Шульц, кажется, не очень заинтересован во всем этом.

– А что насчет его поставщика? – спрашивает он.

– Как я должна это узнать? Я даже не нравлюсь Леви, не говоря уже о том, чтобы он мне доверял.

Есть одна информация, которая может его заинтересовать.

– Сионе выбил дерьмо из Неро Галло, – говорю я. – Ты можешь арестовать его за это.

– Арестовать его? – усмехается Шульц. – Скорее, дать медаль.

Я раздраженно вздыхаю.

– Тебе насрать на любое преступление, свидетелем которого я была. Так что я не знаю, что тебе сказать.

– Ты могла бы рассказать мне, что ты делала в «Альянс Банке», – холодно отвечает Шульц.

Мое горло сжимается.

Откуда он знает об этом?

Этот ублюдок преследует меня.

Я хочу устроить ему разнос, но вместо этого пытаюсь прикинуться дурочкой.

– Я открывала счет, – говорю я.

– Хорошая попытка, – усмехается Шульц. – У тебя нет таких денег на счету, чтобы заинтересовать Рэймонда Пейджа.

– Ты удивишься. Я порылась в диванных подушках и нашла почти тридцать восемь долларов.

Шульцу не кажется это смешным. Он сильно прижимает комок бумажных полотенец к порезу на моей голове, заставляя меня вздрогнуть.

– Для тебя все это шутка, Камилла? – рычит он.

– Преследование не кажется мне чем-то забавным, – говорю ему, глядя в глаза.

– Я не преследовал тебя, – говорит Шульц. – Я следил за твоим приятелем Неро.

– Я даже не видела его там, – вру я.

– Ты видела его новую девушку? –его голос звучит как тихое шипение.

Теперь мое горло сжимается так сильно, что я едва могу дышать. Я чувствую тот же прилив горькой ревности, вспоминая, как красиво выглядели Неро и Белла, стоя рядом друг с другом. Она из тех девушек, с которыми ему следует встречаться, если он действительно хочет с кем-то встречаться. Богатая. Великолепная. С хорошими связями.

Я же, блядь, никто. Позорище. Можно себе представить, как Неро знакомит меня со своей семьей? Он бы никогда этого не сделал. Ради бога, мой отец пылесосил машину Энцо Галло. С таким же успехом можно было бы встречаться с дочерью своей горничной.

– Ты говоришь о Белле? – хриплю я.

– Конечно. О ком еще?

– Не знала, что они встречаются. Рада за них.

Моя ложь невероятно жалка. Шульц качает головой, удивляясь тому, как глупо я звучу.

– Слышал, у них были какие-то непонятки еще со старшей школы, – говорит Шульц, глядя на меня. – Держу пари, она чертовка в постели. Девочки, у которых проблемы с отцом, всегда такие...

– Я же говорила тебе, – шепчу я. – Я не дружу ни с одним из этих людей…

– Точно, – Шульц медленно кивает. – Ты просто одиночка. Неудачница. Верно, Камилла?

Боже, я чертовски ненавижу его. Он все еще прижимает комок бумажного полотенца к моему черепу, впиваясь большим пальцем в порез. Намеренно пытается причинить мне боль.

– Да, – говорю я. – Могу предположить, что ты в том же положении. Учитывая, что мы ходили в одну школу, и я даже никогда раньше не слышала твоего имени.

Вижу, как подпрыгивают его челюсти. О, это ему не понравилось. Шульц может выдавать оскорбления, но не терпит, когда это делают в ответ.

– Ты выглядишь как спортивный тип, – говорю я. – Дай угадаю – тебя взяли в команду первокурсников, но не в университетскую... Так и не получил свою школьную куртку…

– Нет, – тихо говорит Шульц. – Но с тех пор я получил множество наград. Посадив в тюрьму отбросов Чикаго. Гребаных крыс, которые питаются грязью этого города.

Я отталкиваю его руку, вставая со скамейки.

– Знаешь, – говорю ему. – Не каждый выбирает быть крысой. Некоторые из нас просто случайно родились в канаве.

Шульц тоже встает. Он терпеть не может, что я выше его. Он должен смотреть на меня свысока.

– Избавь меня от своей слезливой истории, Камилла, – говорит он. – Ты делаешь выбор каждый день. Такой же, как и все остальные.

– Ты действительно видишь героя, когда смотришься в зеркало? – спрашиваю я его.

– Мне очень нравится то, что я вижу, – отвечает он. – Знаю, что ты близка с Неро. Не случайно вы двое всегда находитесь в одном и том же месте в одно и то же время. Ты будешь держаться за него и отчитываться передо мной. Хватит валять дурака, Камилла. Это твое последнее предупреждение.

Он засовывает руки в карманы, приподнимая край своей дурацкой гавайской рубашки. Я вижу блеск пистолета, заткнутого за пояс. Молчаливая угроза, направленная прямо на меня.

– Не приходи сюда больше, – говорю я ему.

– Не заставляй меня возвращаться, – плюет он. – Это место чертовски воняет.

Он разворачивается и уходит.

Я опускаюсь обратно на скамейку, мои ноги подкашиваются подо мной.

Шульц – идиот.

Нет ничего плохого в запахе бензина и масла.

Что воняет, так это его дыхание под прикрытием этой мятной жвачки.

16. Неро

Я планирую ограбление хранилища «Альянса».

Если бы мне нужно было составить список задач, в нем было бы около восьми тысяч пунктов.

Планирование решает, удастся ли ограбление или нет. Данте занимался всем планированием ограблений бронированных грузовиков. Мой старший брат очень умен. Но я умнее.

Да, именно так. Я не просто хорошенькая мордашка. Внутри я гребаный Мориарти. Так что это ограбление будет спланировано до мельчайших деталей, с учетом всех непредвиденных обстоятельств. В конце концов, я выйду из этого банка с восьмизначной суммой добычи и нулевыми уликами. И я надеюсь сделать все это без единого выстрела.

Я не против насилия. На самом деле, мне это даже нравится. Но в разбойном нападении нет никакой элегантности. Не говоря уже о том, что слишком велик шанс самому поймать пулю.

Я хочу ограбить Рэймонда так чисто, чтобы он понятия не имел, кто взял деньги и куда они делись.

Такой вид разработки плана требует ясного ума. Я бросил пить и курить и даже сплю по восемь часов в сутки.

И все же… Я не испытываю той ясности ума, которая мне нужна.

Только по одной причине: Камилла.

Мне знакома эта девушку большую часть моей жизни. Я вообще никогда не думал о ней, если только она не стояла прямо передо мной. Так какого хрена она появляется у меня в голове по двадцать раз на дню?

Каждый раз, когда я сижу неподвижно, изучая украденные из банка чертежи, или пытаюсь составить список снаряжения, перед глазами всплывает ее лицо.

Каждый раз, когда беру телефон, чтобы позвонить одному из моих будущих сообщников, у меня возникает желание позвонить ей вместо этого.

Я продолжаю думать о ее руках, так нежно касавшихся моего лица, пока я приходил в сознание. Думаю об этих огромных темных глазах, которые, кажется, говорят прямо со мной, даже когда она не произносит ни слова.

Я никогда раньше не считал ее красивой.

Теперь удивляюсь, как я мог быть таким слепым.

Все в ней прекрасно, если присмотреться повнимательнее. Розовые, как ракушки, подушечки ее ногтей. Ее маленькие круглые ушки, выглядывающие из этих диких кудрей. Маленькая морщинка между бровями, когда она хмурится. Естественное сияние ее кожи, без макияжа или блесток, посыпанных по всему телу. Легкий, розовый румянец под ее смуглыми щеками. Эти выразительные глаза, такие темные и в то же время такие блестящие. Иногда смотрят на меня с яростью или презрением. Иногда с весельем, хоть она этого и не хочет. А иногда, иногда в них проскальзывает что-то большее… Печаль. Страх. Беспокойство. Или тоска...

Нужно присмотреться повнимательнее, чтобы увидеть что-либо из этого.

Но как только ты это делаешь, ты понимаешь, что другие девушки по сравнению с ней кажутся вычурными и напыщенными. Даже вчера в банке Белла была разодета в пух и прах, в наряде, который, вероятно, стоил пятизначную сумму. И все, о чем я мог думать, это то, что она выглядела дешевой и фальшивой рядом с Камиллой. Покрытые лаком ногти, декольте, обесцвеченные волосы, блестящая новая сумочка размером с атлас... Все это было слишком. Я просто хотел смотреть на единственный локон, спадающий на лоб Камиллы, и на то, как она откинула его назад своей тонкой маленькой ручкой.