила личико, подбирая нужное слово, — такая… странная, — более подходящее слово на ум моей супруге так и не пришло.

— И в чём же странность баронессы? — заинтересовался я.

— Сегодня она вежливо беседует, а завтра запросто может сделать вид, что со мной не знакома, — растолковала Варя. — Ведёт себя так, будто ей всё равно, что о ней подумают и скажут.

Да уж, в глазах света такое недопустимо. Понятно, почему Варины подруги стараются не общаться с баронессой и Варю побуждают к тому же. Зато непонятно, как с таким характером баронесса вообще выбиралась в свет. И как ей удавалось приятельствовать с Ташлиной, тоже непонятно.

— Знаешь, Алёша, — Варенька поморщилась, — пока подруги не выказали мне неудовольствие, я успела несколько раз побеседовать с Маргаритой. И, честно говоря, мне жаль, что приходится теперь её избегать.

Я промолчал. Нет, очень хотелось спросить, почему, но промолчал. Вот прямо чуял, что сама сейчас скажет. И не ошибся.

— Она много где была, многое видела, — пустилась Варварушка в объяснения. — И рассказывает так интересно… Если бы только не эта её странность!

Действительно, странность. Крамницу надо будет сказать, его такое точно заинтересует…

[1] Последняя модификация русской винтовки — карабин обр. 1944 года

[2] От немецкого названия Балтийского моря — «Остзее».

Хорошие новости при розыске злоумышленников, если подумать, далеко не всегда действительно хороши. Скажем, удаётся как-то прознать, что именно вот этот человек совершил гнусное злодейство. Вроде и хорошо, потому как больше уже не совершит, да и накажут его, как оно положено, а всё равно на душе неприятный осадок остаётся — кого-то же этот негодяй успел убить или ограбить. Да и наоборот тоже бывает — узнаешь, что некто, кого в каком-либо злодействе подозревали, на самом деле его не совершал, так и порадуешься, что невиновный не пострадает, а где теперь, скажите, и как виновного-то искать? Вот примерно так я и оценивал услышанные от Крамница новости о баронессе фон Альштетт — саму баронессу они из-под подозрений вроде бы и выводили, но как и где искать убийц Ташлиной и Данилевича, мы с Иваном Адамовичем теперь просто терялись в догадках.

Во-первых, в тот день, когда Ташлина села в неизвестную карету на постоялом дворе в Беляеве, несколько заслуживающих полного доверия свидетелей видели баронессу в Москве, причём в такое время, что ни успеть отъехать в Беляево, ни тем более успеть оттуда вернуться она бы никак не смогла.

Во-вторых, неожиданно чистым оказалось дело с наследством барона фон Альштетта. Да, деньгами, что он завещал сыну, Маргарита Фёдоровна управляла, но и самой ей барон назначил неплохое содержание за счёт доходов с имения и процентов с положенного в банк капитала, и по оценкам Крамница оно в общем и целом вполне соответствовало нынешним расходам баронессы.

По счастью, именно в тот момент, когда мы с Иваном Адамовичем обсуждали, какой выбрать способ борьбы с овладевшей нами меланхолией — сварить ли кофею покрепче или сходить хлебнуть горячих щей в близлежащем вполне приличном трактире, Крамницу принесли в кабинет срочную депешу из Ярославля. Расписавшись в получении и отпустив посыльного, пристав сломал печати, вскрыл пакет, извлёк оттуда несколько листов бумаги, бегло их просмотрел, встал и истово перекрестился.