Забавно: я постоянно забочусь о ком угодно, кроме себя. Поэтому записка была убрана в одну из книг на моей полке. Там и я ее не потеряю, и Света не увидит. А терять ее не стоит: если вдруг захочется вспомнить о своей безграничной любви к этой твари, то этот клочок бумаги послужит лучшим аргументом «против», чем что бы то ни было еще.

Света пришла через… А, не знаю я, через сколько. Мне показалось, что прошла вечность и еще немного, но на самом деле небо за окном не потемнело ни на йоту. Она застала меня рыдающей над картонной коробкой с останками зверька и не способной связать даже пары слов. Казалось, после того, как я спрятала записку, меня покинули последние силы, и я не могла уже ничего, только рыдать. Кому-то такая истерика из-за животного показалась бы смешной и убогой, но моя начальница, добрая высокая крепко сбитая блондинка двадцати двух лет от роду, только прижала меня к себе и позволила выплакаться. Молча.

После того, как я немного пришла в себя, она сообщила мне, что я оставила дверь незапертой. Еще бы. Сейчас ко мне могли вломиться все бандиты и домушники мира, а мне было бы глубоко все равно. Тем более, что в горле першило от слез, а, когда я попыталась встать с потрепанного зеленого пуфа, на котором оплакивала свою крысу, меня зашатало, и, если бы не Света, я бы упала.

Наконец, я вновь обрела дар речи, хрипло поинтересовавшись:

— Отпустили или ты сбежала, наплевав на логику и здравый смысл? — и попыталась ободряюще улыбнуться. Получилось плохо. Света нахмурила рисованные брови, положила руку мне на лоб, и, лишь убедившись, что я здорова, ответила.

— Отпустили. Сегодня, к счастью, не сильно много народа, да и Карина была в шоке, когда увидела фото твоего Сириуса. Она решила, что это форс-мажор, а тебе необходима поддержка. Я же говорила, у нас не звери работают! Тебе всего семнадцать, а тут… Такое! — Света всплеснула руками, эмоционально показывая свое возмущение ситуацией. — Да, кстати, мы тебе задним числом отпуск на неделю выписали. Отдохни. Я знаю, этот зверь был чуть ли не единственным близким тебе существом, да и даже я, боюсь, после такого зрелища была бы в серьезном шоке. Ты в отпуск последний раз ходила… Да никогда ты в него не ходила. Вот, кстати, деньги за неделю, — Света протянула мне плотный конверт. — Тут не только положенные тебе отпускные, мы с девочками еще сверху скинулись, ты всегда много чая собираешь, негоже «помогать», ухудшая твой уровень жизни. И не спорь со мной, — добавила она, когда я открыла рот, чтобы попытаться отказаться от всего этого.

Я и не спорила. Поблагодарила Свету, убрала деньги в одну из своих нычек в недрах шкафа, даже не посмотрев, сколько там, а потом деятельная менеджер отпоила меня валерьянкой, чтобы я хоть немного успокоилась, мы оделись и понесли Сириуса к кладбищу. Местный сторож разрешал «молодежи» хоронить свою живность в отдельном закутке. По его словам, чтобы мы не закапывали их за домами и в лесу, где неглубокие могилки постоянно кто-то раскапывает, случайно или нарочно, и потом трупы любимых питомцев гниют на солнышке. Об этом все знали, в том числе и Света, и я.

Когда мы выходили из подъезда, я обнаружила на детской площадке возле своего дома Дениса Агатова. Он стоял, разговаривая с кем-то по телефону возле качелей, и курил. В отличие от Спайка, ему категорически «не шли» сигареты, диссонировали с его образом пай-мальчика. А я по привычке отмечала такие вещи, хотя, казалось бы, вообще не должна была обратить на него внимание. Нас со Светой он сначала не заметил, но в тот момент, когда мы проходили мимо «его» качелей, меня ожег его презрительный взгляд. Я нервно вздрогнула, собираясь пройти дальше, однако парень, как оказалось, не был намерен мне и Свете этого позволять. Нас догнал его голос, наполненный тем же презрением, что и взгляд:

— Что, даже не поздороваешься с «сыном зэка и матери-одиночки»?

Я растерянно остановилась, не зная, что сказать. Извиняться я была не в силах после того, что произошло с моей крысой, но и возразить ему или пройти мимо, как ни в чем ни бывало, я не могла. Зато у Светы таких моральных дилемм не было. С яростью, достойной дикой кошки, защищающей своих котят, она набросилась на Дениса:

— Ты какого хрена к девочке пристаешь, придурок малолетний? Ты хоть знаешь, что она пережила только что? Кто тебе право дал вообще с ней таким тоном разговаривать, а?! — затараторила она, уперев руки в бока, и нависая над Агатовым. Я попыталась вмешаться, объяснить, что я и дала, своим отвратительным поведением накануне, но меня никто не слушал. Ни Света, ни тем более Денис. Они кричали друг на друга, не давая мне вставить ни слова, и в конце концов, я перестала мешать им и теперь просто стояла и слушала. Слушала, как Света орет, что какая-то мразь убила моего Сириуса, домашнего крыса. Слушала, как Денис доказывал Свете, что не важно, что со мной произошло, потому что я веду себя так же, как мои бывшие друзья, а та, в свою очередь, орала, что нельзя предъявлять претензии к девушке, находящейся в шоке. К счастью, менеджер была слишком увлечена отстаиванием моей чести и не обратила внимания на «бывших друзей», и, соответственно, не стала выяснять, о каких друзьях идет речь и почему они бывшие.

У меня на работе никто не знал, что я общалась с Белоусовым. Или делали вид, что не знают. И я предпочитала, чтобы так оно и оставалось, особенно теперь. А эти двое, игнорируя причину своего спора, в конце концов выяснили, и почему Денис на меня зол, и почему я отстраненно наблюдаю за всей этой сценой, бережно прижимая к груди коробку из-под обуви. Как только крики стихли, я нашла в себе смелость подойти к Агатову и произнести самое труднопроизносимое слово в русском языке:

— Прости.

Денис задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, кто из нас был более неправ: я или он. Потом улыбнулся, так же открыто, как и раньше. Света тем временем убедившись, что все в порядке, и дождавшись моего кивка, села на дальнюю скамейку возле песочницы, чтобы не слышать нашего дальнейшего разговора. Замечательная тактичная девушка эта Света. Теперь не придется объяснять ей, кто натворил это с Сириусом и вмешивать ее в мои проблемы.

— Ты меня тоже, — устало сказал парень. — Ты же просила меня не навязываться, а я не слушал. Мы оба погорячились. Да и я вижу, что тебе плохо от того, что ты тогда сказала. Мир?

— Мир, — робко ответила я, не решившись, впрочем, подойти к нему ближе, чем до взаимных извинений. Он подошел сам, и забрал из моих рук коробку с крысом.

— Это он сделал, да?

— А кто ж еще, — горько констатировала я. Это ты еще в коробку не заглядывал. Не видел, как он умер.

Естественно, после моих слов Агатов приоткрыл ее. И тут же с гримасой отвращения на лице закрыл обратно. Видимо, то, что он успел увидеть, совершенно его не обрадовало, так что он совсем помрачнел.

— Твоя подруга ведь не знает, какой больной подонок это натворил, да?

Я кивнула. Денис как-то жестко усмехнулся. Затем констатировал:

— Значит, и не узнает. Пойдем. Я помогу вам его похоронить. Нечего девчонкам могилы копать.

Теперь я была вынуждена нормально познакомить Дениса и Свету, и на кладбище мы отправились уже втроем. Я шла как в тумане, окончательно замкнувшись в себе и почти не воспринимая реальность. Как выяснилось, меня в ней удерживало именно чувство вины перед Агатовым, а теперь, когда конфликт был исчерпан, хотелось лишь лечь и больше никогда не вставать.

Кладбищенский сторож, дядя Кирилл, встретил нас грустной улыбкой на лице старого добродушного алкоголика, каковым являлся. Предложил мне выпить, чтобы как-то прийти в себя, я не отреагировала. Зато злой взгляд Дениса заставил мужчину быстро извиниться и выдать ему лопату. Затем сторож показал парню место, где можно копать, и даже не стал просить свою традиционную мзду за это: сто рублей, которые всегда тратил на водку.

Денис копал, Света молча смотрела, как комья земли отлетают в сторону, как будто обнажая спрятанную под ними яму. А я прижимала коробку к себе, и тихо плакала, причитая о том, что еще утром могла его погладить. Наверное, в таком состоянии я изрядно пугала ребят, но мне было все равно. Оба сами решили прийти со мной, в конце концов. На месте того же Дениса я бы себя не простила и не стала помогать. А он пришел вот. Копает. Правда, успокоить меня не пытается, но это и хорошо. Должна же я когда-нибудь сама устать плакать?.. Последнее время я только плачу и схожу с ума, схожу с ума — и плачу.