Сердце бьётся быстро-быстро, как после бега, ускоренное нашим соитием. Мне нужно больше эмоций. Их совсем нет в обычной жизни, пресной и невнятной, лишенной удовольствий. Я не нашел их, как не искал. Ничто не сравнится с кайфом от трепетных свиданий с моими девочками.

На место взбудораженности приходит гнев. Эта сука меня не любила, никто меня не любил, но я накажу ее за такую глупость, она должна знать, как больно мне. Грудную клетку сложнее пробить, важно понимать, под каким углом держать оружие, как войти, раздвинуть мешающие ребра толстым, крепким клинком, добраться до сути. Я опытен в делах сердечных, без особого труда проникая к заветной цели.

Холодная, бессердечная тварь. Сколько не пытался нащупать ее душу — не смог. Сердце — убогий комок мышц, не способный на чувства. Где люди их находят? Где они зарождаются? Где это место? Покажите! Я не понимаю, что у них на уме. Как они могут говорить о том, чего я никогда не испытывал, только видел со стороны, научившись имитировать. Лживые ублюдки. Нет никакой любви! Это ложь, грязная, наглая ложь.

Сталь, перепачканная ее нутром, манит меня — пробую на вкус, кончиком языка слизывая, касаясь холодной поверхности. Лучше любых, даже самых изысканных блюд во всем мире. Вкус ее души, ее сути. Моя сладкая девочка.

Но я ещё не закончил. Одна маленькая деталь. Без нее я не получу удовольствия, не завершу мой ритуал, не смогу удостоить должным вниманием мою куколку. Туфли.

Бережно достаю новую пару, заранее принесенную с собой.

— Они только твои. Это мой скромный подарок, — проталкиваю стопы в элегантные лодочки. — Ты неотразима, — любуюсь ее образом. — Момент, моя любовь.

Оглядываюсь на комод с по-прежнему приоткрытым ящиком.

Один трофей в виде черных кружевных трусиков моей новой возлюбленной у меня есть. Он должен быть идеален, не тронут, помнить ее тело и запах. Сейчас мне необходимо найти второй.

Красное кружево.

— Моя любовь, знаешь, что мне нравится, — восторженно улыбаюсь ей, оглянувшись через плечо.

Молчит. Скромная.

— Ты очень волнующая, — я возвращаюсь к ожидающей меня девушке.

Не теряя головы, снимаю перчатки, пряча в рюкзак, купленный для наших свиданий. Руки трясутся от смущения. Первый раз с новой возлюбленной всегда такой. Расстегиваю пояс и ширинку, приспускаю белье, обхватывая напряжённый член ладонью. Кружево трусиков касается чувствительной от возбуждения головки. Как же она меня заводит, такая утонченная, только для меня.

Всегда сложно держаться подольше первый раз, они слишком прекрасны, слишком вызывающие. Зато потом, когда я остаюсь наедине с их частичкой, вполне способен показать себя с лучшей стороны.

Быстро, отрывисто, в неистовом темпе двигаю рукой по всей длине члена. Они знают, как сделать мне приятно. Каждая из моих прелестниц. Кружево царапает нежную плоть. Люблю, когда удовольствие на грани боли.

Дарю своей возлюбленной тихий стон в знак благодарности, а себе последний, самый главный трофей нашей любви.

— Это ненормально! — кричит она со смесью испуга и злости на лице.

— Что ты опять завелась?

Я за пару секунд перехожу из возбужденного состояния к состоянию медленного закипания от гнева.

Ева вскакивает с кровати, хватает с пола халат, на ходу надевая его, и бежит прочь из комнаты. Я поднимаю свои вещи, одеваюсь и иду следом.

— В чем причина такой бурной реакции?

Честное слово, хотел задать вопрос как можно более нейтральным тоном, но получилось раздраженно.

Она стоит на кухне возле окна со стаканом воды в руке, разглядывая улицу.

— Люци, ты совсем не понимаешь? — резко повернувшись, Ева показывает своё обеспокоенное лицо. — Если до этого все было вполне невинно, то сегодня... — пальцы сжимаются на тонком стекле, она осуждающе качает головой. — Твои пристрастия не нормальны. Это какая-то нездоровая патология.

— Да у тебя всё нездоровая патология! Любое моё действие тебе вечно слишком! — зло набрасываюсь я с обвинениями.

Она и правда все время на мои попытки проявить немного грубости взвивается минимум простым недовольством, максимум претензиями и осуждением. Проблема в том, что я люблю её, а она любит меня, и в самом начале отношений всё было мило, романтично, я был очень трепетен и нежен, всё так, как хотела она. Я слишком долго её добивался, чтобы так просто упустить, спугнуть своим поведением. Стоило попридержать свой нрав.

— В начале тебя все устраивало. Ты был другим, — Ева грустно опускает уголки губ. — А теперь изменился.

— Я не изменился, — дёргаю плечами от досады. — Я стал собой.

— Не верю, — отпив из стакана, она разочарованно вздыхает. — Ты пытался меня душить, — лицо её становится таким, будто она вот-вот расплачется.

Странно, мне ее не жаль. Я зол и не испытываю ни малейшего желания извиниться.

— Знаешь, дорогая, ты ханжа, — резко бросаю ей в ответ, направляясь к кофемашине.

— Я не ханжа! — с нотками стали кричит Ева. — Это ты извращенец!

— Да что ты говоришь?! — язвительно огрызаюсь, нажимая пару кнопок. Аппарат жужжит, перемалывая зерна, я облокачиваюсь о стол поясницей.

Знай, что она такая мозгоёбка, на пушечный выстрел не подошёл бы к ней. Теперь же нас слишком закрутило в отношениях, я очень привязался к ней.

Последнее время, на удивление, всё шло более-менее ровно. Я даже собрался сделать ей предложение. Она была милой и приветливой. Казалось, у нас всё наладилось, ушли ссоры по мелочам и вечные эмоциональные качели. Мы словно достигли равновесия, но как оказалось нет. Она опять устроила мне ледяной душ после обилия нежности и ласки.

— Ты пытался душить меня! — Ева театрально хватается за горло.

— Оставь свои инсинуации в мою сторону для воскресного похода в церковь. Падре с готовностью выслушает тебя и лишний раз напомнит, что ты связалась с человеком, которого зовут Люцифер.

Кофемашина с мерзким гудением наливает ароматный напиток, сопровождая слова, и заканчивает ровно со мной.

— Я просто взял тебя за шею, слегка сжав пальцы, а ты разоралась как ненормальная.

— Ненормальная?! — Ева практически швыряет стакан в раковину. — Ненормальный здесь только ты! Я бы на твоём месте пошла к врачу!

— Ой, ну конечно! — язвительно начинаю защищаться я. — Среди нас двоих ненормальный и больной я. А ты вся такая молодец, в церковь ходишь и с головой дружишь.

— Тебе бы тоже не помешало исповедаться! Глядишь, стал бы адекватнее!

Я злобно смеюсь с её слов:

— Не забудь рассказать достопочтенному падре в воскресенье, что ты мало того, что живёшь с мужчиной по имени Люцифер не в браке, так ещё и не предохраняешься, потому что тебе ощущения не те!

Она гневно притопывает, стремительно направляется в сторону выхода, пока я всё так же непоколебимо стою на месте. Уже возле самой двери Ева оборачивается, насупливает брови и начинает нервно заламывать пальцы.

— Возможно, нам не стоит продолжать отношения, — трагично произносит она, меняя злое лицо на печальное. — Я соберу свои вещи, уеду, и ты больше никогда меня не увидишь.

Сердце ухает вниз, по телу бежит лёгкий морозец от осознания, что я могу её потерять, и на этот раз навсегда.

— Эй, — смягчившись, я отделяюсь от стола, и иду к ней. — Что ты такое говоришь? — я беру её руки в свои, сжимая как можно ласковее. — Я ведь люблю тебя. Думаешь, ты совсем ничего не значишь для меня?

— Не знаю, Люци... — Ева поджимает губы, пряча взгляд. — Разве любящий человек будет себя так вести?

Мне стоит больших усилий не сорваться вновь. Она каждый раз убеждает меня в моей перверсии, утверждая, что желает только добра.

Одно неосторожное слово сейчас и она взорвется, сбежит. Опять. Она так уже делала. Бросалась прочь, прячась у своих знакомых, словно я какой-то псих, игнорируя меня, прямо как в самом начале нашего знакомства, а мне приходилось умолять её вернуться, ведь не смотря на всё, мне хорошо с ней.