Среди приобретений Советского Союза оказался и Валаамский архипелаг. Несколько раз он подвергался бомбардировкам, но обошлось без человеческих жертв. Чудом не пострадали и постройки. Одна бомба упала прямо перед входом в Спасо-Преображенский собор и — не взорвалась! А могла бы разрушить весь фасад. 5 февраля 1940 года схиигумен Харитон возглавил эвакуацию монастырской братии.

— Останься они на Валааме, их участью стало бы окончание дней в концентрационном лагере, — утверждал впоследствии Святейший. — И вот февральской ночью 1940 года собрались все монахи обители, не менее двухсот человек. Получили благословение игумена Харитона, взяли в руки то, что смогли унести: раку преподобных Сергия и Германа Валаамских, ризы, иконы, книги, — и, обливаясь слезами, оставили родную обитель. Идти пришлось прямо по льду Ладожского озера. Поднялась метель, двигаться нужно было на северо-запад, а это было как раз против ветра. Не всем довелось выдержать суровое испытание... В Финляндии, в местечке с названием Папиниеми, что переводится как «Поповский мыс», уцелевшим монахам удалось образовать Ново-Валаамскую обитель.

А на самом Валааме обосновалась единая школа боцманов советского ВМФ, в августе 1940 года прибыли первые курсанты и добавилась школа юнг. Новые обитатели северного Афона не испытывали благоговения перед валаамскими святынями, постройки монастыря перекраивались на новый лад. Жизнь обители канула в прошлое. Но не будем осуждать тех молодых людей, что прибыли сюда учиться военно-морскому делу: в годы Великой Отечественной войны они совершали иные чудеса — чудеса героизма, принимая участие в боевых операциях по обороне Волхова и берегов Ладоги, охране Дороги жизни, без которой жертвы осаждённого города на Неве оказались бы куда более страшными!

В Ново-Валаамском монастыре все, кого так любили Алёша и его родители, будут доживать свой век. В 1983 году умрёт последний русский монах, братия станет вся финская. В наше время она насчитывает десять человек, которые возносят православные молитвы о «госпоже нашей Финляндии».

В Таллине семья Ридигер с волнением следила за событиями «зимней войны», переживала о потере Валаама, куда теперь невозможно будет поехать следующим летом.

...1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. В течение месяца гитлеровские армии разгромили Польшу, и вскоре из Прибалтики по призыву Гитлера началось возвращение в Германию людей, имеющих немецкие корни. Особенно много уезжало весной 1940-го. Могли уехать и Ридигеры. Но они нисколько не чувствовали себя немцами, имея русское мироощущение, исповедуя русскую Православную веру. Конечно, Эстония была не Россией, но русского в ней было куда больше, нежели в нацистской Германии.

Три прибалтийские республики вошли в сферу влияния СССР согласно дополнительному секретному протоколу так называемого «пакта Молотова — Риббентропа». «Зимняя война» показала, что Красная армия достаточно боеспособна, и ещё, что немаловажно для понимания последующих событий: как никто фактически не пришёл на помощь Финляндии, так никто не захочет ввязываться в конфликт с СССР, защищая Литву, Латвию и Эстонию... 14 июня 1940 года немецкие войска вошли в Париж. Сразу после этого Сталин потребовал от прибалтийских государств отставки их правительств. К этому времени, по соглашениям 1939 года, во всех трёх республиках уже располагались советские военные базы. Теперь поступило требование увеличить контингенты войск Красной армии. Вскоре, один за другим, произошли государственные перевороты, безальтернативные выборы и создание трёх новых просоветских республик. Буржуазная Эстония превратилась в Эстонскую Советскую Социалистическую Республику и 6 августа 1940 года вошла в состав СССР.

А в это время бывший главный бухгалтер фанерной фабрики Лютера Михаил Александрович Ридигер уже полностью посвятил себя служению Богу в храме Святителя Николая в Таллине. Рукоположение состоялось 18 февраля 1940 года. Никольский — старейший православный таллинский приход. Первый деревянный храм, по преданию, был заложен ещё Ярославом Мудрым, когда город носил младенческое имя Колывань, что по-древнерусски означает «Колыбель». Новый каменный храм, существующий и по сю пору, построен на месте прежних, освящён в 1827 году и стоит на улице Вене, что по-эстонски — «Русская». В основании церкви похоронен сосланный Екатериной II в Ревель митрополит Ростовский и Ярославский Арсений (Мацеевич), который выступал против секуляризации церковных земель, за что и пострадал. В пору патриаршего служения Алексия II он будет причислен к лику святых как священномученик.

С весны 1940 года храм Святителя Николая стал родным для семьи Ридигер. Отныне в нём служил дьякон Михаил, а одиннадцатилетний Алёша прислуживал. Настоятелем был молодой тридцатилетний священник Александр Киселёв, ставший новым духовным наставником будущего Патриарха.

Александр Николаевич родился в 1909 году в Тверской губернии, мальчиком его вывезли в Эстонию во время революции, здесь он окончил духовную семинарию и был рукоположен митрополитом Александром (Паулусом). В Никольской церкви стал настоятелем в 1938 году.

Впрочем, общение Алёши с ним оказалось недолгим. После провозглашения Эстонской ССР отец Александр эмигрировал в Германию, спасаясь от арестов, коим подверглись все активные члены РСХД. В Берлине он служил в соборе Святого Владимира, а когда началась война, много уделял внимания работе в лагерях для советских военнопленных, организовывал помощь вещами и продуктами. В своих воспоминаниях он напишет: «Сколько заботы и любви вкладывали прихожане в помощь этим несчастным. Собирали старую одежду — стирали, перешивали. Особенно трудно было с едой, ибо её было очень мало у всех. Покупать на чёрном рынке из-за высокой цены было невозможно. Выручал чеснок — немцы его не любят. Сытому трудно понять, но в те времена ломоть хлеба, головка чеснока спасали подчас человеку жизнь».

На некоторое время судьба сведёт его с генералом Власовым, отец Александр станет вице-президентом общества «Народная помощь» при Комитете освобождения народов России, председателем которого как раз и являлся Власов. Но генерал, имя которого стало синонимом предательства, в итоге разочаровал отца Александра, ибо был верующим только напоказ, никогда не исповедовался и не причащался, личную жизнь вёл далеко не такую, как подобает православному человеку.

После войны, уже в сане протоиерея, отец Александр переедет в США, где станет секретарём епископа Сан-Францисского и Западно-Американского Иоанна (Шаховского), организатором РСХД в Нью-Йорке, настоятелем Свято-Троицкой Асторийской церкви в Нью-Йорке, а затем основателем и настоятелем храма на западной стороне Манхэттена.

Но с Алексеем Ридигером ему суждено будет встретиться уже только через сорок лет после бегства из Эстонии. А тогда, в 1940-м, для семьи Ридигер снова наступили тревожные времена. Сразу же покатились аресты тех, кого новые власти могли счесть неблагонадёжными. Особенно это касалось деятелей РСХД, к которым принадлежал и отец Михаил. Со дня на день ожидали, что за ними придут. И за ними пришли. Но вновь произошло чудо! Вот как о нём рассказывал сам Святейший:

— В это непростое время к нам приехали родственники отца. Мы жили в пригородном районе Таллина, в местечке Нымме — в небольшом деревянном двухэтажном доме, окружённом ветвистыми деревьями. В садовой тени ещё притаился сарайчик, с виду совсем неказистый, но там была комната, которую родители обустроили под вполне сносное жильё, и небольшой закуток, где я играл в церковь... Гостей мы разместили в доме, а сами переселились в сарай, туда же забрали и своих собак — я с ними в детстве не расставался. И вот как-то ночью только уснули, вдруг слышим — кто-то ходит по саду. В доме свет, оттуда доносятся громкие незнакомые голоса. У ворот, на улице, военный автомобиль с невыключенным мотором. Стало ясно: пришли по наши души. Что делать? Решили притаиться и полушёпотом стали молиться. А собаки тут же, с нами — глазами сверкают, но тоже молчат. Так ни разу и не тявкнули, хотя непоседы были известные... Лучи фонарей долго шарили по деревьям, несколько раз скользнули по нашему убежищу, но, видимо, никто не мог поверить, что в таком убогом сарае могла расположиться семья священника. Солдаты так и уехали ни с чем, а наша семья с тех пор и до немецкой оккупации в 1941 году в доме более не жила, только в сарайчике.