Я никогда никому не рассказывал, потому что мне было очень стыдно. Я знаю, что был ребенком. Но я все равно был гребаным трусом.

Я ненавидел себя за это. Потом ненависть ко мне превратилась в ненависть ко всему и ко всем.

Но я не ненавижу Камиллу.

Я уважал ее, когда она была жесткой и никому не уступала.

И теперь я чувствую себя сбитым с толку и почти униженным, что после всего этого времени, она наконец открылась кому-то... и этим кем-то стал я.

Я этого не заслуживаю. Я не добрый. Я не понимающий.

Но... я хочу заслужить это. Хочу быть для нее убежищем. Даже если я точно не знаю, как это сделать.

– Мне нужно сказать тебе еще кое-что, – говорит Камилла.

– Что?

– Есть коп, который пристает ко мне. Он заставляет меня продавать наркотики для Леви.

– Что?

– Да. Он застукал моего брата за этим занятием, и, чтобы уберечь Вика от неприятностей, я сказала, что буду работать на него в качестве информатора.

– Его фамилия Шульц? – спрашиваю я.

– Да, – говорит она. – Логан Шульц.

Я чувствую, как внутри меня снова поднимается гнев. Я должен держать свое тело напряженным, чтобы мои руки не дрожали.

Камилла все равно это чувствует, ее рука лежит поверх моей. Она смотрит на меня с испуганным выражением лица.

– Прости, – говорит она.

Я злюсь, но не по той причине, по которой она думает.

Я в ярости от того, что еще один человек наваливается на Камиллу, прогибая ее и делая это до такой степени, что любой другой сломался бы.

Мне плевать, что какой-то амбициозный коп хочет в меня выстрелить. Но он не имеет права связываться с этой девушкой. Мысль о том, что он ждет у ее магазина, как он ждал меня у «Медного якоря», с этой глупой ухмылкой на лице...

Мне хочется выследить его и вонзить нож ему в сердце.

– Ты ему что-нибудь сказала? – спрашиваю я Камиллу.

– Пару вещей о Леви, – говорит она.

Это нехорошо. Если Леви узнает, что делает Камилла, он будет достаточно жестоким и безрассудным, чтобы попытаться причинить ей боль.

Я, блядь, убью и его тоже, если он хотя бы подумает об этом.

– Я ничего ему не рассказывала о тебе! – спешит заверить она меня.

– Меня это не волнует, – говорю я ей. – Я не боюсь Шульца. Я закопаю его в землю, если он будет угрожать тебе.

Камилла бледнеет.

– Я не хочу, чтобы ты кого-то убивал ради меня, – говорит она. – Я серьезно, Неро. Не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за меня.

Я смотрю ей в глаза.

– Тогда как мы можем быть вместе? – спрашиваю её. – Я могу изменить некоторые вещи в себе. Но не это.

Дрожь пробегает по ее телу. Не знаю, является ли это из-за идеи того, что мы будем вместе, как пара. Или ее беспокоит то, что она знает обо мне. Что я применю насилие, когда придется, без колебаний.

Мы добрались до «Аксель Авто». Я подъезжаю к обочине и глушу двигатель.

– Хочешь, я провожу тебя до двери?

Она качает головой.

– Я могу сама дойти. Думаю, теперь я вернулась к нормальной жизни.

– Я позвоню тебе завтра.

Она наклоняется вперед и нежно целует меня в губы.

– Мы поговорим обо всем завтра, – говорит она.

Я смотрю, как Камилла заходит в свою мастерскую, но сам домой не иду.

Если Шульц оказывает давление на Камиллу, то он представляет собой большую проблему, чем я думал. Мне нужно снова взглянуть на него, но на этот раз под другим углом. Я хочу знать о Мэтью Шульце.

Остаток ночи я провожу, разъезжая по окрестностям, навещая старых друзей. Люди сорока лет и старше, которые жили в районе Южного берега в 2005 году, когда Шульц-старший был офицером.

Я хочу знать, кто стрелял в него той ночью.

Никто не подъезжает к полицейскому, находящемуся не на службе, и случайно не пускает ему пулю в голову. Это не был неудачный угон автомобиля.

Не говоря уже о том, что очень немногие семейные мужчины с женой и ребенком дома разъезжают по городу в 1:30 ночи. Только не у парка Розенблюм. Я ожидаю обнаружить любовницу, пристрастие к азартным играм, коррупционную схему. У Шульца-старшего был враг – мне нужно знать, кто это был.

Я разговариваю с Джереми Портером, старожилом, владельцем винного магазина на углу 76-й и Чаппел, прямо у парка. Он говорит, что помнит ночь, когда произошла стрельба, потому что он управлял своим магазином, и услышал выстрелы, а после – вой сирен. Но он говорит, что ничего не видел.

– В новостной статье говорилось, что есть записи с камер наблюдения, – говорю я ему. – Они из вашего магазина?

Он качает головой.

– Нет. Отсюда ничего не было видно. В любом случае, тогда у меня не было камер.

– Как вы думаете, откуда взялись те кадры?

Он пожимает плечами.

– Возможно, из похоронного бюро на Джеффри. Но его уже нет.

Я проверяю китайскую кухню, расположенную рядом с тем местом, где раньше находилось похоронное бюро. Владелец ничего об этом не знает и не хочет со мной разговаривать.

– Мне не нужны неприятности, – говорит он мне. – Я закрываюсь на ночь. Не возвращайся сюда.

В конце концов, именно Август Брюс дает мне зацепку. Он владеет пабом на Южном берегу, не рядом с парком, но все же по соседству.

Ему около шестидесяти лет, у него бульдожья челюсть и огромные руки. Он предлагает мне выпить за счет заведения, хотя я знаю, что он самый жадный ублюдок на свете. Ему нравится мой отец, поэтому он старается быть гостеприимным.

Я беру пиво, не обращая внимания на пыльную бутылку и грязную тряпку, которой Брюс протирает барную стойку.

– Да, я знал Шульца, – говорит он.

Он закуривает самокрутку, игнорируя тот факт, что ему нельзя курить в собственном пабе. Пахнет так, как будто он здесь часто этим занимается.

– Откуда ты его знаешь? – спрашиваю я.

– Его сестра вышла замуж за моего племянника. К тому же он вырос на южной стороне. Звезда бейсбола. Занял первое место среди всех штатов в качестве питчера. Был приглашен в Саут-Бенд, но так и не был призван. Так что все знали его в округе.

– Потом он стал копом.

– Верно, – усмехается Брюс. – Люди здесь знают только два вида карьеры. Преступление или поимка преступников. Ты выбираешь команду, как и в песочнице.

– Но он был грязным копом.

Брюс хмурится, затягиваясь сигаретой, затем снимает кусочек табака с языка.

– Кто тебе это сказал? – спрашивает он.

– Кто-то заткнул его. Это не происходит случайно. Плюс закон средних чисел…

Он качает головой.

– Шульц был настолько чист, насколько это возможно. Настоящий тип героя.

– Уверен?

– Настолько, насколько ты можешь знать кого-либо.

– Тогда кто же в него стрелял? Кого-то, кого он запер за решеткой? Кто-то, кого он расследовал?

– Может быть, – он пожимает плечами. – Или...

Я жду, позволяя ему насладиться неизвестностью.

– Знаешь, кто ненавидит копов-героев? – говорит Брюс, косясь на меня. – Грязный коп.

– Это основано на фактах или просто предположение?

Мужчина снова пожимает своими тяжелыми плечами.

– Пара копов добралась туда довольно быстро. Забавно, что они остановили движение в 1:30 ночи на Южном берегу. Никогда такого не видел за все время, что здесь живу.

Я обдумываю это.

Затем я встаю и хлопаю Брюса по плечу.

– Спасибо, – говорю я. – Вы подняли несколько интересных вопросов.

– Да, но будь осторожен, с тем, кому ты задаешь эти вопросы, – говорит он. – Никому не нравится копаться в старом мусоре.

Это так.

Но на самом деле мне никогда не было дела до того, что нравится людям.

19. Камилла

Когда я просыпаюсь утром, солнце кажется ужасно ярким, а моя голова раскалывается. Я вваливаюсь на кухню, все еще одетая в комбинезон Патриции, и наливаю себе огромный стакан воды из кухонной раковины. Я проглатываю его залпом, чувствуя себя изюминкой, высохшей на солнце.