Чем больше я живу, тем чаще чувствую себя то мудаком, то идиотом. Последние года три больше идиотом, конечно. Я не привык не иметь возможности пойти к отцу и просто попросить денег. Не привык рассчитывать во всем только на себя, еще немного на Стаса. И уж тем более не привык, что расположение окружающих нужно завоевывать. Нежданное воскрешение Змея под новой личиной три года назад разрушило мою прежнюю жизнь до основания. Заставило включить мозги и осознать кое-что очень неприятное. Например то, что я подонок и эгоистичная сволочь, которая никогда не пыталась поставить себя на место одной несомненно красивой и совершенно неуверенной в себе школьницы. Такой, какой я ее знал до того рокового года. Такой, которую никогда не принимал всерьез и видел в ней нечто среднее между любимой домашней зверушкой и игрушкой, которую можно и сломать, если сильно захочется.
Человека во Владе я увидел только тогда, когда она оказалась втянута в конфликт, начавшийся из-за наших со Стасом родителей — двух бесприципных подонков, кинувших лучшего друга ради бабок. А до того… Нет, мне не хотелось, чтобы она пострадала, и я даже не думаю, что был неправ, устроив ей тот жестокий спектакль. Но это не была попытка защитить близкого человека. Это был результат примерно тех же эмоций, которые движут хорошим хозяином, когда он везет своего питомца к ветеринару. Я в грош ее не ставил, и, собственно почему? Потому что она не родилась у богатых родителей и беззаветно мною восхищалась. А потом и любила.
Я игрался с ее чувствами. Специально вынуждал ее пить, чтобы она натворила какую-нибудь смешную глупость, над которой можно поугарать вместе с такими же самодовольными болванами, как я сам. Постоянно сначала целовал ее, или еще как-то демонстрировал интерес, а потом резко отталкивал, и глумился над тем, что она не отправила меня на хуй за такие выходки. Иногда Стаса все это начинало раздражать сильнее обычного, и тогда он бил мне морду. Его страшно бесило то, как я обращаюсь с нашей «подругой», а она об этом даже не подозревала. Потому что так хотел я. Напротив, она, кажется, до последнего была уверена, что он ее терпеть не может. А он искренне ей сочуствовал и много раз говорил, что если бы я не был его другом, то он бы раскрыл ей глаза.
И все это я начал осознавать по-настоящему именно тогда, когда она отреагировала на сцену в заброшенном классе не так, как планировалось. Когда дерзила, выводила из себя, сверкала глазами и требовала к себе уважения. Я тогда растерялся и сильно разозлился. То, что я сделал с ней… потом… этого не было в плане. Это было чистое проявление моей сущности конченого мудака, как потом выразился идеально сыгравший свою роль Мезенцев. Наорал на меня, и, когда ее рядом не было, игнорировал недели две. И проверить, как она, тоже было идеей друга. Стас вообще заменял мне и мозги, и отсутствующую совесть тогда…
Я часто думаю, что никогда бы себе не простил, если бы тогда ее не вытащил из воды. Только вот… Сказать по правде, это ложь в попытке оправдать себя. Я бы обвинил во всем ее глупость и слабость, скрылся бы от совести за презрением, и опять получил бы по морде от одного хорошего человека, который по недоразумению так меня и не послал. Потому что узнал я ее позже. Тогда, когда вытаскивал от этого психопата. Тогда, когда она ухитрилась убить человека и похоронить ужас от сделанного где-то в себе. Тогда, когда не находил себе места, пытаясь вернуть ее к жизни у себя дома после того, как ее изнасиловали.
Но лучше всего я понял, что она такое на самом деле, и какой я конченный идиот много позже. Первый раз это понимание озарило меня после ее появления со Змеем. После ее идиотского, неуместного, ненужного героизма, очень ярко давшего мне понять: несмотря ни на что она по-прежнему меня любит, что бы ни говорила. А второй раз — когда она не приняла моих извинений, и сделала так, чтобы я при всем желании не мог ее найти. Это был… очень сильный поступок, и я это, безусловно, заслужил. Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь.
Самостоятельная жизнь, на самом деле, дала мне много пищи для размышлений. Я понял, как много ей приходилось пахать, чтобы иметь хотя бы то, что у нее было. Понял, что бедность — это не смешно, а очень хуево. Понял, как выразился как-то Стас, что «деньги не растут на деревьях у меня рядом с домом». И проникся к ней подлинным уважением. Она выживала, а не жила и при этом никогда не жаловалась. Даже тогда… Даже после всего случившегося с ней по моей вине дерьма.
А еще я искал ее. Понимая, что Москва большая, и хрена с два у меня получится это сделать, если я не окажусь самым удачливым человеком на свете. Понимая, что она не будет рада меня видеть. Зная, что меня просто пошлют нахуй. Все равно искал. И, что интересно, нашел. Но вот уже полгода не решаюсь хотя бы зайти в это долбанное кафе в ее смену. Видимо, ей с матерью перестало хватать денег, потому что там она работала так же, как и кафе в нашем родном городе. И чаевых собирала больше всех. Я наблюдал за ней в окно по нескольку часов, но зайти никак не решался. И, наверное, никогда бы не решился. Только вот Мезенцеву, успевшему уже найти любимую девушку и провстречаться с ней больше года, конкретно надоел мой «вид щенка, которого пнули под зад с силой баллистической ракеты», поэтому друг заявил, что не пустит меня в квартиру, пока я с ней не поговорю. А Стас — не из тех, кто не сдерживает обещаний. Да и обмануть его я не смогу.
Так что теперь я стоял у крыльца «ее» кафе и торжественно держал в руках букет. Смелости войти мне все еще не хватало, так что я просто ждал, пока она выйдет сама, ведь ее смена кончалась в одиннадцать, и мимо меня Влада обязательно пройдет. Скорее всего она швырнет «веник» мне в рожу, но я это заслужил, так что… все должно быть так, как будет. Да и уйти не попытавшись было бы идиотизмом. Хотя бы из-за возможной ночевки на коврике перед квартирой, которую мы снимаем вдвоем. Да и был ли смысл так отчаянно ее искать, чтобы потом не набраться смелости и не поговорить? Сначала я хотел выпить для храбрости, но потом понял, что это очень плохая идея. И потому стоял, как дебил, и просто ждал ее.
Когда она вышла в конце концов, и я получил возможность начать что-то делать, мне пришлось загородить ей проход и не дать себя пропустить, потому что она смотрела исключительно себе под ноги и совершенно не обращала внимания на внешний мир. Явно была чем-то расстроена, но чтоб я знал, или мог хотя бы предположить, кто кроме меня трехлетней давности мог ее в такое состояние привести.
— Влада, — окликнул я ее в надежде, что этого будет достаточно.
— Максим? — она подняла на меня удивленный донельзя взгляд, и ее серые глаза теперь смотрели в мои. Ни теплоты, ни радости от встречи я там не обнаружил. Чего и следовало ожидать, впрочем. — Ты что, наконец решился посмотреть мне в глаза, впервые за полгода?
Я растерялся. Я не ожидал, что меня заметили, и уж тем более не ожидал такой агрессии с ее стороны. То есть… настолько сильной. Как будто ее все еще задевает мое поведение. Хотя, быть может это хорошая новость, а не плохая?
— Сказать правду? Я давно тебя искал. А когда нашел — понял, что ты меня скорее всего пошлешь на хуй и не захочешь даже поговорить. И будешь права.
Теперь был уже ее черед растеряться. Она на миг замерла, оценивающим взглядом окинула меня и букет. Потом забрала его, ничего по-поводу него не сказав. А потом очень сильно меня обрадовала.
— Знаешь, что? У меня сейчас нет времени с тобой говорить, мне нужно домой. Но если хватит смелости — приходи сюда завтра утром, в десять. Я буду не на работе, но мне нужно будет кое-что тут сделать. А потом мы пойдем куда-нибудь и я, так уж и быть, выслушаю тебя, бывший лучший друг.
— Значит, до завтра?
— Значит, до завтра, — и после этого она быстрым шагом отправилась в метро. А я… А что я? Поехал домой, удивлять Мезенцева.
Стас встретил меня с глумливой улыбочкой, из-за которой ему сразу же захотелось дать в челюсть. Впрочем, раздражение быстро прошло. Сам напросился, разве нет? Выяснив, что я все-таки решился войти в злосчастное кафе и даже получил милостивое разрешение на встречу, он не применул заметить, что я идиот и трус, раз так долго собирался. Мне же пришлось согласиться с этим и рассказать, что я никудышный конспиратор. После этого друг неприлично заржал, сообщил, что скорее всего меня ждет помилование со стороны Влады, а не казнь, и мы, как всегда вечером, сели играть в мортал комбат. В этот вечер я не выиграл у него ни разу, потому что голова была забита сероглазой бывшей одноклассницей и сотней вариантов развития событий, когда мы встретимся. Если, конечно, она не решила меня обмануть, чтобы я отвязался от нее еще на полгода.
