Видя, как успешно новый епископ справляется с довольно трудными задачами, как ему, пусть временно, удалось отстоять монастырь и храмы, Патриарх отринул последние сомнения и 14 ноября 1961 года Алексий (Ридигер) получил должность заместителя председателя Отдела внешних церковных сношений — архиепископа Ярославского Никодима (Ротова). Вскоре в составе делегации, возглавляемой владыкой Никодимом, он впервые отправился в заграничную командировку — на греческий остров Родос, где состоялось Первое Всеправославное совещание. Оно было частью обширной программы сотрудничества со Всемирным Советом Церквей.

Противники всякого общения Православной Церкви с другими христианскими вероисповеданиями называют владыку Никодима (Ротова) отъявленным экуменистом, а термином «никодимовщина» обозначают стремление сблизиться и соединиться с неправославными христианами. Собственно, экуменизм, как попытка воссоединить распавшиеся ветви всемирного христианства, не противоречит православным убеждениям, ибо каждый день на молитве верующий человек просит Господа: «...раздирания Церквей утиши...» Сие раздирание болезненно для каждого, кто истинно верует во Христа и страстно мечтает о том, чтобы все христиане воссоединились. Но возможно ли это, если существуют многие разногласия по тем или иным вопросам и из-за них мы не можем прийти к единому мнению? Пока невозможно. Однако отчуждение приводит к ещё большим разногласиям, что мы и наблюдаем на протяжении столетий после того, как римляне объявили Восточную Церковь схизматической, раскольнической. Следовательно, вполне естественно от отчуждения переходить к терпеливому общению друг с другом. И наши архиереи, коих припечатывают клеймом экуменистов, руководствовались именно этим благородным порывом к сближению. Кто-то из них перегибал палку, стараясь проявить излишне дружеские чувства к протестантам, кто-то соблюдал необходимую дистанцию.

С назначением владыки Никодима на должность председателя Отдела внешних церковных сношений (ОВЦС) Русская Православная Церковь вошла в орбиту всемирного экуменического движения, вступила во Всемирный Совет Церквей, подтвердив согласие с его конституцией. Патриарх Алексий заявил: «Русская Православная Церковь Московского Патриархата не только всегда молилась и молится о благосостоянии Святых Божиих Церквей и соединении всех, но и полна решимости внести свой вклад в великое дело христианского единства...»

На первом родосском совещании председательствовал Афинский архиепископ Хризостом II (Хатзиставру). Собственно говоря, это совещание было учредительным, оно задалось целью обозначить главные вопросы, которыми будут заниматься участники будущих подобных форумов. Примечательно, что, по воспоминаниям одного из участников — архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (Кривошеина), «на образ действий архиепископа Никодима оказывал большое влияние и давление член нашей делегации, служащий иностранного отдела Патриархии, некто И. В. Варламов, пренеприятная и нахальная личность. Видимо, он был чекист, во всяком случае, присланный органами советских властей, чтобы наблюдать за действиями архиепископа Никодима и прочими членами делегации».

Под таким наблюдением русские архиереи были во многом скованы в своих действиях, и владыка Никодим даже снял с рассмотрения вопрос об усилении борьбы с атеизмом в современном мире, так же как и вопрос о масонстве, которое в СССР отсутствует, а потому, по словам владыки Никодима, сей вопрос является вопросом местного, а не общеправославного значения. Но в остальном, как пишет тот же архиепископ Василий, «несмотря на все трудности совместной (первой) работы с владыкой Никодимом, на его неопытность и самоуверенность, на его страх перед приставленным к нему Варламовым, его боязнь провалиться в глазах советских властей... он авторитетно, твёрдо, умело и вместе с тем тактично защищал на Родосе дело Православия в целом и достоинство РПЦ в частности. Особенно он твёрдо противостоял притязаниям Константинополя на почти что папский примат, на его попытки монополизировать дело подготовки и созыва Собора. Он это проводил твёрдо по существу, но мягко и тактично по форме, так что единство Православия не только не было нарушено, но вышло даже усиленным. Среди греков, хотя и не всех, он приобрёл авторитет и уважение».

После Родоса епископ Алексий был отправлен на III Ассамблею Всемирного Совета Церквей. Она проходила в Дели, и именно на ней было закреплено вхождение Русской Православной Церкви Московского Патриархата в эту организацию. Русские архиереи добились весьма важного изменения самой основы вероисповедания, так называемого базиса, в который была внесена «троичная формулировка». Изначально базис, выработанный на I Ассамблее в Амстердаме в 1947 году, выглядел так: «Всемирный Совет Церквей есть сообщество Церквей, которые признают Господа нашего Иисуса Христа как Бога и Спасителя». В новой редакции базис звучал следующим образом: «Всемирный Совет Церквей является содружеством Церквей, исповедующих Господа Иисуса Христа Богом и Спасителем согласно Священному Писанию и потому ищущих совместного исповедания, общего для них призвания во славу единого Бога, Отца, Сына и Святого Духа». Разница существенная, отсекающая еретиков, не признающих Троицу, в которой Христос является одной из трёх сущностей, нераздельных и неслиянных.

1962 год принёс Алексею Михайловичу Ридигеру ещё одну тяжёлую утрату. Скончался его дорогой батюшка — отец Михаил. 28 мая ему должно было исполниться шестьдесят лет, но всю зиму и весну он тяжело болел. Смерть любимой жены оказалась для него невыносимым ударом. На Пасху 29 апреля отец Михаил с трудом совершил богослужение, вскоре у него случился инфаркт. Пастырь добрый не дожил до своего юбилея совсем немного — умер 9 мая, в самый День Победы.

Скольким людям в своей жизни помог отец Михаил, скольких в буквальном смысле слова спас от верной смерти! Один из таких спасённых, вызволенный отцом Михаилом из концлагеря Пылькюла Валерий Поведский, впоследствии ставший протоиереем, писал Святейшему: «Ваш покойный отец не только знаком был с писаниями деятельных Отцов Церкви древности, но и с живыми носителями их мудрости — валаамскими старцами. Всё это он совмещал с велениями времени, потому и сам являлся, при наличии любви и сострадания к людям, достаточно мудрым руководителем многих в их пути к Царству Небесному, иногда производя впечатление старца своими советами и практической помощью. Мама Ваша, верная помощница Вашему отцу, была единодушна с ним в радостях и скорби, которая есть постоянная спутница всякого пастыря Церкви. Поэтому-то, быть может, ей был так близок акафист Божией Матери “Всех скорбящих Радость”, прочитываемый ею ежедневно. Вы были единодушны с родителями, и эта жизнь с ними была колыбелью Ваших духовных младенчества, а затем и роста...»

Елена Фёдоровна Гизетги, племянница отца Михаила, в своих воспоминаниях писала: «Он приходил к нам — и я всегда помнила, что если придёт мой дядя Миша, то обязательно у него в кармане будет шоколадка. Без шоколадки не приходил никогда. Он всегда был весёлый, очень любил шутки, добродушно над нами подшучивал... Это качество Святейший Патриарх унаследовал от отца. У него была удивительная улыбка и глаза. Эти глаза остались в памяти — добрые, всегда сияющие... Во время войны все священники, в том числе и отец Михаил, призывали брать из лагерей в свои семьи детей, оставшихся без родителей, — и многие брали, как русские, так и эстонцы. У нас жил мальчик, отец Михаил крестил его, у наших знакомых тоже — кто двух брал, кто одного. Отца Михаила очень любили, слушались, шли к нему со всякими горестями. Он говорил, например, моей маме: вот, люди пришли, им негде жить... У него-то места было мало, а у нас большая квартира. И жили у нас люди, без конца жили, а он помогал им материально. Беженцы из лагерей обращались к нему как к священнику — и мы им помогали. Это была семья. Вот я бы сейчас не смогла уже так — время стало другое... А он помогал очень многим людям — а у самого и ряса, и подрясник были старенькие... А моего отца расстреляли ещё в 1941-м. Он носил итальянскую фамилию Гизетги, но Гизетти, как и Ридигеры, давно обрусели. Вообще, эти два семейства были так близки и тесно связаны, что фактически это была одна большая семья. Я не любила свою фамилию за то, что она очень красивая и все сразу обращали внимание, а я была девчонкой очень стеснительной... Я не знала, что папу расстреляли, только маму вызвали и сказали. Обвинения? Белый офицер, капитан, участвовал здесь в офицерском собрании. Он очень деятельным был, ему всегда нужно было в чём-нибудь участвовать. Отец Михаил стал мне вторым отцом. Со всеми своими делами я всегда ходила к нему. Это была поддержка во всём. Он часто говорил: “Только с Алёшей не потеряйтесь” — чтобы мы всегда были вместе... “Чтобы только вы не потерялись...” Отец Михаил очень меня любил... Узнав, что я выхожу замуж, он очень обеспокоился, беседовал со мной, говорил, что надо раньше узнать человека, пуд соли с ним съесть, но когда увидел моего будущего мужа, то сразу его полюбил, они потом часто встречались, беседовали. Я работала в детском саду и поэтому в церкви на виду стоять не могла, ходила в ризницу и там стояла. Однажды отец Михаил входит туда и говорит: “Уполномоченный пришёл!” А тогда если приходил уполномоченный — не дай Бог, чтобы дети были в церкви или что-то ещё недозволенное, это было страшное дело. Я смотрю — у отца Михаила руки стали дёргаться. Был страх, что закроют церковь. Он говорит: “Молись — не дай Бог, он что-нибудь увидит!” Несколько раз я наблюдала такие трудные, тяжёлые моменты. У отца Валерия Поведского в Пюхтицком подворье тоже в ризнице прятались. Я ходила в церковь потихоньку, пробиралась, чтобы с работы не выгнали. Я считаю, что мне очень повезло в жизни, что меня окружали такие светлые люди с большой душой — отец Михаил, моя бабушка Аглаида Юльевна... Эти два человека были для меня вообще образцом человеческой доброты. От них исходил внутренний свет...»